ЖЕНСКИЙ ПОЛК

Часть эта находится не где-то за полярным кругом или в дальневосточной тайге, а в 20 километрах от Москвы. Но люди здесь служат героические

ЖЕНСКИЙ ПОЛК

Вечерний развод. На небольшом плацу, выстроившись в шеренгу, переминались с ноги на ногу солдаты, а женщины в военной форме стояли кучкой под деревом и что-то живо обсуждали. Но как только на плацу появился полковник, вся женская часть переместилась в строй. Женщина-прапорщик лет сорока, как положено по уставу, прокричала: «Смирно!» и, чеканя шаг, подошла к полковнику:

— Личный состав, заступающий в наряд, построен. Дежурный по части прапорщик Завьялова!

— Вольно, — дал расслабиться полковник и пожал руку прапорщику. — Проводите инструктаж, Лидия Васильевна.

Прапорщик Завьялова приступила к инструктажу. Лица заступающих в наряд милы: губы накрашены, брови выщипаны, туфельки на невысоком каблуке начищены до блеска. 7 женщин и 7 солдат-срочников — весь коллектив, который должен обеспечить спокойное небо над Москвой. Есть еще два майора мужского пола, но они на разводы не ходят и вообще в части появляются редко. Они начальники смены боевого дежурства и через сутки сменяют друг друга непосредственно на точке-- за пультом дежурного.

Развод окончен, и вот 14 служащих — 7 женщин дружной толпой и 7 солдат строем — топают пешком на место дежурства. Идти не так далеко — каких-то два километра. По идее, должен возить автобус, но «живых» машин в части осталось только две, да и те не приспособлены для перевозки личного состава.

Дорога выложена бетонными плитами двадцатилетней давности, от возраста, под влиянием дождей и других природных напастей образовались огромные трещины и ямы, заполненные водой, которые надо перепрыгивать. И женщины перепрыгивают. Я плелся вместе с ними и пытался выяснить, зачем им все это нужно.

— А куда нам идти работать? — говорит Мария Акмирова, прапорщик лет сорока. — Мы же все тут жены бывших офицеров и живем в общаге уже по пятнадцать лет... В эту часть перевели нас с мужем служить из Таджикистана. У него контракт закончился два года назад, и он ушел работать на гражданку, а чтобы нас из общаги не выселили, я пошла служить. Мужу согласно армейскому контракту должны квартиру дать, но ее добиться можно только через суд. Вот он и судится, и работает, семью-то надо кормить. А я, так сказать, отрабатываю крышу над головой.

Мария тяжело вздыхает и продолжает свою мысль:

— Да кто женщину возьмет на работу после сорока? Никому мы уже не нужны! Спасибо Хохрину, нашему командиру, вот уж действительно замечательный человек. До него командиром полка был совсем плохой человек: всех, кто хотел судиться за квартиру, сразу пытался выселять из общежитий. А вот Хохрин понимает, что люди правы, и помогает нам. И мы отвечаем взаимностью, не подводим его — ведь если сейчас из части уйдут женщины — все, не будет никакого полка! Неудобно такого человека подводить.

Рядом с Марией шагают другие женщины и полностью поддерживают мысль прапорщика. Как я заметил, многие из служивых женщин вообще гордятся своей работой: 4000 рублей, которые они получают, — вполне, по их мнению, приличные деньги.

— Для мужчины это, конечно, ничто, — рассуждает Мария. — А для женщины — вполне нормально. До пенсии мне еще десять лет, вот и послужим.

— А потом кто будет служить? — интересуюсь я.

— Так ведь офицеры из других регионов приедут, а с ними жены такие же, как мы. Вот они и будут нам заменой. О нашей части уже слухи ходят по всей России — так что все женщины России скоро сюда приедут, — смеется Мария.

Подходим к месту службы — так называемому ЛАЗ-1, линейно-аппаратному залу. Здесь у Марии пост. По правилам дежурства у нее — сутки через трое, а на практике порой выходит и через сутки дежурить. Распорядок дня на командном пункте жесткий, и нарушать его не дозволено никому. Женщина ты или мужчина — не играет никакой роли. Все 24 часа дежурства Мария проводит за аппаратурой: ей позволяется только четыре часа на сон и 15-минутные перерывы на завтрак, обед и ужин.

