Несколько англичан стали наемниками в традиционных французских домах моды. С них началась новая, непривычная, скандальная, другая история всемирно известных марок. Из них — а это Джон Гальяно, Стелла Маккартни, Джулиан МакДональдс — Александр МакКуин самый изобретательный, самый последовательный, самый принципиальный эпатажник
НАЕМНЫЙ УБИЙЦА ИЗ ПРИЛИЧНОГО ДОМА ЖЕЛАЕТ ПОЗНАКОМИТЬСЯ...
Жил-был на свете гигантский концерн мировой моды. Французский, ясное дело, какой же еще. Сидел себе и думал: как же в наш старый добрый бизнес влить новую кровь? А то эти мэтры-старикашки с легендарными именами загубили все дело своей анахроничной элегантностью. Нет, понимаешь, никаких пощечин общественному вкусу, пока эти мастодонты-ископаемые тщательно оберегают в своих домах свои пресловутые традиции. И вот думал-думал концерн и надумал позвать из соседнего королевства молодых удальцов. Пустить свежую кровь в уставшие вены французской высокой моды. Целый план разработал, как ЦРУ какое-то: кого за кем назначать, да в какой дом, да кого потом на повышение. Только в процессе воплощения в жизнь план их немножко повредился. Конечно, хулиганы из соседнего королевства оказались, как и запланировано было, хулиганистыми, кровь свежую донорскую покорно отдали. Только один вот мальчик оказался уж больно того... этого. Не в себе. Такую кость не смогла проглотить старушка французская мода. И была та кость по происхождению шотландской. И имя ей было Ли Александр МакКуин.
КРОВЬ, ГРЯЗЬ И МЕРТВАЯ САРАНЧА
Вид у этого ужасного дитяти еще тот: никаких признаков интеллекта в лице, тучное аки шар тельце, в целом годится разве что на роль уличного футболиста, причем со скамейки запасных. Но внешность, как известно, обманчива: оказывается, в шарообразной голове этого грубого простолюдина творится что-то волшебное.
В британской картине «Билли Элиот» простой английский отец запрещает своему чаду заниматься балетом, потому как не мужское это дело. Примерно то же происходило и в семье МакКуинов: младшенький, Ли, взбесился и вместо того, чтобы грезить о том, как бы поскорее, по сложившейся традиции, крепче за баранку держаться, стал чего-то ножницами резать и тряпочки пришивать. В три годика он уже нарисовал свое первое платьице: было понятно, что у малого шарики за ролики закатились, — как для ребенка с окраины (тут же немедленно вспомним душераздирающее описание этих ужасных мест в английской литературе, бррр!). Тут нужно было за выживание бороться, а дитя фантазировало. Впрочем, на кроткого сумасброда, которому лишь бы в своих лоскутках ковыряться, он тоже не был похож. Наступила гормональная юность, и МакКуин носился по Ист-Энду с ярким ирокезом «Ужас Британии», хулиганил и, вооруженный аэрозольным баллончиком, искал свежий домик, чтобы оставить там смачное граффити.
Но пора было определяться с профессией: в шестнадцать лет Ли идет в мастеровые на улицу портных Сэвил-роуд, которая по праву считается оплотом консерватизма в мужском костюме. Знаменитые портные Андерсон и Шепард шили костюмы только для «випов» — от принца Чарльза до Михаила Горбачева. Соответственно, МакКуину пришлось постигать трудную школу безупречного кроя и обращения с благородными материалами. Но тюфяк не сдавался: от усталости пыхтел, но на ус науку мотал. Правда, атмосфера царила в ателье торжественно-скучная: одержимый сплином, МакКуин пытался себя развлечь, вшивая в подкладку пиджаков принца Чарльза лоскутки с надписью: «Здесь был МакКуин». А однажды, из-за чего случился форменный скандал, он ударился в антимонархистскую наглядную агитацию среди монархов же и вшил лейбл с надписью: «Я — сука!» Много лет спустя, когда МакКуину в третий раз присудят звание самого великого и ужасного британского модельера, принц Чарльз, увидев дизайнера на самокате и в просторном комбинезоне (сам-то принц был, как всегда, в строгом костюме), иронично заметит: «Вы все очень смело поступили, пригласив меня на эту церемонию, ведь меня однажды назвали «самым дурно одетым человеком». Видимо, монархи — люди отходчивые и обид не помнят.
