КОНЕЦ «БРИГАДЫ»

...Интересная вещь происходит с этими сериалами. Говорить о них всерьез как бы даже неприлично: «наши сериалы, формирующие отрицательные стереотипы», «наши сериалы, художественный уровень которых находится ниже плинтуса»

КОНЕЦ «БРИГАДЫ»

Нас уверяют, что сериалы имеют в обществе лишь деструктивную функцию, разрушительную, отрицательную, смертоносную, что это одна большая русская пугалка, один большой русский ужас. Но функция потому и функция, что она позитивна по определению. Не бывает разрушительных социальных функций. Сериалы подспудно, непрямо объясняют реальность, мягко и незаметно формируют наши о ней стереотипы. Фабрика, производящая изменения в наших мозгах (или в подкорках), продолжает работать. Изучать сериалы надо с логарифмической линейкой, со стетоскопом. Мы же изучаем их примерно так, как изучает постовой милиционер человека неопознанной национальности, да еще без регистрации.

Между тем именно сериал «Бригада» со своим бешеным успехом заставил меня впервые задуматься о том, вредна или полезна социальная функция сериалов.

Да, действительно, какой ужас — создатели «Бригады» заставляют нас проникнуться любовью и сочувствием к профессиональным бандитам, к организованному преступному сообществу, заставляют их пожалеть и, даже страшно сказать, вникнуть в их отношения, разборки, проблемы, ситуации. Плохо ли это? Да, плохо. Если смотреть на сериал и на его природу плоско, в двухмерном пространстве. Раз стреляют-убивают — значит, антигуманно...

А если не в лоб? Если задуматься, в чем фокус, в чем секрет «Бригады»? Сладковато-надрывные герои, патетика-романтика, лакировано-красивые съемки... Разве в этом причина столь мощного воздействия на наше сознание? Прогоните перед собой еще раз эти кадры, задумайтесь, что там, собственно говоря, внутри?

Фильм об ЭПОХЕ «бригад». Не о конкретной бригаде, а именно об эпохе.

Большинство нормальных людей эта эпоха впрямую никак не коснулась, просвистела мимо. Но мы знаем — она была. Или мы сами, или наши знакомые то и дело налетали на таких вот крутошеих ребят с коровьими глазами и в дорогих пальто. Мальчиков с пальчиками. Мы всегда хотели знать, есть ли там что-то внутри или там ничего нет? Но самое главное: мы хотели знать, конечна ли эта их эпоха?

Фильм, как ни странно, отвечает именно на этот вопрос: батюшки, а ведь кончилась, да. И только поэтому стало можно говорить о ней вот так: ностальгически, «художественно», даже слегка печально. А ведь неплохие были, в сущности, ребята! Пусть эта поза, эта позиция с ее выдуманной «художественностью» покажется нам пошлой, даже аморальной... Но главное-то они выразили: адью, бригада! Как только кто-то перестает быть героем дня, он сразу становится героем экрана... Речь не о том, что преступность исчезла. Нет, конечно. Но она прошла определенную стадию развития, я бы сказал, карнавально-стихийную, и как только эта бурная, безоглядная стадия закончилась, бывший «браток» стал героем телевизионного фольклора. Кстати, очень странно для образованного человека делать вид, что явление чисто наше, национальное, российское, точно так же прощались со своими «братками» и американское, и французское, и итальянское общества в 60 — 70-е годы. Да, в красивых, чудесных фильмах прощалось, с Аленом Делоном и Аль Пачино, а не в «отвратительных сериалах». Но это нам так казалось отсюда, из другой страны... Ах, какая романтика!.. Вот вам, пожалуйста, та же самая романтика.

Прощание со страхом, что можно встретиться с героями фильма на улице, вот что такое всенародная любовь к героям «Бригады».

Впрочем, рядом с «Бригадой» десятки таких же сериалов: с «бычьими» разборками, «стрелками», «адвокатами», «кротами» и так далее. Прямо скажем, противных сериалов. Эксплуатирующих тему, высасывающих из нее все живые соки. Порой до омерзения одинаковых, порой до опупения глупых. Но, увы, такова природа этого искусства. Мне кажется, что общество все же лечится, а не калечится сериалом. Оно выплескивает из подсознания на экран свои страхи, свои комплексы, оно вытесняет из себя всю эту мерзость, делая ее зримой и видимой.

В этом смысле показателен успех «Ментов», первого настоящего сериала. Ноль в актерском кастинге, ноль в режиссуре, почти ноль в драматургии — да, это были незамысловатые милицейские истории. Какая уж там драматургия. И тем не менее общая оценка — 10. Как это получилось?

