СНАЧАЛА Я БРАЛА ВЗЯТКИ,А ПОТОМ МЕНЯ ЧУТЬ НЕ ПОСАДИЛИ ПО 88-Й СТАТЬЕ…

Говорят, что она стерва. Говорят, что у нее роман то ли с Грефом, то ли с Чубайсом. Про нее вообще много чего говорят. Неоспоримо одно — она ведет на Ren TV итоговый выпуск информационной программы «24». Она — лицо информационного вещания Ren TV

Ольга РОМАНОВА:

СНАЧАЛА Я БРАЛА ВЗЯТКИ,А ПОТОМ МЕНЯ ЧУТЬ НЕ ПОСАДИЛИ ПО 88-Й СТАТЬЕ...

РОМАНОВА И ЗЕЛЕНЫЕ ПОМИДОРЫ

— Оля, к вам журналисты давно ходят? Интервью там взять, мнение спросить...

— Так я сама журналист. Была газетчиком, есть и буду им. Конечно, журналистика бумажная и телевизионная — вещи совершенно разные, но мы и тусуемся все вместе, и работаем вместе... да что говорить, порой и живем вместе!

А первый раз это было ужасно страшно. Я работала в газете, вела отдел экономики, и ко мне пришла камера НТВ. Я не знала, как двигаться, как выглядеть. Пудрить нос, не пудрить? Губы красить или нет? А главное, что говорить?

Я выучила речь. Коротенечко, минут на сорок. Мне даже удалось сказать первый абзац этой речи, а дальше я поняла, что такое синхрон: когда из этой речи выбираются двадцать секунд...

Со своим братом-газетчиком лучше. Ведь я тоже понимаю, что вы будете писать и как. Могу поставить себя на ваше место и попытаться не наговорить ерунды. Или наговорить ее так, чтобы вам меньше было сокращать и редактировать...

— Хорошо бы еще редактировали те люди, которые пишут!

— Это да... Но зато, зато! Наша профессия, журналистская, все-таки предполагает, что у тебя начальник не дурак. А потом, карьера у нас такая. Любой корреспондент рано или поздно дорастет до того, что сам будет редактором, ответственным секретарем, главным редактором... Поглупеет, ожиреет, обзаведется детьми, любовницами, машинами... Обленится. Перестанет мышей ловить, писать перестанет... Вот такая она, наша карьера.

— И где же вы на этой линии карьерного роста?

— Я надеюсь навсегда остаться где-то посерединке. Никогда не потолстеть и никогда не облениться. Не хочется стареть. Хочется быть как можно дольше незрелой. Вечнозеленый помидор!

— Ну так с зеленого помидора и спроса никакого!

— А помните... в овощных магазинах продавались такие зеленые помидоры. Ужасного вида, чудовищного вкуса и запаха... Нет, не в банках, а в бочках. Все в листьях каких-то... Господи, как же я их любила! За любые деньги сейчас купила бы, наверное...

Вот, с моей стороны на них есть спрос. А с другой стороны — где ж их взять-то? И в журналистике сейчас то же самое: есть спрос на людей, с одной стороны, молодых, с другой стороны — талантливых, с третьей — опытных, с четвертой — честных. В общем, идеальных. А таких мало! Да и те, что есть, очень быстро из нее вымываются...

Когда я только пришла в профессию, таких талантливых было очень много! Но кто-то скурвился, кто-то уехал... Жизнь поменялась. И поменялось, как следствие, отношение к профессии. Сейчас это действительно вторая древнейшая. Чудовищное дело...

РОМАНОВА И ВЗЯТКИ

— Я так понимаю, что в журналистику вы пришли уже не в зеленом возрасте?

— Абсолютно. Я же по характеру аферистка. И попадание в журналистику тоже было большой аферой. Я окончила институт и собиралась идти в науку. Писала диссертацию под страшным названием — «Актуальные вопросы планирования агропромышленного комплекса Народной Республики Болгарии»! А потом тема стала совершенно неактуальной, да и Народная Республика Болгария в скором времени приказала долго жить...

— И что же вы там хотели рассаживать, в Болгарии? Кукурузу какую-нибудь?

