СКАЗАНИЕ ЮКИО ЙОШИДА

60 лет назад американцы начали наступательную операцию на Маршалловых островах в Тихом океане. Объединенные усилия союзников привели к тому, что через год императорская Япония потерпела окончательный крах. Но для многих японцев война в 1945-м не кончилась...

СКАЗАНИЕ ЮКИО ЙОШИДА

 

Таких согбенных старцев в Японии пока много. Ты идешь по улице, непринужденно болтая, и вдруг чувствуешь на себе взгляд. Японский дедушка молча смотрит на тебя, опершись на палку, как бы загипнотизированный звуками русской речи. Дедушка Йошида пришел к нам домой сам, позвонил в дверь и сказал почти без акцента: «Здравствуйте, я сержант Йошида, я хорошо говорю по-русски. Хочу с вами разговаривать». Я пригласила сержанта войти. Он сел возле кухонного стола и надолго замолчал. Потом поднял голову, сверкнув толстыми линзами, и, пожалуй, слишком громко спросил: «Вы когда-нибудь были в Заозерной? Если будете, скажите: сержант Йошида жил тут». И опять затих. «Чай, кофе?» — засуетилась я. «Ерунда», — раскатисто провозгласил вдруг гость. «Может, водки?» — «Водки? Хорошо!» — также громогласно заявил дедушка. Отпив залпом сто граммов, он стал разговорчивее и поведал, что ему 80 лет, он почти ничего не видит, русский учил еще до войны в сержантской школе, попал в плен, о чем даже написал книгу. Вернее, две книги: одну — по-японски, другую — по-русски. Сам переписал ее от руки, переплел и подарил библиотеке родного города Симамото-чо, а русский вариант подарил одной женщине — то ли Наде, то ли Насте. Точно он уже не помнит, даже забыл, давно ли писал книгу. Слабеющая память старика уже не удерживала ни имен, ни событий, ни дат. И уйти бы ему совсем, если бы не осталась книга. Далекая от совершенства, она в точности воссоздает прошлое — жизнь японских военнопленных в послевоенной Сибири, и нет ничего правдивее этих наивных мемуаров с карандашными иллюстрациями и трогательной нецензурщиной. Не знаю, понимал ли сам Йошида, как бесценен его труд, думаю, что понимал, когда вообще был способен что-либо понимать. Но, глядя на него, я каждый раз думала: «Какое счастье, что он успел...»

Ольга БЕЛОКОНЕВА



29 сентября 1945 года рано утром, заря, вокруг еще темно. Уменьшая скорость, наш эшелон внезапно остановился на неизвестной станции. Вдруг я проснулся и услышал, что конвоиры кричали резкими голосами:
— Вставай! Вставай, японские солдаты!
— Быстро выходи на улицу со своими вещами! Давай! Скорее!

Конвоиры сильно били в двери каждого вагона... Бегая за конвоиром по всем вагонам, я сообщил всем японцам, что на этой станции нам надо выходить. Все японские солдаты вышли и выстроились на улице. Мы стояли на травянистом пустыре, отсыревшем от утренней росы, и ждали следующего приказа.

Мы были поражены: нас окружило много жителей Заозерной — и старики, и молодые, и женщины, и дети...

Откуда они узнали, что японцы приехали сюда?

...Наружный вид этих людей был некрасивый. Они были жалкие и бедные. Резонно: не может быть богатым народ, который воевал... Кроме того, их деревня глухая и находится далеко от города... Вид жителей был нищенский. Вдруг среди них поднялся шум: «Давай, давай... давай...» Они просили у нас все: и часы, и ручки, и тетради, и даже туалетную бумагу, и так далее. Особенно упорно они выпрашивали офицерские сапоги. Вдруг мы услышали оглушительный звук выстрела — это конвоиры выстрелили, чтобы разогнать людей. Местные разбежались и наблюдали уже издалека.

Дело было важное, серьезное и ужасное!

По разговору с начальником лагеря нам стало казаться, что советское правительство не отправит нас сразу на родину и пока неизвестно, каков будет срок ожидания, каким образом 1500 японцев переживут зиму в Сибири? У нас ничего не было готово к морозу, так как мы сильно верили, что, закончив войну, немедленно вернемся домой. Дело было важное, серьезное и ужасное! Когда мы возвращаемся? Неизвестно! Через десять дней? Зимой? Или весной будущего года?

Майор Ковалев (начальник лагеря) подчеркнул:
— Конечно, если до наступления мороза придет приказ о возвращении, мы выполним его с радостью... Но случаи возвращения японцев (в других лагерях) пока неизвестны. Поэтому сразу же надо начинать приготовления к зиме.