Однако после скандала он двинулся дальше по Сэвил-роуд: в другом ателье изучал тонкости конструирования брюк. Потом работал у театрального костюмера, где в совершенстве овладел техникой сложного кроя XVI века, потом работал с японским модельером Кодзи Тацуно. После уехал в Милан, где работал у Ромео Джильи, изучал основы производства и маркетинга современной моды. И наконец, окончил престижный колледж Св. Мартина, откуда пошла вся талантливая британская модная тусовка. Сюда за идеями на просмотры выпускных коллекций приезжают знаменитые модельеры. Стащат тему и не побрезгуют, хоть и миллионеры.
Так вот, выпускную работу МакКуин на самотек не пустил: он пригласил журналистку из журнала «Вог» и эксцентричную даму, открывшую миру знаменитого шляпника Филиппа Трейси, стилиста Изабеллу Блоу. Вот они-то и состряпали мальчику такой пиар на весь Лондон, что МакКуина сразу короновали как крутейшего эпатажника.
Вскоре общественное сознание поразили знаменитые брюки-бамстеры, открывающие сзади панораму до самого копчика. Бамстеры по конструкции напоминали засаленные брючата работяг с окраины, которым лень их подтягивать, и пришлись по душе звездной тусовке: сама Мадонна позже станет демонстрировать их. К ним в комплект прилагали топы, заляпанные кровью и грязью. Вообще кровь и грязь станут любимыми подручными средствами МакКуина. В ту свободную лондонскую пору его жизни он создавал совершенно оторванные коллекции: взволновал его неурожайный год в Африке (из серии «что-то Гондурас меня беспокоит!»), ставший причиной голода, и он выпустил на подиум чернокожих манекенщиц, вывалянных в грязи и украшенных мертвой саранчой. Он вообще неравнодушен к насекомым: многие лондонцы запомнили его пластиковые шляпы, начиненные порхающими бабочками, или свитера с червяками. Но самой провокационной коллекцией было «Изнасилование на холмах Шотландии» в память о резне, которую Британия устроила на родине предков МакКуина в XVIII веке. Девушки дефилировали в разорванной одежде, а из-под шотландских юбок свисали окровавленные бинты. В другой раз он заставил моделей шлепать босиком по воде.
«Когда я начал устраивать свои шоу, я стремился показать журналистам то, что они как раз совсем не хотели видеть: голод, кровь, нищету. Смотришь на всю эту «фэшн-тусовку» в их дорогих прикидах и темных очках и понимаешь, что они никакого понятия не имеют о происходящем в мире. Их интересы ограничиваются рамками моды. Я трачу деньги на свои шоу для того, чтобы показать этим людям другую сторону жизни. Пусть они испытывают ненависть и отвращение — меня это вполне устраивает. Буду знать, что хоть какие-то чувства в них пробудил», — говорил юный бунтарь.
«БЫК В БУТИКЕ»
Когда МакКуин понял, что пресса мазохистка, он стал уделять больше времени издевательствам над журналистами. Он всегда становился спиной к камере, не давал редакторам престижных журналов интервью, распоряжался отводить им худшие места на показах. Обращался крайне непочтительно. К примеру, ведущая передачи о моде на итальянском телевидении жаловалась, что простояла на улице целых два часа, прежде чем ей разрешили пройти на показ. «Мне пятьдесят лет, — жалобно взывала она к МакКуину, — и со мной нельзя так обращаться. Как вы вообще это объясняете?» — допытывалась она. МакКуина била дрожь, лицо его наливалось кровью. «Чего вы тогда пришли, если вам здесь не нравится? Не нравится — идите домой!» Кто-то из сотрудников встал перед камерой и закрыл объектив ладонью, требуя прекратить интервью. «Если вам не нравится это е...е шоу, — орал на всю катушку МакКуин с такой силой, что голос его срывался, — идите на ...»
Но пресса отвечала ему такой же горячей «любовью», чем в итоге достала экстремиста. И однажды МакКуин решил продемонстрировать СМИ свое полное презрение, выставив перед камерами... задницу. «Ух ты! — возликовала пресса, вглядевшись в объект, — так парень же гениальный! Чего же мы раньше-то близорукость проявляли!» И тут же провозгласили его лучшим британским дизайнером.
И вот, когда родной остров был завоеван, МакКуину позвонили. Оттуда. Из Парижа. Вежливый голос хозяина концерна LVMH, магната Бернара Арно, предложил шалопаю работенку — возглавить Дом Живанши. У Арно был план: акциями МакКуина привлечь внимание к парфюмерным линиям «Живанши» — они-то и приносят настоящий доход в любом модном Доме. Что бы он там ни вытворял, бренд будет на слуху, рассуждал владелец гигантского концерна. Первый раз МакКуин отказался — нужно было соблюдать реноме. А во второй раз сказал твердое «йес!».
