...32 па в секунду — это нечеловеческий уровень исполнения. Удары различить невозможно, получается такое жужжание пчелы. «Пчелу» зовут Майкл Флэтли. На сегодняшний момент это самый знаменитый танцор в мире
ЧТО МЕШАЕТ ХОРОШЕМУ ТАНЦОРУ?
Эти ноги застрахованы на 20 миллионов долларов каждая
...Майкла можно было бы назвать — по аналогии с музыкальным амплуа — танцонье. Он философ и идеолог, основоположник нового танца XXI века. Созданный им коллектив Lord of The Dance в начале октября привезет в Москву новую программу — танцы, яркие костюмы, драматическая музыка и современная пиротехника... Впрочем, по мнению мистера Флэтли, в этом мире все мы немного танцоры...
— Мистер Флэтли! Вероятно, мир вы воспринимаете исключительно как танец или же разделяете профессию и жизнь?
— Когда я танцую на сцене, я не столько занимаюсь каким-то делом, сколько погружаюсь в очень комфортное и органичное для себя состояние, просто живу в этом. Когда заканчивается шоу, начинается ликующая толпа, аплодисменты и цветы — все то, что относится к реальности, — мне, как правило, очень трудно выйти из ТОЙ моей жизни, опуститься на землю, вернуться к общепринятой жизни... Стало быть, реальность и танец — все-таки разные вещи. Но для меня нет необходимости воспринимать жизнь, весь мир как танец, в качестве красивой метафоры, поскольку для меня именно танец и является жизнью, в первую очередь.
— Но все-таки, если попытаться, нашу жизнь можно сравнить с каким-нибудь танцем?
— Безусловно. Хотя, я бы сказал, что жизнь — это скорее не один, а совокупность множества самых невероятных танцев. Мое шоу, к примеру, состоит из различных танцев... Но помимо этого есть еще некое и общее цельное восприятие нашего шоу — и на энергетическом, и на физическом уровне, — благодаря чему в голове зрителя возникает некий общий танец, который так или иначе доминирует... Это и есть наиболее точное отражение мира. В какой-то степени в XIX веке точно так же доминировал вальс — он наиболее точно отражал гармонию, плавность того времени. В начале XX века появилось танго — нечто более динамичное, резкое, опрокидывающее, — и это тоже было точное отражение начала века. Вторая половина XX века — это, безусловно, рок-н-ролл — в мире начал доминировать ритм... Сейчас мы все живем в бешеном темпе, главное — успеть, успеть... Смею надеяться, что наше шоу — это попытка наиболее точно отразить ритм нынешнего, XXI века, с его перемалыванием и механизацией всего предыдущего.
— Недавно я узнал, что танцы на вашей родине, в Ирландии, зачастую были прелюдией к сексу...
— Надо сказать, что танцы всегда были очень популярны в Ирландии. И в давние времена, когда церковь запрещала их, они из-под стен домов уводили людей в поле и продолжались далеко за полночь, после чего зачастую случалось кое-что другое... Первоначально танец был действительно языком жестов, намеков, переходной формой от близости духовной к близости телесной. Но на сегодняшний момент танец уже никто не воспринимает исключительно как прелюдию к чему-либо. Развиваясь, танец, как и другие виды искусства, постепенно обрел настолько развитый язык, что при помощи движения теперь можно выразить любое общее, абстрактное, сложное понятие. Танец стал совершенно автономной системой кодов и знаков, со своими законами, традицией и новаторством. Посредством танца можно говорить и о политике, и о социальных проблемах — о чем угодно.
— Вы знаете, я заметил одну странную вещь: ведь сейчас не принято танцевать вдвоем — либо в одиночку, либо огромной толпой на танцполе... К тому же сейчас в молодежной среде принято не танцевать, а... как бы это сказать... пританцовывать...
— Да, что-то, безусловно, происходит с миром, со всеми нами. Если вы заметили, люди-то и на дискотеки сейчас приходят не для того, чтобы ПОТАНЦЕВАТЬ, правда? Танец стал не самоцелью, а всего лишь формальной такой составляющей, ни к чему не обязывающей... На танцполы приходят с другой целью — почувствовать себя единым целым, самовыразиться, зарядиться энергией... Я не психолог и поэтому не возьмусь объяснить феномен массового топтания... Но, впрочем, я могу понять того, кто танцует в одиночку. Это форма выражения абсолютной свободы, раскрепощенности, полной такой индивидуализации современного человека. Это не диалог с миром, а монолог, заявление о своей полной независимости: «Вот я такой, и принимайте меня, каким я есть». Существует такое понятие в современном искусстве: «новая анатомия». Его суть заключается в том, что физическое, генетическое, культурное пространство изменилось и ему должно соответствовать другое движение. Что мы и наблюдаем.
— Вы как-то в интервью сказали, что никакого танца, кроме своего знаменитого степа, вы и танцевать-то толком не умеете. Почему?
— Это правда. Вальсирую я, например, крайне неуклюже... Если бы я пытался достичь успеха в разных видах танца, я не мог бы столько времени уделять своему... Понимаете, человек многогранен, но на каком-то этапе ему нужно делать выбор в пользу того, что у него получается лучше. Человек достигает успеха только тогда, когда является специалистом в своей узкой специализации. Но это не значит, что я имею в виду только степ. Это на самом деле трудновато будет объяснить, но я попробую. Я просто называю степом особую форму танца, который не похож ни на один танец в мире. То, что я делаю, — это ускоренная версия ирландского традиционного танца, но в то же время я скомбинировал его с движениями верхней части тела и рук... Это нельзя назвать балетом или чечеткой... И это не фламенко... Это что-то, что я создаю из мелких деталей, и то, что невозможно подогнать под какое-то определение. Другими словами, получается этакая мешанина, всякая всячина...
— В России танец когда-то был одной из составляющих национального мифа: для героини Льва Толстого в «Войне и мире», например, первый бал был очень важным этапом в жизни... Так было когда-то и в Европе, и в других странах. Почему к танцу относились так серьезно? Ведь это все-таки развлечение...
— В своем изучении кельтского танца я дошел до XIV века и сам был поражен, узнав, что учитель танцев в те времена получал гораздо больше, чем политик. Учитель танцев в Средние века общался и с аристократией, был вхож в высшие круги, хотя сам мог быть, что называется, из пролетариата... Таким образом, он уже в силу этого был посредником между простым народом и знатью. Ну а уж во время праздников, когда были балы... Нет, тогда танец был далеко не только развлечением. Это была, если хотите, своего рода дипломатия. Ну и, наконец, танец имел терапевтическое значение — он вносил гармонию, успокаивал...
— Даже известные художники — в широком смысле — поставлены сейчас в очень сложное положение. Они вынуждены думать не о том, что хотят сделать, а в первую очередь о том, будет ли это продаваться, будет ли это выгодно...
— Действительно, художник сейчас вынужден не только думать о том, как создать нечто новое, но и о том, как его донести, как сохранить свое произведение. Постаравшись при этом исключить из своего поля зрения все лишнее. Формула существования художника сейчас заключается не столько в том, чтобы узнавать новое, сколько в том, чтобы оградить себя от всего ненужного. Сейчас в мире, в искусстве накопилось столько ерунды, чуши, которая влияет на всех нас, что художнику необходимо, прежде всего, научиться различать настоящее и поддельное. Я, например, уже пятнадцать лет не смотрю телевизор — у меня его просто нет. Я запретил себе смотреть телевизор. И нисколько об этом не жалею.
Андрей АРХАНГЕЛЬСКИЙ