НА ДЕРЕВНЮ ОРУЭЛЛУ

Исполняется 100 лет самому мрачному предсказателю Земли

Кирилла ЖУРЕНКОВА

НА ДЕРЕВНЮ ОРУЭЛЛУ

«Вот мы живем в этом самом Лондоне 1984 года, и где же все описанное Оруэллом? Ни трупов на улицах, ни дрожащих от холода и страха толп в одинаковых синих комбинезонах, толп, постоянно окрикиваемых, одергиваемых и подстегиваемых вездесущим оком и стальным голосом с телеэкранов...

Нас что — ежедневно собирают на общие пятиминутки ненависти, бросают в застенки минилюба? Наши девушки носят пояса Антисексуальной Лиги, а любовь между мужем и женой запретна, как государственное преступление? Да, мы не изжили еще ненависть, ложь, лицемерие; но кто помнит времена, когда всего этого не было?

При чем же здесь будущее и почему этого автора считают пророком?»

И все-таки глобальные прогнозы Оруэлла постепенно сбываются, только не в столь утрированном виде, в каком их представил историк Уоррен Уэйгар. Человечество, как и в «1984», разделилось на блоки государств, не слишком дружелюбные по отношению друг к другу. В мире постоянно идет война — она не заканчивается именно потому, что ее невыгодно заканчивать. Да, Уэйгар прав, людей не одергивают голоса с телеэкранов, но интерактивное телевидение — уже почти вчерашний день. Да и вряд ли можно отрицать степень его воздействия на зрителей.

А пятиминутки ненависти с сжиганием американского флага — разве не их мы наблюдали в репортажах из Ирака, Ирана или какого-нибудь Афганистана?

Ну и, конечно, двоемыслие, называемое сегодня двойными стандартами, — оно стало основополагающим принципом международных отношений в наши дни

Уважаемый Джордж Оруэлл!

Я пишу Вам эти строки, хотя прекрасно знаю, что они до Вас не дойдут.

Ну и пусть. Вы ведь тоже любили безрассудные поступки.

Если же в небесной канцелярии снимают копии с каждого земного письма и Вы прочтете мое, на минутку оторвавшись от стакана с джином «Победа», знайте — Ваши предсказания сбылись.

Только не так, как все думали

Дорогой Джордж, Ваши книги и эссе вообще частенько подгоняли под требования времени, в них находили то, чего там никогда не было. Да Вас и самого принимали за кого-то другого — такой неоднозначной была Ваша жизнь. Недаром Вы грозились пристрелить всякого, кто возьмется писать Вашу биографию.

Я, к примеру, представлял Вас настоящим английским джентльменом, интеллектуалом и интеллигентом до пуговиц твидового пиджака, правильным и корректным. Мне казалось, Вы последовательный и практичный человек, который все всегда доводит до конца, даже если это все — модель тоталитарного будущего. Я представлял Вас на университетской кафедре или, на худой конец, в оксфордской библиотеке, днями напролет изучающим суть тоталитаризма.

Настоящим потрясением было для меня узнать: Вы были абсолютно, категорически другим.

Вы родились капризным и болезненным — черт знает отчего. Наверное, все дело в тропическом — то сухом, то дождливом, но все равно жарком — индийском климате. Ваша мать переносила его только из любви к мужу. Вы же жарились в главной колонии Британской империи просто из-за несчастья там родиться. Отца Вы, кажется, почти не видели, росли одиноким. Но не думайте, что это Вас оправдывает!

Когда Вам исполнилось восемь лет, Ваша семья вернулась в старую добрую Англию. Вы много, очень много для ребенка учились и поступили в престижный Итонский колледж, сменив несколько элитарных школ. Я бы на Вашем месте сделал все, чтобы оттуда не вылететь.

Вместо этого Вы просто-напросто перестали учиться. Шутка ли: с огромными трудами поступить в Итон, чтобы забросить учебу, игнорировать дружбу будущих министров и заниматься непонятно чем. «Я писал полукомические вирши... и помогал редактировать печатные и рукописные школьные журналы». Достойное занятие для итонского студента, ничего не скажешь.

Впрочем, Итон Вы все-таки окончили. Но вот дальше Вы совершили дичайший, по-моему, поступок. Пока Ваши сокурсники перебирались в Оксфорд и Кембридж, Вы... на пять лет отправились служить полицейским в Бирму. Трудно припомнить еще одного столь же бестолкового и непрактичного англичанина, как Вы. Надо бы подкинуть задачку биографам — поискать у Вас русские корни.

Но пусть будут полиция с Бирмой. Я бы даже мог представить Вас колониальным губернатором с роскошными губернаторскими усами, в военном мундире. И поначалу все к этому шло: Вы проявили себя довольно способным служащим, Вас даже готовили к повышению. Пять лет работы в климате, разрушившем Ваше здоровье, — и Вы вдруг увольняетесь. Ваш начальник провалялся с неделю в горячке, повторяя: «Что за идиот!»