Делатели сериала понимали публику, как себя, и себя, как публику. Здесь не было какой-то особой «сверхзадачи». Только желание понравиться, пробиться. И они вдруг угадали простую вещь, определившую эту «общую оценку»: герои «Ментов» не должны быть ни пафосными, ни сверхмаскулинными, ни чересчур психологически-правдивыми. Они не должны быть ни борцами, ни сверхчеловеками, в них не должно быть никакой идеи. Нужно сделать из них людей из толпы — стертых, плохо одетых, но, в сущности, здоровых, бодрых работоголиков, которым просто интересно жить. Без всякой на то причины. А куда деваться? Жить-то надо! Значит, надо и улыбаться!

Вот эта-то глуповатая, нелепая, почти приклеенная улыбка и определила успех фильма. У сериала не было почти ничего, кроме правильно выбранной позиции: жить надо без цинизма, но и без пафоса, поступать по-человечески и не забывать иронизировать, даже смеяться над собой. Главный рецепт успеха «Ментов»: впервые на экране были показаны люди, принимающие современную реальность, как СВОЮ. Естественно и легко живущие в ней, передающие нам свое ощущение нормальности окружающей жизни. После стольких лет «отрицалова» это жизнелюбие героев просто перло с экрана, несмотря на всю криминальную фактуру.

Герои «Ментов» в отличие от всех остальных теле- и киногероев не боялись отравиться воздухом этой реальности: нет, они спокойно им дышали, не зажимая нос платком, не морщась, не убегая, не запирая за собой окна и двери, не надевая противогаза... Отсюда и абсолютно точное, блестяще показанное в фильме профессиональное равнодушие ментов ко всем персонажам, без различия пола, возраста, звания, дохода, социального положения — уровень грязи и чистоты, как легко догадались зрители сериала, не зависит от этих внешних характеристик.

...«Ментов» упрекают в примитиве. Извините, но этот месседж далеко не примитивен. Американский, в сущности, рецепт, но очень тонко пересаженный на нашу почву. Давно бы надо разобраться в этих тонкостях, посмотреть внимательно, как тщательно отбирали создатели сериала эту социальную мифологему, как они ее выстраивали, но критикам, вы уж извините, западло разбираться с «примитивом».

Трудно не согласиться с Дондуреем, когда он говорит, что создатели сериалов всех нас, нормальных людей, превращают в участников криминальных отношений. А это не так.

...Конечно, не так.

Трудно не согласиться, но я тем не менее попробую. Рухнувшая система ценностей — это не то, что нам навязывают, или «заказывают», или намеренно выпячивают, или еще как-то искусственно продуцируют. Это ощущение неких обломков былой морали — просто неизбежный фон времени. Пореформенного времени.

Такое время в России уже было. Оно началось в середине 60-х годов ХIХ века, после отмены крепостного права. Тогдашние «бюджетники» и пенсионеры тоже вмиг обнищали. Тогдашние чиновники в гигантских размерах стали брать взятки, ничего и никого не стесняясь (им ведь своих детей надо было кормить, у нас об этом как-то забывают, приравнивая крупных коррупционеров к мелкой чиновной сошке, тоже почти нищей). Тогдашние писатели создавали нечто вроде сериалов — писали огромные романы и печатали их в журналах с продолжением. Одним из таких писателей был Достоевский, другим — Толстой. Имена десятков и даже сотен других «сериальщиков» потонули в истории. Вот «сериальщик» Достоевский, по страницам его бесконечных романов гуляют нищие люди, почти бомжи, всякие проститутки и содержанки, купцы-миллионщики, их «братва», нигилисты-террористы, да практически все его герои — герои криминальной хроники. Несколько другой подход был у «сериальщика» Льва Толстого: он писал все больше про «Россию, которую мы потеряли». Тоже, согласитесь, не очень конструктивный подход. Да, чуть не забыл! А Тургенев? Он ведь выбрал для своих «сериалов» совсем уж запредельную фактуру: бомбистов-террористов, всякого рода ниспровергателей, радикалов типа Базарова. Кстати, сообщаю тем читателям, кто немного устал от статей Никонова в «Огоньке»: почитайте «Отцы и дети» и вновь его (Никонова) полюбите. Какой душка этот Базаров! Какой матерый человечище! Тоже верит в технический прогресс, тоже морален без внешней морали, без всяких запретов, а только силой ума и духа, тоже режет правду-матку, сыплет парадоксами, разоблачает Господа Бога, развенчивает всякие глупости навроде любви. И какой талантливый человек! Государство боролось с упадком и кризисом примерно теми же средствами, что и сейчас: были противоречивые либеральные реформы, была свобода прессы, то и дело натыкавшаяся на кулак под своим носом, ограниченная государством экономическая свобода, новые, непонятные законы. Все ЭТО уже было.

