Отказавшись от скульптуры Церетели, вторая столица щелкнула по носу первую
К Церетели как человеку я отношусь очень хорошо. Он человек добрый, открытый, знаю много историй о том, как он приходил на помощь. Но художник он плохой, и, отказавшись от его памятника, питерцы впервые на деле подтвердили свой статус культурной столицы. Если для московских чиновников, в том числе и депутатов, сохранение исторического образа Москвы является проблемой, то для питерцев оно оказалось высшей ценностью. Однако понятно, что больше всего их обеспокоило не эстетическое качество работы Церетели (памятник достаточно примитивный, но не такой ужас, как Петр Первый в Москве), а масштаб.
Мой друг, критик из Нью-Йорка Константин Акинша спросил его как-то: «Почему Петр Первый и статуя Колумба так похожи друг на друга?» На что скульптор ответил: «Разве можно так говорить? Смотри — у этого руль три метра, а у этого пять».
Понятно, что для Церетели произведение искусства — это в первую очередь смета. И это не из жадности, потому что многие свои произведения он готов подарить. В Нью-Йорке отказались от его памятника жертвам 11 сентября — из-за размеров. Когда Нью-Йорк отказался, то где-то в Нью-Джерси он договорился поставить его. Но и там общественность воспротивилась, потому что вид у этого памятника устрашающий.
Наш московский Петр — это многократно увеличенный подсвечник, такая грузинская чеканка. Зураб не понимает, что иногда вещь, которая выглядит изысканной, в увеличенном размере чудовищна.
Так вот — это вовсе не жадность: просто Зураб Церетели путает историю искусства и Книгу рекордов Гиннесса.
Как результат, я не сомневаюсь, что в Книгу рекордов Гиннесса он попадет, а в историю искусства — нет. И это при том что надо сказать добрые слова о нем как о человеке, организовавшем Музей современного искусства в Москве. Вне зависимости от мотивов, которые им двигали (директором музея является его внук).
Зураб Церетели — московское явление не только потому, что наполнил Москву своими скульптурами, но и потому, что сам феномен финансово успешного художника стал возможен из-за того, что московский мэр проводит политику наподобие Медичи, приближая одних и игнорируя других.
В те далекие времена аристократия была образованной, и, таким образом, меценатский способ поддержки искусства был обоснованным. Сегодня, когда политики невежественны, самым правильным для Юрия Лужкова было бы взять пример с Путина.
Собственно говоря, Путин в этом смысле — европейский политик. Я знаю, что он не любит авангард, но открывал в нью-йоркском Музее Гугенхайма выставку «Амазонки Авангарда». Представляется, что в этом вопросе он полностью доверяет специалистам, а не полагается на свой вкус.
Другой пример — мэр Берлина. Никто не знает его художественных вкусов и никогда не узнает, какая картина у него в спальне. Лужков же превращает свой собственный вкус в культурную политику. В результате он поддерживает людей, не имеющих к серьезному искусству никакого отношения.
Еще раз хочу высказать свое восхищение питерцами, сумевшими защитить город от лоббистского гения, художника-бизнесмена. Что же касается самого Церетели — то самое лучшее, что он делал в искусстве, это цветная керамика, которой он украшал санатории в доперестроечные времена. А бронзу как материал он не чувствует. Это материал пафосный, героический, а Зурабу как-то фантастически удается делать из него какие-то карикатурные, вызывающие улыбку образы.