Ну хорошо, Вы оставили тяжелую, но перспективную службу, чтобы пожить в свое удовольствие? Или чтобы попробовать себя наконец на ниве писательства? Я бы сделал именно так.

Нет, Вы стали бродяжничать. Вы жили в Париже, где — страшно сказать — мыли посуду в отеле для американских туристов, и в Лондоне, в одном из беднейших кварталов. Вы же сами пишете, я ничего не придумываю: «Я... сменил помимо прочих профессии судомойки, репетитора и учителя бедной частной школы. Около года я был помощником продавца в лондонском книжном магазине — работа интересная сама по себе, но понуждавшая меня жить в Лондоне, чего я терпеть не могу». И самое возмутительное: все это время у Вас в кармане лежал диплом выпускника Итона.

Впрочем, дальше Вы наконец-то образумились и в середине 1930-х с неожиданным упорством принялись писать. Первым в типографию отправился роман «Бирманские дни», повествовавший о Вашей службе в полиции. (За ним последовали «Дочь священника» и «В полном отчаянии в Париже и Лондоне» — о Ваших скитаниях меж двух столиц.) Простите, что напоминаю, но критика этих книг почти не заметила. Редкие рецензенты отмечали недостаток художественного воображения и небрежность стиля. То есть годы ужасной жизни прошли для Вас почти даром: Вы так и не смогли стать достаточно пролетарием и достаточно гражданином мира, чтобы изобразить «жизнь низов» правдиво и талантливо.

Вот и Ваш псевдоним — Джордж Оруэлл. Да я в жизни не слыхал более аристократичного имени. Джордж — это святой-покровитель Англии. А Оруэлл — название одной английской речушки. Правильно написал журнал «Тайм»: в этом виден «глубоко скрытый патриотизм разочарованного подданного».

Но вернемся к Вашей странной биографии. Начав зарабатывать как писатель и журналист, Вы к тому же открыли небольшой магазинчик в английской провинции и, как все наивно полагали, наконец-то остепенились. Все даже окончательно поверили в это, когда Вы женились «на умной и очаровательной женщине» летом 1936 года. Представляю, как Вы про себя посмеивались.

Чуть ли не на следующий день после свадьбы Вы отправились в Испанию, где шла Гражданская война. Более того — Вы потащили за собой жену, которая была вынуждена забросить диссертацию по психологии. Чем жена-то перед Вами провинилась?

Из Испании Вы писали корреспонденции для Би-би-си и лондонской газеты «Обсервер» и — вот ведь глупое занятие — искали там социалистический рай. К счастью, да, именно к счастью, Вас ранил в горло фашистский снайпер, и Вы чудом бежали на родину.

На лечение нужны были большие деньги, но что Вы сделали, чтобы их добыть? Порвали с Вашим старым издателем, придерживавшимся левых взглядов и попросившим Вас убрать из фронтовых дневников записи о беззакониях, творящихся в лагере Республики («Зачем писать об этом на пороге решающей схватки с фашизмом?»). Результат — еще более пошатнувшееся здоровье.

Из-за слабого здоровья Вас и не пустили на фронт во время Второй мировой войны. Любой здравомыслящий человек не стал бы дальше искушать судьбу. Но нет — Вы пошли добровольцем в отряд местной обороны, а затем, породив немало нелицеприятных слухов, — в службу пропаганды на Би-би-си. С тех самых пор Вас и стали подозревать в работе на английские спецслужбы. Недавно, к примеру, «Дейли телеграф» опубликовала список, якобы составленный Вами, в котором правительству сообщалось о коммунистических пристрастиях Чарли Чаплина, Бернарда Шоу, Джона Пристли и еще ста тридцати человек. Даже если это и правда, надеюсь, вы Там все друг друга уже простили.

К окончанию войны Вы совершили последние свои непрактичные поступки — написали сказку-аллегорию «Скотный двор» и перессорились со всей английской интеллигенцией. Я напомню, как было дело.

«Скотный двор» очень долго не хотели публиковать за откровенно антисталинский характер книги. Сказку посчитали ненужным выпадом против сражающейся с Гитлером России. И этим выпадом Вы лишь изрядно подпортили собственную репутацию.

Что касается интеллигенции, то Вы так активно насмехались над ней в своих статьях, что, говорят, однажды сам Герберт Уэллс прислал Вам письмо, состоявшее сплошь из нецензурных выражений.

