Из всех рецензий Стуруа гордится одной. В некой бульварной лондонской газете было написано: «Сегодня около 300 девушек разденутся и покажут стриптиз, 200 пар публично займутся любовью. Но самое сексуальное действо покажут в Театре Саундхауз, где играют грузины, хотя при этом они и будут одеты...»
CМЕРТЕЛЬНОЕ СЧАСТЬЕ РОБЕРТА СТУРУА
Черная дыра зрительного зала. Тусклый свет на сцене. Репетиция. Ежиком в тумане кто-то прошелестел мимо.
— Я ищу режиссера! Где он?
— Ш-ш-шшшш. — И тишина.
Возле сцены вдруг замечаю белый флаг сигаретного дыма. Значит, вот он где. Клубы дыма, а еще бронхитный кашель — уже много лет «визитная карточка» легенды грузинского театра Роберта Стуруа.
Или Роберта Причудливого.
Как он сам окрестил себя однажды. Или Адольфа Виссарионовича Берия. Так в шутку назвал его один актер. И с легкой руки пошло-поехало. Все затвердили: Стуруа — диктатор. «Да какой я диктатор?! — разводит руками Роберт Робертович. — Скорее уж мистификатор...»
На нынешний Чеховский театральный фестиваль Стуруа привез свою труппу из Тбилиси и спектакль по пьесе Беккета «В ожидании Годо». После премьеры оставалось лишь констатировать: мастер себе не изменил. Показал очередной смертельный спектакль. В том смысле, что уже лет десять как Стуруа верен теме смерти. Посмотрите хотя бы его последние московские постановки: «Синьор Тодеро-хозяин» в «Сатириконе» или «Последняя запись Креппа» в Et cetera.
На самом деле тема эта нынче модная. Даже так — народная. Что и подтверждают практикующие психологи. Недаром среди людей психологически подкованных вдруг стали особо популярны тренинги и терапии, так или иначе обыгрывающие страх смерти. Но психологические знания, чуть выходящие за грань популярных тестов, у большинства до сих пор вызывают настороженность. Иное дело — театр. Вот уж вполне безопасная терапия: искусством. Тем более что, по сути своей, смерть — громкий, но все же повод для разговора о жизни. И повод особенно ценный, когда режиссер знает отнюдь не понаслышке то, что всячески акцентирует в своих спектаклях.
— Я действительно сейчас много говорю и размышляю о смерти. Это не показное любопытство. Мне кажется, думая о смерти, может быть, даже лучше становишься. Потом, когда я вижу, что человек сегодня готов превратиться в бомбу... Самым страшным оружием ХХI века стал человек, который входит в толпу и взрывает себя и остальных. Естественное желание — что-то этому противопоставить. Если хотите, просвещение.
И, конечно, через свои спектакли я пытаюсь избавиться от собственного страха. Может быть, это иллюзия, но, называя болезнь, думаешь, что излечиваешься...
Однажды даже сформулировал такой тост: «Я не боюсь смерти. Даже если сейчас откроется дверь в тот мир, я очень спокойно допью бокал вина и пойду туда. Но мне будет очень страшно прикрыть за собой эту дверь».
— Эта дверь для вас уже когда-то приоткрывалась?
— Да, это было около десяти лет назад. Меня пригласили в Англию поставить «Гамлета». За пять недель! Очень жесткие условия. Это одна из причин, почему Питер Брук ушел из английского театра. Не выдержал темпа. Так вот, я с трудом представлял, как успею сделать спектакль. Очень нервничал. В конце концов спектакль вышел. Я вернулся домой, в Тбилиси. Прошло даже какое-то время. Но меня все не покидало странное ощущение... И вот как-то утром, все еще в доме спали — а дом у меня трехэтажный, в пять комнат, — так вот, я поднялся на последний этаж и... потерял сознание. Когда пришел в себя, увидел, что потерял очень много крови. Хотел позвать жену, Дуданну, она спала на первом этаже, и ее вообще добудиться очень сложно. Но вместо крика вышел только шепот... Уже не помню, как она поднялась, нашла меня. Пришел в себя уже в больнице. Оказалось, что-то произошло в желудке.
Собрался консилиум. Первым делом я спросил: «Смогу снова пить?»