— Нет, я собиралась там заниматься довольно серьезными экономическими вопросами. Я никогда в жизни на грядке картошку от помидора не отличу. Но экономика сельского хозяйства — это страшно интересная штука! Поэтому, когда Болгария стала неактуальной, я пошла работать во Внешэкономбанк СССР. И там меня очень быстро научили брать взятки. Практически принудили!

И мне это очень понравилось! Я сидела на группе внешнеэкономических предприятий. Каждый день ко мне приходила большая гора платежек, которую я должна была обрабатывать. Сделать же это было невозможно физически, потому что как-то все поперли свои счета открывать, а нас было очень мало. Поэтому старшие меня быстренько научили: берешь ровно три четверти этих платежек и аккуратненько выбрасываешь в мусорное ведерко. Потому что иначе с работы уйти было совершенно невозможно!

При этом те люди, которым нужно было провести платеж, тоже прекрасно все понимали. Не выбрасывай, говорили они, девочка, нашу бумажечку. Это платежечка за туапсинскую нефть... и как бы само собой оставлялась... ну, например, шоколадка. Или еще что-нибудь... Причем денег не предлагали — все равно на них нельзя было ничего купить. Очень хорошо помню, как стояла в очереди, в «Таганском», за яичным порошком. Потому что яйцами никто почему-то взяток не давал. Все больше венгерскими курами...

А потом случился Первый съезд народных депутатов. И когда Собчак потребовал с трибуны «искоренить семейственность во внешнеэкономических соединениях», я ничего еще не поняла. Поняла-то я все потом, когда из всего отдела, где работали и сын замминистра, и брат, и зять, сократили именно меня, ничейную девочку. С тех пор к политике у меня особое, личное отношение: на своем опыте знаю, что от пламенного слова политика зависит лично моя судьба...

А тогда я очень обиделась на все и вся и решила прогуляться от МИДа до метро «Парк культуры». И рядом с АПН встретила однокурсника, который оказался журналистом. Он мне как экономисту очень обрадовался. И так они мне все понравились! Такие интересные люди, разговоры ужасно умные. И все про политику, и так дерзко, смело! И так ужасно талантливо! Конечно, повелась...

И вот журналисты стали ходить ко мне за консультациями. Например, по модной теме о второй модели хозрасчета. Носить свои статьи, советоваться. Первое время я терпела и переписывала, а потом поняла, что проще все написать самой. И вдруг за это мне стали платить деньги! А потом стали перепечатывать западные СМИ, и пошла уже валюта! Когда тебе платят в 1988 году два доллара за строчку, это как-то окрыляет...

Ну конечно, журналистика мне страшно понравилась. Поэтому я увлеклась, и меня чуть не посадили по 88-й статье (незаконные валютные операции). И упекли бы белым лебедем, кабы, пока шло следствие, не отменили статью.

— Жаль, для карьеры было бы полезно. Пострадали бы месяцок за свободу торговли, зато какой резонанс!.. А следствию надо было просто шоколадку дать...

РОМАНОВА И МИНИСТР ПАВЛОВ

— Помните свое первое интервью?

— Чего мелочиться, сразу с премьером! С министром Павловым. К нам тогда приехал человек из малоизвестного журнала Institution Investor (потом я, правда, узнала, что его еще называют «библией Уолл-стрита»), и меня попросили добиться для него этого интервью. Мы мотались за Павловым по всей стране, а настигли его только на Сахалине, где он открывал магазин «Океан».

Это было замечательное интервью, и Павлов мне ужасно понравился. В первую очередь своим фантастическим цинизмом. Извращеннейший умище! Всю страну держал за идиотов, но прекрасно понимал, чем все кончится. Я ужасно жалела, что со мной не было камеры: глазами он говорил одно, а словами нес такую, извиняюсь, х...! Но так цинично, так обаятельно! Да и прическа у него была, согласитесь, для политбюро не свойственная...

А потом мы пошли к людям, которые что-то знают о Павлове, и там я встретила простого паренька Мишу Леонтьева. Выглядел он точно так же, как сейчас. Такое впечатление, что за эти двенадцать лет не смог даже побриться. Позвал, небритый, с собой. И понеслось... «Сегодня», потом «ТВ-Центр», потом «Ren TV». Газета «Ведомости», нежно любимая. Интернет-издания — раньше Вести.Ру (до покупки их ВГТРК), сейчас — Грани.Ру. Вот так...