Париж переживал стратегию концерна возмущенно-плаксиво под девизом: «Чего ж это деиться, господа-товарищи?» Только все вздохнули спокойно, когда в Доме не прижился британец Гальяно, как новая беда. За Домом Живанши были не просто полувековая история, аристократическая повадка, привнесенная основателем графом Юбером де Живанши, нетленный образ Одри Хепберн, утонченной девочки-гарсон с изумленным взглядом, не выходившей на улицу без перчаток и шляпки. За Домом стояла традиция все делать красиво: Живанши был учеником легендарной сюрреалистки Эльзы Скиапарелли и Кристобаля Баленсиаги, он создал атмосферу изыска в своем псевдоготическом особняке в парке Монсо. Он одевал принцесс, маркиз, графинь. И вот в это великолепие замечательной фарфоровой лавки запустили слона МакКуина. «Не видел ни одного фильма с Одри Хепберн», — отрезало чудовище, едва взойдя на новый пост. Конечно, зверюгу и на порог храма бы сего не пустили, если бы семь лет до того граф Юбер не продал свой Дом тому же Бернару Арно. А теперь бедному Живанши ничего не остается, как только вздыхать да выращивать розы в швейцарском поместье. В свой Дом он предпочитает не заходить.
«Я считаю, что мои козыри — это чувство времени и агрессивность, — заявил молодой кутюрье, вступив в новую должность. — Я хочу создавать не музейные экспонаты, а одежду, которую будут носить, которая привлечет разновозрастную клиентуру, которая будет пользоваться спросом. Я не собираюсь подлизываться к богатым дамам из общества». А пресса уже работала над ярлыками: «бык в бутике». Помощник Ив Сен-Лорана Пьер Берже высказался о деяниях 27-летнего МакКуина мягче: «Мой Бог, шпана в благородном Доме!» Хотя и сам Сен-Лоран пришел к Диору в еще более нежном возрасте — ему был 21 год. В своем-то глазу бревна, как говорится...
ПОКАЗЫ НА СКОТОБОЙНЯХ И МАНЕКЕНЩИЦЫ-ИНВАЛИДЫ
И МакКуин в рекордно короткие сроки реанимировал увядший и обросший паутинкой Дом, по ходу дела удивляя эпатажем и безупречным кроем. Его сумасшедшая фантазия штормила: то он вдохновлялся работой с экзотическим мехом диких котов и яков, за что заслужил пожизненную вендетту от «Гринписа». То он делал наряды, украшенные птичьими костями. Под совиное уханье и воронье карканье по подиуму ходили манекенщицы со шляпками-клетками на головах. То он придумывал стилизованные наряды, которые могла бы носить жена Диего Риверы и любовница Троцкого знаменитая Фрида Кало. В другой его коллекции вдова после похорон мужа надевала вещи почившего. А чего стоили жакеты со следами автомобильных шин, а манекенщицы в наручниках, а ткани с вмонтированными человеческими волосами, МакКуин устраивал показы на скотобойнях, цветочных рынках, в гаражах, под сводами футуристической арки в районе Дефанс.
В Москве дефиле Дома Живанши в 1997 году прошло в метро. Его показы превращались в классические перфомансы: это относится к акции «Механическая кукла из музыкальной шкатулки», когда модель Шалом Харлоу, одетую в белую пачку балерины, крутили на вращающемся диске и при этом опрыскивали желтой и черной краской два робота, а получившийся спонтанный узор ничего, собственно, не символизировал, только лишь вызвал озадаченное маккуиновское «хм!». Но достал он всех по-настоящему, когда на подиум вышла манекенщица... без ног.
Его обвинили в рекламном использовании инвалидов. Ополчились и врачи и журналисты. Тогда МакКуин все-таки собрал пишущую братию и пошел на мировую. Он объяснил, что хотел поддержать инвалидов, создавая вещи и для них тоже. Объяснил, что эта манекенщица, которая ходила на специальных протезах в резных сапожках из ясеня, — дважды чемпионка по Параолимпийским играм, «она ловкая и храбрая, это девушка громадного мужества и стоицизма». А реакцию общественности Александр считает здоровым проявлением: так и должно быть, содрогнется человек да задумается.
Словом, чувак выбрал фирменным стилем эпатаж и провокацию. Не ново для британского дизайнера. И вот почему.
