АРИСТОКРАТ И ХЛЫЩ

Есть темы, что называется, вечные, о них люди говорят столетиями и все никак не могут договориться

АРИСТОКРАТ И ХЛЫЩ

Рубен Апресян — профессиональный философ и специализируется на любви. На филфаке МГУ он ведет спецкурс, который так и называется — «Философия любви», а в Сети недавно закончился мастер-класс с одноименным названием. В Малой философской энциклопедии статья «Любовь» написана Апресяном

— Рубен Грантович, не кажется ли вам, что сегодня любовь слишком большая роскошь? Допустим, они очень любят друг друга со второго курса, но жизнь сложилась так, что один едет делать карьеру в Англию, а карьера другого складывается здесь. Человек заключает связи с теми, с кем ему выгодно, а не с теми, к кому его влечет.

— Вы говорите не о любви. Конечно, мне очень хорошо с этим человеком, однако поступиться своими потребностями...

Но при чем здесь времена? Все любовные истории прошлых времен, ну буквально какую ни возьмите, имеют в сущности один сюжет: преодоление меркантильных интересов ради любви, расплату за нее.

— Но было бы жестоко призывать всех поголовно людей идти на такие жертвы ради высоких чувств. Гораздо разумнее поискать в ближайшем окружении «подходящих», а значит, удобных людей.

— Можно быть очень разумным и совершенно бездуховным, пустым человеком. Штука в том, что любовь — это духовное явление, такое же, как творчество. Сегодня духовность почему-то обязательно ассоциируется с церковностью, а это неправильно. На самом деле духовность — это сфера смыслов. А настоящие смыслы человека всегда оторваны от его непосредственных потребностей. Иметь деньги, быть знаменитостью — это всего лишь потребности, пусть и высокие... Смысл же — то, что ценно для меня само по себе. Допустим, я могу писать книгу только при условии, что знаю, где ее напечатаю и сколько денег получу. Тогда писать книгу — потребность. А если я ее пишу потому, что мне хочется ее написать, — это уже смысл. Когда что-то имеет ценность вне связи с потребностями — это и есть духовность.

Сегодня огромная сфера действий, которые принято считать любовью, совершается по инерции. Кино или книги формируют правила поведения в любви, и потому все начинают любить так, как «принято». Любовь же настоящая — это активный выбор человека.

— Вот наркоман, например, активно борется за свое счастье быть с наркотиком — у него даже субкультура особая, язык, образ жизни... Разве это не активный выбор?

— Нет. В любви всегда есть личностный обмен, есть другой, которого тоже нужно удовлетворять, дарить ему себя. Ни в игре, ни в наркотике этого «другого» нет. Другой становится смыслом, важен не как объект, удовлетворяющий потребность, а сам по себе.

— Насколько правомерно проводить параллели между любовью и половым инстинктом и есть ли любовь у животных?

— У насекомых, например, тоже есть сексуальность как порыв к продолжению рода. Но там еще практически нет «отношений». Другое дело у млекопитающих — они играют, ухаживают, у них выше эмоциональный контакт. Некоторые виды животных составляют даже долговременные пары. Сексуальность — это уже больше чем инстинкт, это еще и удовольствие. Любовь строится на сексуальности, но она выше ее. Кстати, вы знаете, что афинские философы более возвышенной и потому предпочтительной признавали гомосексуальную любовь?

— Потому что ни с какими природными инстинктами не связана?

— В Афинах гигантскими темпами развивалась духовность. Они только что вырвались из природной дикости в пространство культуры. Любовь мужчины и женщины воспринималась для них как то, что тянет назад, к природе. Отрицание природности, страх перед женщиной, сохранились и в нашем сознании — не случайно в русском языке пожелать гибели — это не послать на х..., а послать в п...

— Надо же, какие глубины открываются.

— На заре культуры духовность и сексуальность вообще разделялись мало. Почему «Песнь песней» включена в Библию? Со всей ее порнографичностью... Потому что в древности сексуальность совершенно определенно была аллегорией устремленности к божественной истине. В суфизме то же самое — вся традиция полна любовной лирикой. У Платона Эрос — это сексуальное влечение, которое устремляет к высшему благу.

— Зачем же человеку такое сверхсложное чувство? Не проще ли как-то без него?

— Потребность в «другом» — базовая для человека, так уж мы устроены. Первое удовольствие человека — удовольствие от матери или от того, кто ее заменяет. То есть удовольствие изначально воспринимается через другого. Индивид не может стать личностью иначе, чем через отношения с другим.

Любовь — это избранность, аристократизм духа. Вообще духовная жизнь, невозможность жить без смысла — это аристократизм. Способность к любви — удел немногих так же, как способность к творчеству. И окружающие могут смотреть косо, но они смотрят так и на тех, кто, например, изо дня в день проводит какие-то «никому не нужные» эксперименты.

Переход от бездуховности к духовности вообще градуирован. Бывает, например, пошлый анекдот, а бывает остроумие, от которого все нутро трепещет, то и другое — юмор. И чем сложнее явление, тем меньше тех, кому оно доступно. Любовь в этом смысле более прогрессивна, чем сексуальность и тем более продолжение рода. Если человек отказывается от своих смыслов, оставляя одни потребности, то получается хлыщ. Вы никогда не задумывались, что обозначает это слово?

Хлыщ — это тот, кто выхолощен. Кто уже устал от удовлетворения потребностей, а больше ничего не имеет. У хлыща нет внутреннего содержания. Вне потребностей ему нечего сказать и нет возможности себя по-другому выразить. Причем каждый человек отвечает сам за себя. Личность сама определяет, быть ей хлыщом или нет. Культивировать любовь или отказаться от этого сложного и прогрессивного занятия — также дело личного выбора.

Майя КУЛИКОВА