— Очень показательный момент... Обычно в таких ситуациях вопрос у всех один: «Доктор, я буду жить?»
— Ну так вот, врачи начали юлить, только сказали — нужно резать... Несколько человек уговаривали меня. И только один пожилой доктор в сторонке показывал пальцем — не соглашайся... И я отказался.
Должен признаться, у меня есть какие-то экстрасенсорные способности. Вечно «порчу» диктофоны, телефоны. Однажды в Самаре — Ростропович был свидетелем — давление подскочило, и меня положили на обследование. Подключили мощнейший и очень дорогой американский аппарат. Так он враз перегорел! А тогда, в больнице — ночью, уже после консилиума, — лежу, прикрыл глаза. Видимо, от потери крови в глазах мушки начали бегать. По форме точно хромосомы, я их хэриками и назвал. И вот я этим хэрикам мысленно приказал: «Пойдите в желудок, залечите мне язву, чтобы и следа не осталось!..»
Потом я еще неделю провалялся в больнице. После чего врачи вновь сделали полное обследование. Два часа мучили меня в поисках язвы, но даже следа не нашли!
— А никогда не было соблазна серьезно всем этим заняться? Лечением, гипнозом, предсказанием?..
— Это всегда очень соблазнительно. Но не хочу. Вот как-то один мой друг женился на девушке. Мы присутствовали на свадьбе, отмечали. Я немного выпил. И вдруг сказал: «Он убьет ее». Все посмеялись. А через три года он действительно убил ее... Тут-то как раз дело даже не в мистике, а в способности ощутить закономерность жизни. И все равно всегда старался обо всем этом даже не думать. Иначе можно погрузиться и просто потерять реальность... Конечно, это необходимо — рассматривать мир и в его магическом состоянии. Но при этом у меня есть ощущение, что существует сила, которая движет нами, словно фигурками, и мы ничего не можем изменить в тех процессах, которые начали происходить. То есть нам может казаться, что мы руководим нашими поступками, словами, судьбой. Но ведь самые важные свои поступки мы совершаем внезапно, непродуманно, и они нередко выглядят так нелепо, словно действовали не мы, а кто-то другой.
— Значит, жизнь стараетесь не режиссировать. Всю игру сублимируете для театра?
— Именно. Я не люблю плыть против течения. Отдаюсь судьбе и говорю: ну, веди меня куда хочешь, сопротивляться не буду.
Хотя есть очень важный момент. Когда воспринимаешь жизнь враждебно, будто она тебя подавляет, то она и будет подавлять. А если смотришь на мир, всех любя, мир тоже тебя полюбит. И этот взгляд вернется к тебе, отразившись, как в зеркале. На эту тему есть хороший рассказ. О том, как один писатель-фантаст оказывается на планете, где живут страшные существа. Узнав, что он землянин, они на него набрасываются и чуть ли не линчуют. А потом выясняется, что все герои, которых он сам же и придумал, оживают на этой планете и, естественно, ненавидят своего создателя.
— Есть один японский фильм «После жизни». Суть его в том, что люди после смерти попадают в некий санаторий, по сути — чистилище. Там им дают камеру и просят снять фильм о самом счастливом дне жизни, чтобы потом показать его высшей комиссии. Предположим, что вам дали бы не фильм снять, а сделать театральную постановку. Что бы поставили?
— День, который бы меня оправдал? ...Я уже учился в школе. И как-то принес из библиотеки книгу «Сказки дядюшки Римуса». В тот же вечер у меня начался жар. И на следующее утро я остался дома. Я уже был счастлив! Тогда мать приготовила из топленого масла, муки и сахара сладости. И я лежал, читал сказки, ел сладости, мама сидела рядом и что-то вышивала... Скорее всего, эта картинка не передает ощущения счастья. Но для меня это был один из самых ярких дней жизни. И еще один миг. У меня родилась внучка. Ей сейчас девятый месяц. А было шесть, когда я уехал в Киев ставить спектакль. Очень волновался, когда возвращался домой, — узнает меня, не узнает... Вначале у нее, видимо, был шок — она стала меня смущаться, отказывалась идти ко мне на руки. Но потом пошла, и я сразу почувствовал, как она мне рада. Но чисто по-женски вдруг начала меня бить!
— От любви, от обиды?..