ЧИСТО АНГЛИЙСКОЕ ТЕРПЕНИЕ
Англия к моде всегда имела весьма косвенное отношение. За эту фразу могут убить, особенно теперь, когда Лондон — диктатор стиля street wear. Но исторически тем не менее это было так. Почему, спросите вы, именно Англия, консервативная Англия, которая обожала викторианский стиль потому, что в нем десятилетиями ничего не менялось, которая чтила свою социальную детерминацию во всем, включая одежду, внезапно стала лабораторией авангарда и сторонницей эпатажа? Самое простое объяснение: в Англии неприлично удивляться и вообще слишком сильно выражать свои эмоции. Англия флегматично, с неизменным выражением Бэрримора на лице: «Овсянка, сэр» — наблюдает за кувырканьем своих вздорных детишек-дизайнеров. Ни один мускул не дрогнет. Не принято. Версия вторая: всю жизнь тихая, спокойная Англия, цепляясь за единожды установленные формы и нормы, меланхолично наблюдала за метаниями своей легкомысленной соседки Франции. Да не то чтобы совсем меланхолично: Англия всегда была подвержена галломании в моде: то у них, понимаешь, муслиновые платья носи открытые, совсем без учета климата туманного Альбиона, то сюртук затягивай в талии до невыносимости. Словом, диктат утомлял. Франция же иногда своевольно и бессистемно перенимала английские манеры: то редингот понравится, то шляпа квакерская с высокой тульей после превратится в незаменимый цилиндр, то английский фрак приживется. В общем, отдельные приступы англомании тоже имели место, но редко. Самые яркие вспышки были связаны с явлением дендизма: Оскар Уайльд, помнится, любил на досуге поучить эстетизму: какой у рубашки должен быть ворот и какая бутоньерка в петлице. Тогда благодаря лондонским денди у Франции был оттяпан небольшой кусок модного пирога в виде претензий на мужской костюм. Еще знаменитый англичанин Чарлз Фредерик Ворт покорил Париж, вдохнув жизнь в кринолины: он одевал и французскую императрицу Евгению, и английскую королеву Викторию, но тайком. Вот и все скромные достижения Англии в историческом разрезе. Обстоятельства меняются во второй половине ХХ века, когда Англия вовлекается в общую европейскую авангардную ситуацию. Появляются «сердитые молодые люди» во главе с Осборном, условности добивает сексуальная революция. И многовековой пар из кипящего под крышкой английскости чайника вырывается наружу: ко всему прочему Лондон становится музыкальной столицей, а посему и местом дислокации странно одетых людей. В шестидесятые здесь уже было на что посмотреть. Мэри Куант заразила мир мини-юбками. Она просто хотела, чтобы молодежь выглядела иначе. С тех пор англичане следят за правилом: новое поколение всегда должно отличаться от старого. Педантизм у них прослеживается даже в авангарде. Поносили мини, поиграли в подростка Твигги, а потом одна барышня случайно изобрела стиль панк. Ее-то мы и будем считать крестной МакКуина. Ее, великую праматерь британского нонконформизма, Вивьен Вествуд.
ПАНКИ В ГОРОДЕ!
Сравним поступки: Вествуд тоже замахнулась на монархию — изобрела футболки, где у английской королевы на губе красуется булавка. Вествуд бесконечно эпатировала вкусы богобоязненных граждан. По сути, она делала одежду только для безбашенных музыкантов и их подружек: она придумала обесцвеченные перекисью ирокезы, разодранные штаны, майки с провокационными надписями, шипы и ошейники, швы наружу, юбки, годящиеся для портовой шлюхи. И все это пришлось по вкусу широким молодежным массам. Она тоже показывала стерильным буржуа грязную изнанку жизни, улицы Восточного Лондона. Ведь и сама она до встречи с Малколмом Маклареном, создателем Sex Pistols и легендарной фигурой европейского андерграунда, разговаривала, как «моя прекрасная леди», и не брала в руки ни единой книги. Она пришла в Букингемский дворец без белья (не совсем то же, что показать задницу всему миру, но параллель провести можно). И заметьте, монаршая семья тоже забыла про недоразумение с булавкой в губе королевы Елизаветы. Не принято возмущаться. Держим лицо! МакКуин, которого, кстати, называют взбесившимся панком, вслед за Вествуд обожает использовать исторические цитаты. Словом, родственники они по всем параметрам, родственники, причем кровные, кровавые то есть. И с этой точки зрения МакКуин никакой не первопроходец, никакой не революционер, а самый обычный преемник, ученик, носитель традиции.
РАБОТА С ПОДСОЗНАНИЕМ
Теперь о коллегах по нашествию, о наемниках. Собственно, настоящий убийца общественных стереотипов — один только наш герой. Остальные так, серединка на половинку.