В обязанности Марии входит проверка аппаратуры и ее обслуживание. Как она разбирается в этой массе кнопочек, когда и какие надо жать и какая лампочка должна при этом загораться — для меня вещь абсолютно загадочная. Для Марии же «китайская грамота» не представляется сложной.

— Хохрин поначалу тоже переживал, что женщины ничего не поймут в электронике! Но я за полгода овладела аппаратурой. Я техникум связи окончила и по специальности технолог беспроводных систем связи, мне проще. А вот девчонкам из учительниц русского языка приходилось в электронщиц переквалифицироваться. И все без отрыва от производства.

Рассказывая о сложных перипетиях своей жизни, прапорщик Мария почему-то широко улыбается. Улыбается она и когда вспоминает самые тяжелые моменты армейской службы:

— Самое сложное — это полевые учения. Там мы в палатках жили — а дело было зимой. Вот там натерпелись. Ведь при развертывании ЗРК (зенитно-ракетного комплекса) в поле надо бегать с катушками проводов от одной машины к другой. Катушки тяжелые, а солдат не хватает.

* * *

...Я долго сомневался, стоит ли писать, что я побывал и на командном пункте, где несут службу женщины. Cозвонился с полковником Хохриным, командиром полка ПВО, и спросил его мнение — не подставлю я его перед начальством. На что доблестный Игорь Михайлович, любимец всех своих служивых, ответил:

— Да пиши! Может, меня наконец снимут с этой должности. Терять мне нечего. Ведь то, что у меня служат одни женщины, — не моя вина. Это логично, потому что никто не хочет служить в армии! Остаются только фанатики. А от фанатика толку никакого — нужны в современной армии специалисты и образованные люди, а не те, кто об голову кирпич может разбить. Уходят даже те, кто прослужил по десять, по двенадцать лет. Поезжай на зеленоградский рынок и посмотри цены: килограмм мяса стоит 100 рублей, картошка — 15... И там же объявление висит: требуется грузчик, зарплата 5000 рублей... У нас зарплата — 4000. И вот результат: у меня 40 офицеров и прапорщиков по списку, а живых, то есть тех, кто на службу еще выходит, 10 человек осталось. Остальные судятся с Министерством обороны. И правильно делают, что в отличие от нас, которые за идею готовы были умереть, отстаивают свои права, права своих жен и детей.

Я пошел посмотреть на военный городок, где живут мужественные женщины. Люди прописаны временно по месту службы и живут в фанерных бараках. На барак, в каждом из которых живет по пять-шесть семей, два туалета и два душа. Душ — вещь условная, вода горячая течет из него крайне редко. Комнаты — три на три метра, отведенные для каждой семьи, — забиты мебелью, свободного пространства практически нет. В середине комнаты на маленьком свободном клочке стоит офицер Надежда и жалуется, что на таком маленьком пространстве живут четверо — она с мужем и двое их детей. Малыши растут крепышами, закаленными от рождения.

— Самое-то интересное, что нас даже отсюда командование корпуса хочет выселить, — говорит Надя. — Правда, они не знают, куда выселять нас будут, квартир-то у них нет. Но воюют с нами уже второй год. Мужья судятся, а мы служим.

* * *

Напоследок посетил я столовую. Здесь работают три повара, тоже женщины. Работы у них немного: готовить завтраки, обеды и ужины на пятьдесят человек. Но женщины подходят к ней ответственно и даже творчески: стряпают не по установленным военным начальством рецептам, а с душой и приобретенными за свои деньги приправами.

— Так что солдатику-то надо? — помешивая на большом противне жарящуюся картошку вопрошает тетя Таня (так ее зовут в полку все — и солдаты, и офицеры). — Им же одна радость — поесть повкуснее. Естественно, когда в полку было триста солдат, там особо по-домашнему не наготовишь. Времени физически не хватит — триста ртов три раза в день накормить. А сейчас нас всего ничего осталось, вот и балуешь их.

Владимир НИКУЛИН