— Это же женские эмоции! Объяснить невозможно. И не нужно. Главное, что тогда у меня был миг большого счастья.
— Последние несколько лет в Грузии были непростыми. Все те, с кем мне приходилось общаться, даже не жаловались, а открыто констатировали резкое обнищание. Честно говоря, странно это было слышать, ведь мы привыкли к клише, что грузины живут лучше всех в СССР.
— Что касается шикарной жизни грузин... Миф. Впрочем, не такой уж и беспочвенный. Чего греха таить, деньги добывались не только трудом, но и преступно — обворовывалась система. Но есть и другая сторона медали. Грузины ведь всегда любили показать, как шикарно живут, демонстративно тратили деньги. И сибаритство грузин придумано, по-моему, самими же грузинами.
Грузия из всех бывших республик наиболее драматично пережила развал империи. Довольно долго я и сам был в некоторой растерянности, не знал, как же мы уживемся с тем, что нет света, денег, элементарных жизненно необходимых вещей. Кахи Кавсадзе, замечательный наш актер, однажды очень хорошо сказал: «Когда было очень трудное положение, как-то ночью я стал одеваться, и мой внук меня спросил: «Дедушка, куда ты идешь?» И я ему сказал: «Я иду спать». ...А ведь нам, людям театра, было проще. Мы же как цыгане — легко уживаемся со всеми невзгодами.
— Кстати говоря, вы ведь в тот период активно ставили спектакли по всему миру. Можно сказать, что вас те трудности обошли, не подавили?
— Как сказать... Я вот никогда не верил, что грузин можно превратить в толпу, настолько мы свободная нация. И для меня было большой травмой, когда я почувствовал, что это очень даже возможно... Я несколько раз и сам оказывался на митингах, демонстрациях. И в какой-то момент поймал себя на том, что еще чуть-чуть — и я тоже превращусь в человека толпы, потеряю свою личность...
И все же наши люди очень достойно вышли из этого испытания. Одно мешает. У многих до сих пор нет возможности приглашать девушек в рестораны. Поэтому иногда им приходится скрываться...
Хочу поделиться еще одним наблюдением. Любовь к жизни очень повышается от чувства собственной смертности. А грузины, по-моему, очень остро это переживают. Поэтому и живут чрезвычайно энергично, насыщенно, по максимуму. Все это свойственно и другим народам. И все же большинство активно вытесняют подобные проблемы. Поэтому и жизнь выходит более пресной. Это особенно заметно на актерах. Вообще-то я считаю, что артисты — это одна нация. И все же различия есть. Когда играют грузины (хорошо играют!), они делают это с таким отчаянием, будто завтра не существует.
— Не боитесь, что после этих высказываний вас могут обвинить в национализме?
— Не хотел бы оправдываться... Когда обвиняют и начинаешь оправдываться, все равно никто не верит. Говоря откровенно, мне свойствен этот страх — открытой борьбы. Как превратиться в воина в бытовых ситуациях? Не могу. Мне проще проиграть.
— Не умеете себя отстаивать?
— Да. Сразу чувствую себя в унизительном положении. Думаю, это генетически заложено.
— Или это, как теперь выражаются, политкорректность, желание всем понравиться? Не замечали, что именно это часто ставят в упрек грузинам?
— Давайте я не стану это комментировать... Повторю только, что многое заложено в нашей культуре. Я вот никогда не говорю «нет». Всегда «да»! Особенно драматургам. Три года говорю «да», потом понимаю, что уже просто нечестно тянуть с ответом «нет»...
— Боитесь брать на себя ответственность?
— Наверное, так. Хотя в последнее время я стал более жестким. И все равно мои репетиции проходят очень спокойно! Перед началом постановки всегда говорю актерам: «Не заметите, как сыграете премьеру — без нервов и скандалов». Сначала никто не верит. Но уже после премьеры признают, что я был прав. Хвастаюсь, да?
— Могу только сказать, что это совпадает с мнением ваших актеров. Они готовы признать себя даже «инструментами» в руках мастера Стуруа...
