В страшной, титанической битве fiction и non-fiction последняя все отчетливей сдает лидирующие позиции: надоела эссеистика-мемуаристика, хочет душа, чтоб ей соврали красиво, и все тут. И ничего не попишешь: была мода и прошла. И, как это обычно бывает, на излете популярности жанра появляются его самые стильные и зрелые плоды.
Книга художника, фотографа и публициста Семена Файбисовича "Русские новые и неновые" — как раз вот такое осеннее яблоко. Это собрание статей, появлявшихся в разных изданиях, большей частью — в журнале "Неприкосновенный запас". От резкой, гипероживленной и оттого несколько судорожной газетной публицистики статьи Файбисовича отличаются эдакой специальной семидесятнической основательностью: вообразите себе суждения человека образованного и наблюдательного, при "совке" долго мариновавшегося в подполье. Такая выучка хороша тем, что отбивает желание производить всякие дешевые эффекты, а злость и желчь, без которых публицистику и читать-то не стоит, при этом никуда не деваются. Персонажи все знакомые, навязшие в зубах, вроде Лужкова, Церетели или Глазунова — но если вдруг вам недосуг было составить свое собственное мнение о жизни этих личностей в искусстве или о новом облике г. Москвы, то теперь вы имеете возможность взять чужое — вполне здравое.
Писать про то, что было в жизни, про презренную реальность — вообще задача, имеющая множество решений. Так, знаменитый американец Чарлз Буковски, после того как по его сценарию был снят фильм Barfly ("Завсегдатай бара", "Алкаш" — существуют разные варианты перевода), описал всю историю создания этого кинополотна в романе под названием, что бы вы думали, Hollywood. Это, может быть, не лучший текст Буковского — рассказы-то посильней будут,— но тем не менее читается неплохо. Занятно, что забулдыга-протагонист вообще лишен какой бы то ни было озлобленности, напротив, снисходительность его по отношению к маразму кинопроизводства (который везде один, что в Голливуде, что на "Мосфильме") кажется неисчерпаемой. Тоже, знаете ли, школа сказывается — пусть не сидения по московским кухням, а блужданий по калифорнийским злачным местам низкого и очень низкого пошиба. И вот плавно и неотвратимо это чтение подводит нас к выводу, что нет для художника ничего плодотворней, чем аскеза и герметизм, в какой бы форме они ни выражались.
Сами же художники — что малые дети, не знающие, что рыбий жир полезен,— уединения бегут и стремятся, напротив, "действовать" и "играть роль в обществе". Как, например, поэт Тимур Кибиров, который, наскучив чисто поэтическими досугами, недавно занял немалый пост в одном из предвыборных штабов. К счастью, прохождение общественного поприща не помешало ему выпустить книгу стихов, и если позволено отозваться о литературе совершенно дилетантским термином, то вот он — стихи приятные. Книга называется "Нотации".
"Папиросный дым клубится,
За окном — без перемен...
Здравый смысл мой, бедный рыцарь,
Не покинь меня во тьме!"
Сравнительно с кибировскими стихами последних лет ноющие интонации несколько ослабли, хотя и удали былых шедевров вроде "Жизни К. У. Черненко" не видать. Который раз можно убедиться, что для поэта тухлость общественной ситуации является могучим стимулом творчества — поэтому из любви к поэзии вообще и к поэзии Кибирова в частности поостережемся желать ему слишком уж ослепительных политических удач.
Если же искать чистой литературы, из коей изгнана и тень документалистики и актуальности, стоит открыть книгу Марины Вишневецкой "Вышел месяц из тумана". Это сборник рассказов и повестей, причем по какому-то композиционному капризу тексты расположены в порядке возрастания объема и — увы — занудности. То есть рассказы вполне бойки, повесть, давшая название сборнику, тяжеловата, последняя вещь — "Глава четвертая, рассказанная Геннадием" — требует для чтения уже совершенно непропорциональных результату усилий. Вишневецкая окончила ВГИК и занимается анимационным и документальным кино — и проза, кажется, именно то художественное пространство, где автор освобождается от жестких рамок всяких киношных условностей и ограничений. Словесные фиоритуры этой прозы кажутся все-таки чересчур резкими, особенно если вы попривыкли к логичной и большей частью интонационно спокойной русской классике. "Да. Но по какому праву — из маминого праха?! Саша всхлипнула, ощутила, что больше не может — до крика не может рывками ухватывать каждую новую пядь земли, вновь замирать на отвоеванном вонючем и гудящем пятачке, попробовала перестроиться в левый ряд, он двигался чуть резвее, но 'мерседес', отливая металликом, выдавил ее оттуда".
Нельзя так волноваться за рулем, вот что.