Маккартни, конечно, родил симпатичную дочь, воспитал как любительницу лошадей и убежденную вегетарианку. И все ее рекламные выходки в защиту животных, отказы летать на самолетах, где подлокотники из кожи, и прочая дребедень — все это чисто английские диалоги о погоде, когда говорить, собственно, не о чем. В тройственный союз меж двумя монстрами очаровательная английская роза затесалась из-за... имени. Поставь мальчика-девочку с фамилией Маккартни или Джаггер во главе любого предприятия — и пресса тома напишет! И потом, Дом ей достался, между нами говоря, несерьезный, не империя вовсе — фирма одной юной леди, которая любила шить платьица с оборочками. С чем Стелла успешно справляется, каждый сезон предъявляя нам новую порцию премиленьких девичьих рюшей. Говорить о ней как мощной составляющей британской волны неправомочно.
Остается Гальяно: спортивный, обаятельный, улыбчивый светский лев, всегда в окружении див типа Кейт Мосс и Наоми Кэмпбелл. Не сравнить с угрюмым, тяжеловесным, нелюдимым МакКуином. Его эпатаж более театральный, укрощенный такой эпатаж, играющий роль расписного задника для буржуазных, в основном, коллекций. И потом, Гальяно сильно увлекается зрелищностью, забывая о том, что нужно что-то делать с бренной материей. Желательно что-то отличное от того, что было в предыдущем сезоне. Такова логика моды. А МакКуина терзает мировая скорбь, он пытается восстановить что-то в просевшем мироздании с помощью моды. Утопия? Нет, упрямство. Посему его коллекции запредельны: они не заигрывают с клиентом и критиком, они не нуждаются в интерпретации, скорее они уже избыточны. А это обессмысливает работу фэшн-братии.
К примеру, что символизирует показ в одном из ангаров лондонского вокзала, где посередине стоит огромный ледяной куб, засыпанный снегом? Вокруг куба на специальных коньках расхаживают печальные снежные королевы-манекенщицы, их разбавляют фигуристками, которые кружатся, кружатся, напоминая зрителям о катке, горячем дыхании, слипшихся варежках, словом, о детстве. И не нужно особенных толкований: МакКуин, минуя уровень пояснений, взывает к нашему подсознанию, работает с ним напрямую.
А последнюю коллекцию осень-зима 2002/2003, созданную под лейблом «Александр МакКуин», зрители смотрели в соседстве с шестью белыми волками, которых специально для действа доставили из Скандинавии в Париж. Волки вели себя не как позорные, а очень даже как приличные животные и ни фига не выли. Завыл Игги Поп (в динамиках): «Теперь я хочу быть собакой!» Животные добавили коллекции загадочности. Представьте себе в темноте готической арки девушку в плаще с присборенным капюшоном, которая держит на цепи двух волков. Таким вот средневековым холодом веет от всей коллекции: головные уборы, напоминающие венецианские карнавальные маски, кожаные лифы поверх облегающих платьев (кстати, идея, некогда предложенная Вивьен Вествуд и растиражированная уличной лондонской модой), лица моделей наполовину выкрашены черным гримом.
УВОЛИТЬ ПЕРЕСМЕШНИКА
И что же концерн LVMH (Moet-Hennessy Louis Vuitton), занимающийся скупкой модных брендов (не только знаменитые коньяк, шампанское, но и такие бренды, как Thomas Pink, Chaumet, американский Дом моды Donna Karan International, часть акций Дома Fendi) и специализирующийся на производстве предметов роскоши? Концерну не нравилось поведение наемника, и он стал выражать свое недовольство, хотя у этой многоглавой гидры был принцип — в творческие дела не лезть и поводок сильно не натягивать. МакКуин притеснений не любил и начал вострить лыжи по направлению к Гуччи, конкурентному концерну. С последней коллекцией случился скандал: вроде он ее уже для Гуччи делал, посему живаншисты отказались ее показывать. После разрыва МакКуин продал 51 процент своей собственной компании Гуччи и запустил свою парфюмерную линию. В «Гуччи» занялись раскруткой лейбла в мировом пространстве. Практика показывает, что пока это дело убыточное. Но МакКуин не унывает: наемники, они всегда люди нужные. Европейские дома моды пока, правда, ушли в глухую несознанку, но время варвара МакКуина еще придет. Найдется кто-то, кто любит погорячее, и призовет убийцу скуки и чопорного прошлого.
Саша ДЕНИСОВА
|