Комбат Минагава возразил начальнику лагеря майору Ковалеву:
— Вы все так хорошо объяснили, но я не могу поверить вам. Потому что, когда мы путешествовали на эшелоне из Маньчжурии до Сибири, по дороге советские руководители или начальники, которые несли за нас ответственность, часто говорили: «Скоро домой, скоро Токио...»

Майор начальник лагеря неспешно ответил:
— Подполковник комбат Минагава! Да. Вы часто слышали слово «скоро». Смысл этого слова «скоро» — недолго, это правильно, но по-русски используется это слово обычно в тех случаях, когда срок неизвестен. Понимаете? Итак, вы и также я — еще не старики, а остальная жизнь длинная, не нужно спешить... Какой срок надо ждать, я совсем не знаю, знает только Кремль.

Давайте! Начинайте подготовку к зиме. Если не подготовитесь, то может быть тяжелое несчастье...

Зимой весь русский народ обут в шерстяные сапоги, называющиеся «валенки». Эти валенки для защиты от холода очень удобные и теплые, однако для защиты от сырости они неудачны. Если наступить в лужу, то сразу же вода просочится внутрь. Мы узнали русский обычай: они, безусловно, не ступают в лужу и после выхода на улицу непременно положат валенки на печку и просушат их.

— Вот как! Это русский ум!

Кроме того, мы никогда не видели у русских носков, а почему? Наверное, русский народ не знает носки или знает, но носков на всех не хватает? Русские вместо носков используют треугольные куски материи. Мы удивлялись, что русские без носков не натирают себе мозоли. Мы подражали русскому народу то более, то менее удачно.

Меховая шапка

К японской меховой шапке прилагаются наушники. Они (солдаты) могут открывать и закрывать их, чтобы точно слышать приказы командира. К русской меховой шапке таких наушников не прилагается.

Советские конвоиры, наверное, удивлялись японской меховой шапке с наушниками. Один из конвоиров, смешливый солдат, сказал японцам:
— Поднимай и открывай наушники! Все подпрыгивай, бегай туда и сюда!

...Ничего не поделаешь, и мы бегали туда и сюда по команде конвоира. Конвоиры расхохотались:
— Ха-ха-ха... Ну-ка, смотри... Ха-ха-ха... Японцы, как зайцы... ха... Зайцы...

Услышав такие презрительные слова конвоиров, я с яростью закричал:
— Ах! Конвоиры! Нельзя злиться! Эй... Не знаешь такую поговорку: «Зимние вещи чем теплее, тем лучше»? Ну? Не надо злиться!

МорозБыла такая дружелюбная шахтерка. Она познакомилась с одним японцем и сказала: «Мне нравится японец! Я люблю японца!»

Сибирский снег не похож на японский, так как он не липкий. Как-то раз мы зачерпнули снег рукой, и он рассыпался через пальцы.

Небо — каждый день облачное. Наверное, влажность в атмосфере замерзла от мороза, поэтому часто она мерцала за рассеянным отражением солнца — и казалось несколько солнц на небе! Это удивительный природный феномен! Это искусство мороза! Градуировка термометра снизилась, уже минус сорок градусов!

Вдруг видно: в углу неба появилось черное облако, один его край быстро упал на землю, сразу возник сильный смерч. Сильный ураган со снегом крепчал, и его занесло к нам.

Жестокий и безжалостный мороз проникал через щели теплых вещей, это, можно сказать, колючая боль! Сибиряки называли такой сильный ураган со снегом «буря мороза». После бури мороза погода обычно была безоблачная. Тихая и спокойная ночь — на небе полные звезды ослепительно сверкали, видимо, очень близко, рукой подать!

Прямо над головой мерцала Полярная звезда. Звезды Большой Медведицы были на небе большой дугой.

Волки, которые до сих пор вели себя тихо, начали грустно подвывать.

На горизонте — слабый свет, через несколько минут на небе начал смешиваться свет, мистический свет, и мы видели и красный, и синий, и желтый, и фиолетовый... Ой! Как красиво! Это природное искусство, или по-другому — Бог сделал такое художество. Все-таки это природная симфония света.

Ночь в Сибири долгая. Еще только два часа дня, но на землю спускаются сумерки, и в четыре часа уже темно.

Вызовем Николая

Все замерзло... Все-все...

Картофель замерз, как твердые камни. Яблоки тоже замерзли. Края листьев капусты промерзли и стали острые, как бритвы, можно порезать руку, надо осторожно и внимательно чистить их. Молоко тоже замерзло...

Однако когда я был на базаре, то видел интересные вещи. Это белые и половинные шары, в поперечнике — 15 см. Продавщица выставила их на доске и продавала, а люди покупали их.