— В каком-то смысле это действительно так. По этому поводу у меня есть одна замечательная история. И моим актерам она очень нравится. Ее рассказал Тонино Гуэрра. В свое время его очень сильно разругали за первый сборник стихотворений. Только один знаменитый художник позвонил ему, поддержал и даже пригласил к себе в гости. На лужайке рядом с его домом Гуэрра заметил бугры. Он поинтересовался: «Что это?» — «Кладбище кистей», — ответил тот. Оказалось, он так любил свои кисти, что, исписав до последнего волоска, не мог выбросить и хоронил... как друзей.
Когда же зрители уходят со спектакля, это нормально! Я сам в театре частенько засыпаю. Но, видимо, кто-то не может спать в зрительном зале, поэтому уходит...
Думаю, тут будет уместно вспомнить один миф. Как-то в Лондоне играли «Отелло». В зале сидел слишком простодушный зритель. И когда Яго совершил свое злодеяние, зритель забыл, что находится в театре, и застрелил Яго. А после и себя. Их похоронили рядом — актера и зрителя. Эпитафия была такова: «Лучшему артисту и лучшему зрителю». Услышав об этой истории, Брехт заметил: «Надо было написать все ровно наоборот — худшему артисту и худшему зрителю». Вечный парадокс взаимоотношений артиста и зрителя.
— Интересно, где во время подобных разборок отсиживается режиссер?
— В партере! (Смеется.) Между прочим, у меня есть своя легенда, как возникла профессия режиссера. Среди актеров, которые сами ставили спектакль, был человек с хорошим вкусом, правда, абсолютно бездарный. Но из-за комплекса он постоянно советовал другим, как надо играть. И так он всем надоел, что ему сказали: «Спустись в партер и оттуда нам помоги!» Этим артисты себя и погубили — шаг, который он проделал в зрительный зал, стал судьбоносным для театра.
А если серьезно... Сейчас наступило время, когда в принципе много профессиональных режиссеров. Поэтому мало уже перенести пьесу на сцену. Режиссер должен предложить свой взгляд на жизнь, чтоб я, зритель, потом сел и подумал... Без этого настоящий спектакль не получится. Конечно, нельзя забывать, что театр неинтересен без развлечения, без красочной формы. И все же считаю, что в XXI веке режиссер перейдет из театра немного в другую сферу. Имею в виду философию. Я вот сейчас увлеченно занимаюсь психологией, историей философии.
— И с кем из динозавров философии ведете внутренние диалоги?
— Считаю лишним вступать в дискуссии. Когда разговаривают интеллектуалы, я молчу. Слушаю.
— Тогда кого бы послушали?
— Платона, нравится он мне. Встретился бы с маркизом де Садом.
— А с ним почему?
— Интересно. У него абсолютное переплетение искусства и порнографии. Это все путает. Поэтому пусть маркиз более точно объяснит, что он от нас хочет.
— А кого бы взяли в собутыльники?
— Всех бы посадил за свой стол! И все-таки мои любимые собутыльники — актеры. Дома, в Тбилиси, обычно нас собирается человек шесть. А грузины же ненормальные! Нужно соблюсти ритуал стола. И мы час, не меньше, тратим на то, чтобы выбрать тамаду! При том что всем и так ясно: тамада будет говорить то же, что вчера и что станет говорить завтра... Кстати, я лишь недавно понял ценность грузинского застолья. Пить не для того, чтобы забыться. Пить, чтобы сохраниться!
— И тут просто напрашивается тост. Есть любимый?
— Этот тост произнес когда-то мой отец. Но именно он запал мне в сердце. А звучит он так. Иногда наступают моменты в жизни, когда кажется, что нет выхода, что — конец. Замечали, как вечером птицы, вороны и воробьи, начинают шумно летать стаями с дерева на дерево? Будто сегодня наступит ночь и завтра уже не будет. Они не знают, что утро наступит даже тогда, когда кажется, что все кончено. И солнце взойдет, что бы ни случилось.
Майя ЧАПЛЫГИНА
На фотографиях:
- НА ЧЕХОВСКОМ ФЕСТИВАЛЕ СТУРУА ПОКАЗАЛ СПЕКТАКЛЬ «В ОЖИДАНИИ ГOДO» (ТЕАТР ИМ. Ш. РУСТАВЕЛИ)
- СЦЕНА ИЗ СПЕКТАКЛЯ «В ОЖИДАНИИ ГOДO»
- В материале использованы фотографии: Михаила ГУТЕРМАНА, Юрия ФЕКЛИСТОВА,