ТАТЬЯНА НАЗАРЕНКО:
Регалий у Татьяны Назаренко более чем достаточно: лауреат Государственной премии, действительный член Академии художеств, член президиума этой академии. К тому же эта светская львица защитила диссертацию, а ее картины находятся в самых престижных музеях Нью-Йорка, Лондона, Парижа, Берлина, в нашей Третьяковке, в Русском музее в Питере...Ее искусство стало классикой. Работы Татьяны Назаренко заслуженно дорого стоят. Но в канун недавнего юбилея Татьяна... решилась на разговор не об искусстве, а о своей судьбе, событиях и ощущениях очень личных.
— В детстве я была угловатой, застенчивой, нескладной девочкой, — вспоминает художница. — Мама всегда боялась, что я никогда не выйду замуж. Поэтому мне давали такое воспитание: танцы, музыка, рисование...
— Как ты стала художником?
— Сначала была музыкальная школа. И уже потом я поступила в художественную школу при Суриковском институте. Дети, поступая туда, имели специальную подготовку, занимались с преподавателями по нескольку лет. Я даже не знала значения слов «натюрморт», «пейзаж», «акварель», «масляные краски». Перед экзаменом по живописи преподаватель мне все популярно объяснил. Потом я поступила в институт. Окончив его в 1969 году на «отлично», попала в мастерскую Академии художеств. Через некоторое время среди очень немногих старших коллег была премирована месячной поездкой в Италию.
— Сравни себя сейчас и ту в 70-х годах. Что бы ты хотела вернуть из прошлого? Может, жажду жизни?
— Ничего! Я и так полна жажды жизни. Ощущаю себя лет на 30, даже на 25! Хотя молодыми мы много открывали для себя. Мотались, как живчики, по всем музеям и выставкам. Усталыми шли к автомату, выпивали пару доз портвешку по 40 копеек, хохотали, возвращались в суриковские мастерские и писали, как звери. Мысли после «красненького» смелели и оттачивались.
Позже меня стало многое волновать, например, противоречие человека и власти. Среди приговоренных к повешению была Софья Перовская, которую я написала с фотографии Натальи Горбаневской, а мудрый и бородатый человек рядом с ней на эшафоте — Андрей Синявский, писатель и философ, изгнанный из СССР. Тогда об этом никто не знал. Открыто выступать против строя я не могла, не хотела внести в дом еще одно горе. Бабушкин муж, мой дед, был расстрелян в 1937-м...
«Народовольцы» долго ходили по разным выставкам: от московской городской до всесоюзной. Я получила за нее комсомольскую премию. Еще не взяв деньги в руки, решила их пропить. Пригласила друзей помочь это сделать. «Комсомольские — никогда!» И все друзья вместе с преподавателем Дмитрием Жилинским дружно отказались пить на эти деньги. «Ну тогда приходите ко мне на день рождения, 24 июня», — не растерялась я. Мы объедались бабушкиными пирожками. Я вспоминаю эту комсомольскую премию, как пощечину от друзей.
— Что за казус произошел с картиной «Партизаны пришли», которую сняли с выставки, поскольку рядом с виселицей углядели лежащего мертвого Ленина?
— На самом деле лежал художник Виктор Попков, который мне позировал. Так что претензии комиссии были абсурдны, хотя усы и бороду Виктор носил под вождя революции. Мне пришлось на картине лицо закрыть платком. Сделала и жалею. После этого случая почти сразу же Попков был случайно убит на улице при нападении бандитов на инкассаторов. Прямо мистика какая-то. Мои «Партизаны» находятся сейчас в Третьяковке. Думаю, не вернуть ли мне лик художника на место, коль так вышло?!
— А у тебя было много советчиков в жизни?
— У меня была очень мудрая бабушка. Она мне многое советовала, но замуж я вышла вопреки ее совету, хотя обожала ее. «Если ты выйдешь замуж за него, я умру» — так отреагировала бабушка, узнав моего первого жениха. «Хорошо, бабушка, я не выйду, только не умирай». И тогда на ночь глядя бабушка сказала: «Я не умру, делай что хочешь».
— Второй муж ей, кажется, понравился?
