На прошлой неделе президент России Владимир Путин летал в Чечню. Этот внезапный полет произвел на всех довольно сильное впечатление
БОЛЬНОЙ ВОПРОС
Я сразу задам главные вопросы. Зачем президент полетел в Чечню? Чтобы вселить хоть какую-то уверенность в тех людей, которые поверили Ахмату Кадырову? Или чтобы вселить хоть какую-то уверенность в себя? И я сразу предложу ответ. И за тем, и за другим. Владимир Путин много общался с Ахматом Кадыровым. Я думаю, что не только, так сказать, по работе. Ему был интересен этот сильный человек. И президенту, я думаю, до последнего казалось, что с его помощью все-таки удалось переломить ситуацию в Чечне. Ему казалось так еще неделю назад.
Теперь всем кажется, что в Чечне все может начаться сначала.
Такие моменты бывают и в жизни человека, и в жизни нации, и в жизни народов. Сейчас именно такая ситуация. Сейчас в семье народов полное впечатление, что война с мировым терроризмом проиграна. В Ираке уж точно. А именно там передовая этой войны.
Правда, не все считали, что именно там. 7 мая после церемонии инаугурации президента России я выходил из Большого Кремлевского дворца на свежий воздух Соборной площади Кремля в толпе, целиком состоящей из гордости нации. Впереди меня шел Ахмат Кадыров. Кто-то справа от него сказал:
— Ахмат-хаджи, как американцы-то в Ираке опозорились, а?
Ахмат Кадыров кивнул, но как-то не очень охотно:
— Опозорились. Только они еще раньше опозорились.
— В смысле?
— Вообще не то они делают. И не там.
— А где надо было?
— В Афганистане, — громко и зло ответил он. — Говорили мы им об этом, говорили! Без толку. А теперь они еще и Афганистан потеряют.
Было в этих словах какое-то мстительное сочувствие к американцам. И было убеждение, что и в Ираке, и в Афганистане воевать будут американцы и их союзники. Россиян к их союзникам по войне в Ираке не относит никто. Более того, и у американцев таких союзников становится, как известно, все меньше и меньше. Но и у нас не прибавляется союзников по войне в Чечне.
На первый взгляд Владимир Путин относится к этому довольно спокойно. Раньше он не мог даже делать вид, что относится спокойно к происходящему в Чечне. Четыре года назад я с двумя Наташами, Геворкян и Тимаковой, написал книгу «От первого лица. Разговоры с Владимиром Путиным». Разговоров действительно было довольно много. И почти каждый из них начинался с Чечни. Тогда, в 2000 году, война шла уже на территории Чеченской Республики, хотя еще несколькими неделями раньше было нападение чеченских боевиков на Дагестан. Надо было видеть, как и.о. президента говорил об этом. «Лик его ужасен. Движенья быстры. Он прекрасен, он весь, как божия гроза...» Вот как он выглядел в эти минуты. Он словно все время хотел дать понять: пощады не будет, победа будет за нами. Он очень хотел, чтобы мы его поняли. И чтобы они тоже его поняли. И он был слишком серьезен и слишком тверд. Так бывает, когда люди не уверены в себе.
И немного позже он сказал, что их надо мочить в сортире. Не думаю, что кто-нибудь считал, что это он так подбадривает самого себя. Я тоже, надо сказать, так не считал. Я думал, что его идея состоит в том, что противник должен понять: перед ними человек, который не отступит ни за что и никогда. В какой-то момент он убедился (убедил себя), что никакого другого языка, кроме языка грубой силы, эти люди не понимают, просто не в состоянии понять.
И главное, за ним теперь был абсолютно несокрушимый аргумент — это самое нападение на Дагестан. Россия тогда защищалась. Против этого аргумента ничего нельзя возразить. Да, напали ведь, что уж с этим теперь поделаешь. Да, до сих пор у них есть идея всемирного халифата. Даже слово какое-то неприятное. Слышишь его, и уже кажется: что угодно, только не это.
И Владимир Путин все прошедшие четыре года не уставал доносить свой взгляд на халифат всем на свете. Как только он приезжал в какую-нибудь страну, так сразу начинал об этом говорить. Или сам, или вопрос ему задавали. По сути, никто, так как он, не занимался популяризацией идеи всемирного халифата. За четыре года он довел ее до полного совершенства, то есть абсурда.