Оставшись один в общественном смысле, Вы решили уединиться и в самом прямом, поселившись на острове Юра в составе Гебридских островов, в Шотландии. Вы, конечно, не случайно арендовали дом в двадцати пяти километрах от пристани и единственного магазина. Помните, дорога там была такой плохой, что последние восемь километров можно было пройти только пешком. В этих аскетичных условиях, страдая от туберкулеза, Вы и написали свой самый знаменитый и последний роман — «1984». И я просто уверен, что, если бы не болезнь, роман получился бы гораздо оптимистичнее.

Вот такой нелепой была Ваша жизнь — теперь Вам это, конечно, виднее. Я не знаю, отчего в Вас развились эти парадоксальность и непрактичность: оттого ли, что Вы постоянно болели (по-моему, есть только один английский писатель, который так же много болел и у которого эти болезни так же много отразились в творчестве, — Ваш любимый Моэм), или во всем виновато сумбурное воспитание. Но Вы сделали эту непрактичность своей политической позицией.

«Жизненная неудача представлялась мне единственной добродетелью, — это Ваши же слова. — Малейший намек на погоню за успехом, даже за таким «успехом» в жизни, как годовой доход в несколько сот фунтов, казался мне морально отвратительным, чем-то вроде сутенерства».

А помните ли Вы, почему чуть не стали коммунистом? Потому что «это не давало никакой выгоды».

Вы боялись прагматизма во всех его проявлениях. Вам казалось, что прагматизм убивает человека, именно об этом все Ваши книги и, конечно же, главная — «1984».

«1984» всегда считалась антитоталитарным романом. И это действительно так. Любая тоталитарная система, как и та, что описана в Вашей книге, абсолютно романтичная по сути, все-таки построена на прагматизме. Человек не читает и не развлекается — это непрактично. Он только работает. Ему не нужна красивая одежда — ему нужна одежда теплая. Ему не нужна вкусная еда — ему нужна просто еда, ровно столько, чтобы он не умер с голоду. Даже любовь в Океании загнали в рамки прагматизма, поставив ей одну задачу — размножение. Раз в неделю в одно и то же время Уинстон Смит и его жена выполняют свой «долг перед партией» так, что Уинстона разве что не тошнит. Неудивительно, что из книги так и лезут гомосексуальные подтексты (отношения Уинстона и О'Брайена). Хотя Ваша мысль пошла еще дальше: в тоталитарном обществе любовь к женщине должны заменить любовь к партии, вождю или всему государству.

Но в «1984» Вы не только разобрали по винтикам механизм тоталитаризма. Вы из тех же винтиков собрали современный западный прагматизм: клиент всегда прав, даже когда он не прав; одна и та же страна — и враг и союзник, смотря что выгоднее. В «1984» завтрашняя Океания — это сегодняшняя западная корпорация. Пока вы работаете в ней, что бы она ни производила, вы считаете это самым лучшим продуктом на свете. Переходя в другую корпорацию, вы перенимаете новую правду, и теперь уже другой продукт — самый лучший на свете.

Это двоемыслие Вы разглядели еще в колледже, о чем и написали впоследствии: «От нас требовали, чтобы мы были добрыми христианами и вместе с тем эффективно вписывались в общество, хотя было очевидно, что это вещи несовместимые».

Никакой цельной программы борьбы с двоемыслием и тоталитаризмом Вы, конечно же, не оставили. Сами Вы всегда поддерживали побежденных, как написал один Ваш биограф, «оборванную кучку неудачников, на стороне которых обычно справедливость». И, в общем-то, именно Вы виноваты в появлении огромного количества неврастеничных правозащитников, видящих в каждом сколько-нибудь сильном государственном лидере Большого Брата (к счастью, Вы оставили точный ориентир — Большой Брат «черноусый»), а в обычных бандитах — борющихся за свободу унистонов смитов.

Уважаемый Джордж! Надеюсь, Вы Там ни в чем не нуждаетесь и у Вас есть Ваш любимый индийский чай и крепкий табак. У нас тут все по-старому, разве что Советский Союз не без Вашей помощи развалился («1984» появился в российском «самиздате» в конце 1960-х).

За последние пятьдесят лет мы много тут чего о Вас наговорили, не всегда хорошее. Но Вы не обижайтесь. Вы в этом своем антипрагматизме нам, в сущности, очень нужны. Нужны, как прививка от коклюша. Я бы даже ввел «1984» в школьную программу. Чтобы Вами прививали один раз, но на всю жизнь.

С днем рождения!

Дорогой Джордж, я представлял Вас настоящим английским джентльменом, интеллектуалом и интеллигентом до пуговиц твидового пиджака, правильным и корректным.

Я представлял Вас в оксфордской библиотеке, днями напролет изучающим суть тоталитаризма. Но оказалось — Вы были абсолютно, категорически другим

Кирилл ЖУРЕНКОВ