— Да, бабушка любила красивых и деловых мужчин. Александр имел свой бизнес и, кроме того, очень мне помогал в работе. Оформлял, продавал картины. Саша выпилил толстые фанерные контуры 130 картин. Это были силуэты, подсмотренные мною в переходах, это люди разных характеров, прямо социальный срез общества. Люди 90-х в переходах — это интеллигенты, служащие, пенсионеры, которые враз стали нищими. Их объединяли озабоченность, неустроенность, они оказались за бортом. Это был переходный период нашего общества.
— Эта тема исчерпала себя?
— Частично, конечно, да, хотя люди стали другими, менее ершистыми. Поколение за 10 — 12 лет изменилось. Мы с Сашей расстались, и я научилась выпиливать сама, хотя «обманки» — уже пройденный этап.
— А что, по-твоему, любовь? Привычка, внутреннее движение, болезнь?
— Нет-нет. Что такое любовь, я не знаю. Пожалуй, это пристрастие к одному мужчине. Я любила и первого, и второго мужа и не понимаю, как можно жить с мужчиной без любви. Хотя любви я жду всегда, жду с нетерпением. Для меня понятие «выйти замуж по расчету» невозможно. По расчету я ничего не делаю.
|
— Ты совсем не пишешь картины о плотской любви, хотя романтические отношения с мужчинами, подозреваю, — часть твоей жизни.
— Истинной правды о любви и сексе я не знаю. Все просто идет само собой. Но чем дольше я живу, тем меньше знаю, как начинать романы, как безвредно для обоих заканчивать. Вопреки советам глянцевых женских журналов, я люблю звонить мужчинам первой, особенно красивым. Часто корю себя за это. Сказывается нехватка романтики в молодости. Был у меня роман с человеком, который младше меня на много лет. Я только что вернулась из Германии, накупила много одежды — модной и разной и, не распаковывая чемоданов, рванула в Пицунду. В поезде познакомилась с молодым парнем. Так вот этот чемодан за все время отдыха я так и не распаковала. Не до модной одежды было.
— Ну а если произойдет опять любовь, ты готова к этому? Вдруг мужчина захочет иметь общего ребенка?
— Я и сама мечтаю о девочке. Сейчас со мной может быть все что угодно. Я — здоровая сильная женщина. В мире немало дам, которые легко рожают в моем возрасте. Я только что недавно проверялась, и организм у меня, как у 30-летней женщины. А ты знаешь, сколько мне сейчас лет? Мне много лет...
— Чтобы вырастить ребенка, нужны здоровье и деньги. Представь себе, что живопись невостребована. Как бы ты зарабатывала деньги?
— Мало ли как. Я не боюсь ничего и нормально отношусь к физической работе. Я могу делать что угодно: выращивать в теплице овощи и продавать соседям. Могу петь, в конце концов, в ночных клубах, принадлежащих друзьям.
— Ты хорошая хозяйка? Любишь свой дом?
— Я очень привязчива к каким-то вещам, обожаю старую мебель. Люблю посуду бело-синюю. Привожу сервизы из Германии, Италии и Чехии. Покупаю только антиквариат. Люблю потчевать гостей из хороших тарелок. После ухода понимаю бессмысленность затеи — посуду бьют. Я не приучена к приходящим кухаркам, поэтому могу быстро приготовить обед, люблю печь пирожки. Это делается быстро, поскольку я и моя семья равнодушны к еде, хотя кулинарию как вид искусства я признаю, но дальше отбивной с луком и картошкой я не иду. Люблю засаливать сама норвежскую семгу, опускаю просто кусок рыбы в рассол (соль и сахар) ровно на три часа — и к столу. Консервирую огурцы с чесноком, помидоры и кабачки. Радуюсь, когда мое производство оценивают гости. А по большим праздникам могу испечь торт «Наполеон» по бабушкиному рецепту. Семь коржей прокладываются заварным кремом — и под груз на полтора-два дня.
— По воскресеньям у тебя вся семья садится за стол, пропускаете рюмочку?
— Нет, ни первый муж, ни второй, ни дети у меня совершенно непьющие. А сама я люблю! Но одна же не будешь пить.
— О тебе говорят, что ты сделана из крепкой стали — пробьешь все, что захочешь.
— Это только видимость!
Беседовал Анатолий МЕЛИХОВ
В материале использованы фотографии: АНАТОЛИЯ МЕЛИХОВА