При этом его очень долго не слушали. Я все думал: эти хитрецы Берлускони, Ширак и им подобные в Европе и Америке умеют же уходить от ответов на прямые вопросы! И довольно, конечно, легко им это сделать на пресс-конференции. Попробуй повтори свой вопрос главе государства. Как ты, журналист, припечатаешь его к стене, когда у тебя право только на один выстрел?
Но с глазу на глаз-то можно припечатать. Можно же донести свою правду! Почему же у президента России это не получается? И вот же он, этот аргумент — они первые начали. Почему же западные лидеры, судя по всему, даже в переговорах один на один не признавали таких очевидных вещей?
Однажды я даже попробовал смоделировать эту тему в разговоре с одним коллегой журналистом, который является большим поклонником идеи немедленного прекращения любой войны на любых условиях. И вот я говорю ему:
— А они же первые начали.
— Ну и что? — с недоумением переспрашивает он.
— Ну так что, надо было им не только Дагестан, но и еще что-нибудь предложить? Или все-таки защищаться?
— Послушай, — говорит он, — у Путина только один аргумент — замочить в сортире или сделать обрезание.
— Подожди, — говорю, — я не понял, что тогда в Дагестане надо было делать?
— Да Ельцину не надо было вообще начинать никакой войны там!
— А с Дагестаном-то что?
— Ты просто не хочешь понять, что в этой войне гибнут дети.
— А когда напали на Дагестан, то не гибли?
— Маленькие дети, понимаешь! Такие же, как у тебя! Подумай над моими словами. Мне кажется, ты все-таки способен это понять.
И так может продолжаться до бесконечности. Может быть, если бы он решил все-таки обратить на меня внимание, он сказал бы, что это спецслужбы президента Путина и организовали нападение на Дагестан. А я бы тогда вспомнил аргумент самого господина Путина, что при тогдашнем, да и нынешнем их состоянии было бы совершенно невозможно удержать такую информацию в недрах этих спецслужб.
Но все это было уже не так важно. Главное, я хотя бы для себя понял, как могут складываться такого рода разговоры. Да и в конце концов у каждого из западных политиков есть свои недурные политические цели, ради скорейшего достижения которых они примерно так и разговаривают с российским президентом.
И я даже могу предположить, что не все так разговаривают. Я, например, прямо вижу, как где-нибудь на острове Сардиния премьер-министр Италии господин Берлускони, сидя в мягком (ну конечно, в мягком) кресле перед телевизором, по которому в десятый раз показывают (в записи) победу его любимого клуба «Милан» в прошлогодней Лиге чемпионов, объясняет господину Путину суть своих нерушимых политических принципов:
— Ты понимаешь, что я-то двумя руками за то, что ты в Чечне делаешь? Ты хоть это понимаешь? Все, что ты говоришь, это именно то, что я и сам думаю. Спасибо тебе за это. Но как же они меня давят! Слева, справа... Сверху, снизу... Тебе-то хорошо, на тебя никто уже давно не давит. Это ты всех своим рейтингом уже задавил. А мне каково? Но ты должен знать: если что, мысленно мы вместе.
Потом Шевченко гол забивает, и премьер-министр уже мысленно с Шевченко.
Но, как говорится, шли годы. И после 11 сентября все изменилось.
И Сильвио Берлускони уже позволял себе публично защищать Владимира Путина на пресс-конференции, когда итальянские журналисты нападали на него все с теми же вопросами все про ту же Чечню.
И уже, казалось, был недалек тот час или даже та минута, когда западные лидеры, теряя лицо и рейтинги в Ираке, начали бы перенимать российский опыт борьбы с терроризмом.
Тут-то и погиб Ахмат Кадыров.
Что же теперь делать? Не пойти ли на переговоры с террористами, взорвавшими его?
Если в ближайшие дни (часы) не будет взорван (отравлен) Шамиль Басаев, я уж тогда не знаю.
Андрей КОЛЕСНИКОВ
специальный корреспондент ИД «Коммерсантъ»