И что самое главное — конец истории тоже уже был. Уже говорили, что не будет никаких государств, будет одно мировое правительство, сотрутся границы, исчезнут понятия «Восток» и «Запад», что технический прогресс, новые средства связи, коммуникации, новые чудесные технологии, новые виды транспорта, все это сделает ненужным и бессмысленным самое понятие о национальном, религиозном, или что там у вас еще... Но, увы. История делала вид, что кончается, и начиналась опять.

Поэтому, когда я слышу, как Даниил Дондурей в очередной раз говорит: нашему бедному, растерявшемуся человеку нужно дать надежду, дать какие-то подпорки, вдохнуть в него хоть какую-то веру в себя — я практически ликую, я люблю за это Дондурея. Но когда я слышу: ах, у нас никто не снимает сериал о компьютерном гении из Нижнего Новгорода (какой успех)... о честном бизнесмене, который строит и созидает (какая благодать).... Я в этот сериал не верю, увы. В этих людей верю вполне, их много, но не в сериал об их честной трудовой жизни. Потому что не бывает искусства вне истории. Не бывает искусства без ощущения того конкретного времени, в которое мы попали, — с его конфликтами, с его трагедиями, с его мифологией. Страны и нации всегда очень конкретны. И нужно учиться иметь дело с тем, что есть, а не с тем, что могло бы быть.

Не бывает «правильных» и «неправильных» стран, национальностей, национальных мифов и страхов. Если мы сегодня стали показывать взахлеб наших бандитов — значит, наступило такое время. Время жить уже без бандитов, но с их образами. Если мы завтра взахлеб начнем интересоваться нашей советской и досоветской историей (Фандорин — лишь первая ласточка) — значит, так нам будет надо. Ведь вместо истории у нас какое-то черно-розовое пятно. Если надо будет разбираться опять с «маленьким человеком» или снимать утешительные комедии или страшные фильмы о глобальном потеплении — это и будет то, чем будет лечиться завтра страна. Сериалы лишь транслируют эту подсознательную задачу. Задачу из подсознания. И если мы сегодня, как американцы в

60-е, полюбили своих легендарных преступников, своих падших женщин и ужасных мужчин, стали их показывать, избывать их из себя, из своего подсознания, из своих страхов — значит, зачем-то нам это нужно, и даже, если чуть подумать, можно догадаться зачем. Это не чей-то социальный заказ или игра на инстинктах. Это дыхание страны. Дыхание общества. Ему нужно продышаться. Или отплеваться, прохаркаться, не знаю. Но это нормально.

Так же нормально, как нормально то, что для японцев важны вовсе не их электронные достижения, а их бумажные фонарики, их камни и их чайники, а для французов — не их великие автомобили или их банки, а их вино, их женщины, их спортсмены.

Страна, нация, как я это ощущаю, двигается по очень сложной, космической траектории, а вовсе не линейно, переходя из первого класса в десятый, проходя путь от спермы до маршала. Планеты, миры, галактики не могут завидовать друг другу (вот, мол, Солнце как хорошо крутится, а мы все отклоняемся и отклоняемся), их путь очень конкретен, на этом пути всегда есть точки риска, точки взрыва, точки покоя, и зависит этот путь от причин воистину космических, от фигур полумистических, от чумы, глада, войны, от потепления и похолодания, но уж никак от того, что мы станем летать по чьей-то правильной траектории. «Последний ресурс русского народа — семиотический» — звучит красиво, но, увы, у планеты нет ресурсов. Планета не ученик в школе. Ее последний ресурс всегда один: планетарный. И что там будет с другими планетами, никогда нельзя сказать наперед.

...Я бы, конечно, сейчас стал снимать совсем другой сериал. Про жизнь Павлика Морозова, например. Или Анны Ахматовой. Или Эдика Стрельцова. Или Леонида Утесова. Или про жизнь самого обычного зубного врача. Ну, в общем, про что-то такое. Не про бандитов. Про бандитов, ей-богу, надоело.

Но это я.

Я — это не «мы». Для того чтобы разобраться с «мы», надо включить ящик, посмотреть его минут десять, а потом заварить чай и как следует подумать. Для умного человека другого выхода нет.

Борис МИНАЕВ