Рио-де-Жанейро на Финском заливе

Музей Остапа Бендера из «дворницкой Тихона» переехал в Сестрорецк

/ВИКТОР КОСТЮХОВСКИЙ/

В минувшую пятницу в Сестрорецке открылся музей Остапа Бендера.Как, уже второй?- спросят знающие люди.Да нет, все тот же, который давно известен немногочисленным, впрочем, питерцам и туристам,- народный литературный музей, основанный Анатолием Васильевичем Котовым. Много лет музей ютился в шестиметровой комнатушке (Котов называл ее «дворницкой Тихона») под лестницей одного из домов на Петроградской стороне и вот переехал в просторное помещение по соседству с сестрорецкой библиотекой имени Михаила Зощенко.

Когда-то, только познакомившись с Анатолием Васильевичем, я задал ему «первый дурацкий вопрос» - тот самый, что задают все занудливые дилетанты: почему музей в Петербурге, разве Бендер бывал в этом городе? Он ответил цитатой из «Двенадцати стульев»: «В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны деревни Чмаровки, в Старгород вошел молодой человек лет двадцати восьми». Выделив голосом этот «северо-запад», посмотрел испытующе. Я расхохотался: и это все?! Нет, сказал Котов, далеко не все. И привел мне с десяток доводов в пользу связей великого комбинатора (или его авторов, их персонажей) с Питером, один другого неожиданнее, смешнее и в то же время убедительнее.

А накануне переезда музея я спросил: «Почему в Сестрорецк?» Анатолий Васильевич ответил: «Ну, для начала, это ведь даже от Петербурга - тоже северо-запад». А потом объяснил всерьез: музей в той «дворницкой» просто-напросто загибался, там было давно уж не протолкнуться среди экспонатов.

Чего-чего? Да говорят же вам - экс-по-натов! Например: пишущая машинка «Адлер» с «турецким акцентом». Помните: «Приложэниэ. Бэз приложэний»? Фуражка командора и его шарф. Кожаное одеяние Адама Козлевича, его автомобильные очки. Чайное ситечко, на которое Бендер выменял стул у Эллочки-людоедки. Само собой, гамбсовский стул. Гиря, полураспиленная ножовкой: «Пилите, Шура, пилите!» Каждый посетитель имеет право пилить, а потом забрать с собой опилки и отдать на экспертизу ювелиру. Открытки с видом Провала, 1927 год. Канотье и манишка Паниковского. Керосиновый бидон «ничейной бабушки» из Вороньей слободки.

 Большинство экспонатов Котов собирал всю жизнь. Но очень многие ему дарят любители - музея и романов Ильфа и Петрова. А их, как нетрудно представить, множество. Котов любит повторять, что Остап Ибрагимович - самый народный русский литературный герой.

 

С Петербургом - уже совершенно реально - был связан и прототип Бендера, Осип Шор, о котором Валентин Катаев писал в романе «Алмазный мой венец». Заболев котовским музеем, я когда-то пришел ему на помощь и разыскал в Центральном государственном историческом архиве Санкт-Петербурга целую папку его документов: Шор очень недолго учился (точнее сказать - числился) в Петроградском технологическом институте.

С одной стороны, жаль, что этот самобытный, смешной музей покинул Петербург. С другой: а что, Сестрорецк - курорт на Финском заливе, в нем тоже много туристов. Да и из Петербурга поедут: зная Котова, догадываюсь, как он здесь развернется.

Многие ему говорят: «Вы сами - настоящий Бендер». Тут Котов теряет чувство юмора и обижается: «К сожалению, это не так! Был бы Бендер, у меня сейчас музей был бы в Рио-де-Жанейро».