Я испугался и спросил продавщицу:
— Что это такое?
— Ой, вы не знаете? Это молоко! Свежее молоко...
— Что вы? Это молоко? Молоко обычно в бутылках...

Она расхохоталась и объяснила:
— Вчера вечером я влила молоко в чашки и оставила их на улице, утром оно замерзло, потом я внесла их в дом и вынула... Купите и попробуйте.

С утра в гараже шофер Данбара (японец) испытывал трудности из-за запуска двигателя:
— Елки-палки! Бензин плохой! Весь бензин замерз.

Он налил стакан бензина и показал:
— Смотри...

В бензине всплыли мелкие кусочки льда.

— Что делать?
— Ничего не поделаешь! Вызову Николая (русский шофер) и спрошу его.

Николай пришел, посмотрел кругом, взял железную палку, на которую намотал материал со смазкой. Потом он зажег смазку и просто приблизил огонь к мотору. Мы удивились:
— Ой, как опасно!

Но Николай спокойно грел мотор, через минуту двигатель машины начал работать, как всегда:
— Фу... у..! Гум-гум-гум!

Это русский ум!

Работа в шахтеНа Доске почета часто стали появляться номера японских бригад и фамилии японских шахтеров. А русские шахтеры стали уважать японцев

Подземная работа в шахте — буквально — адская работа, как раз душевный ад. Под слабым светом головного фонаря («головка») мы работали под землей вместе с русскими шахтерами. Они ругались и кричали на нас, но, оказалось, только пока они сомневались в работе японцев, потому что были трудности из-за незнания языка. У русских шахтеров от работы зависит вся их жизнь, но для нас это принудительная работа. И тяжелая участь. Никто из нас не любит добывать уголь в сибирской глухомани. Елки-палки! Черт возьми эти лозунги! «Идти вслед за Стахановым!» «Уголь — это хлеб для промышленности» (Ленин). «Усильте Великий Советский Союз!»

— На фуй! слова Ленина, Сталина, мы тут ни при чем! Нам нет до всего этого дела!

...Все-таки в нашей душе была только одна надежда: чтобы скорее возвратиться домой в Японию. В нашей душе во всякое время вспоминается японская жизнь.

Непредвиденно, но некоторые из русских шахтеров были добры, они относились к нам, как к таким же шахтерам, а не к военнопленным.

— Ну... закурим?

Хотя под землей нельзя курить, но добрые шахтеры в перерыве угостили нас махоркой. Обнялись друг с другом, сели плечом к плечу и проникновенно говорили о своей жизни. Некоторые из них были веселые и часто пели песни, а другие тепло относились к нам и подарили домашний лук, несмотря на то, что у них продуктов тоже было недостаточно. Была такая дружелюбная шахтерка... Она познакомилась с одним японцем и сказала:
— Японец мне нравится... Я люблю японца!

Оказалось, они — как частные лица — добродушные и обходительные люди. У русских людей были такие добрые и веселые характеры, но под систематическим гнетом их характеры изменились, стали строгими и безжалостными. Почему?. Я не понимаю...

Я тоскую по родине

На Доске почета часто стали появляться номера японских бригад и фамилии японских шахтеров. Конечно, начальник лагеря и начальник шахты были удовлетворены. Хотя и мы не рассчитывали на такие похвалы, но у нас было неплохое чувство. На улицах Заозерной и в поселке Ирши среди русских жителей репутация японцев стала расти. А русские шахтеры стали уважать японцев. Во время выхода японцев на работу и возвращения в лагерь жители начинали продажу, выставив вещи-продукты на прилавках... Русские конвоиры и караульный, улыбаясь, дожидались японцев до окончания торговли.

В центре базара красноречивый продавец продавал подержанные вещи. Он с победоносным видом нагромоздил свои товары, и на его прилавке я случайно нашел дорогую японскую граммофонную пластинку. Я сразу купил по назначенной цене и взял с собой в лагерь. Этикетка уже содралась, но что-то можно было прочесть: «Амэно Фуруеру. Песня «Дождь идет ночью». Итак, что мы делаем? У нас в лагере не было граммофона, не было даже иголки. Но нам повезло: среди нас оказался способный работник Мацумото.

— Я сам сделаю граммофонный аппарат!

Мы не поверили. Но... он точил кусочек железа напильником и сделал всякие приборы — и через несколько дней он сделал «ручной граммофон».

Наконец он принес в штаб граммофон собственной работы:
— Товарищи! Тише! Не шумите...

Дорогой милый голос японской девушки лился из граммофона. На чужбине мы тоскуем по родине!

Идет дождик ночью.
От души грустной
Как-то вспоминаю родину.
Огонек мерцает ночным дробным дождиком,
Удерживаю слезы!.
.

В материале использованы рисунки: Коичи НАИТО
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...