РОМАНОВА И МУЖИКИ

— Как вы считаете, есть такая штука, как женская журналистика?

— Есть конечно. Я вот читаю периодически модные журналы — это очень женская. А вот я — нет, я не женская журналистика. Я не совсем барышня, я с этим борюсь.

— Неужели мешает? Собеседники перед женщиной вроде бы должны лучше раскрываться.

— Я, если честно, об этом не думала. Я ньюсмейкеров как мужчин не рассматриваю. Это... работа, просто работа. У меня другое отношение — хочется дружить или нет? Интересно с ним говорить или нет? Причем не обязательно про политику или экономику. Жизнь мне интересна во всех ее проявлениях... Вроде бы — что мне до оружия? Но у меня есть приятель, охотник, и я как-то спросила его: чем, собственно, отличается карабин от охотничьего ружья? А он прочел мне потрясающе интересную лекцию по истории оружия. Например, я узнала, что в Крымской кампании мы Севастополь-то про...и только потому, что у нас были гладкоствольные ружья, а у англичан — винтовки. И стреляли они дальше. А это не «политИк, мин херц», а совершенно реальные штучки! Теперь с нетерпением жду, когда он приедет с охоты на козлотура. Договорить хочется...

Другое дело, что с удовольствием пользуюсь женскими приемами. Почему бы не пококетничать, если это к месту?

— Я так понимаю, мужики вам нравятся в первую очередь все больше умные...

— И в последнюю. Этого вполне достаточно.

— А много ли таких среди тех, с кем вы общаетесь по работе?

— Не-а. Редкий зверь. Вот Штойберг, бывший германский министр обороны, отправленный в отставку. Дивный совершенно человек, прелестная история! Он за казенный счет летал к любовнице на самолете. Она — графиня! И он — из Македонии, к ней! На одну ночь! «Да, — говорил потом министр, — нехорошо, что на казенном транспорте. Но люблю — не могу!» — «А что ж ты на ней не женишься?» — спросили министра. «Да я рад бы, — говорил министр. — Давно графом бы стал, между прочим. Но потерял, к несчастью, свидетельство о рождении, поэтому с первой женой развестись не могу...» Господи, какой мужчина! У нас таких нет... Причем он сошел так с ума буквально на следующий день после посещения с Ивановым крейсера «Аврора». Как-то плохо «Аврора» влияет на немцев...

— Много раз журналисты играли на каламбуре «Романова — роман»?

— Ой, это такая избитая шутка. У меня даже программа была на Ren TV — «РОМАНова с министром». Я там по-женски должна была его обо всем выспрашивать... Вы бы наших чиновников видели до эфира! Они умницы, они все понимают, они говорят очень циничные вещи! Но зажигается свет, включается камера — и они начинают нести ровно противоположное. Очень мало на самом деле тех, которые что думают, то и говорят. В политике мне встречались пока только двое: Козак и Греф. Вот эти — что за кулисами, что в камеру — убеждений не меняют... А все остальные — ой-ой-ой...

— Тяжело-то вам как...

— Тяжело? Я не знаю, как вы это опубликуете, но любимая пословица про мою работу: «Трошки страшно, трошки смэшно — як тигра ети». Польская. Так и мне. Трошки страшно, трошки смэшно...

РОМАНОВА И МАЛЕНЬКАЯ СВОБОДА

— А знаете, я очень редко смотрю телевизор. Потому что у нас новость — это, как правило, что-то ужасное. Что мы за страна мазохистов, зачем мы все плохое выставляем напоказ? Хоть цензуру вводи, право слово...

— Я уже год, открывая эфир, пишу себе: «Добрый вечер!» А когда вижу верстку программы, сказать это совершенно не могу. Потому что, пока я сижу в эфире, где-то, например, похитили двухмесячную девочку. И какой теперь, к черту, добрый вечер?..

Но это принцип новостей. Если человек укусил собаку, это новость. А если собака укусила человека, то нет. Хотя я стараюсь. Совсем недавно, например, у нас второй новостью дня после наводнения в Европе шел замечательный сюжет: восемьдесят французов, принимающих участие в антитеррористической операции в Киргизии, женились на киргизках — потому что те умные, красивые, любящие и владеют языками! Замечательно! Чудесно! Или вот: в Сан-Марино расцвел цветок под названием amorphofallos titanium! Картинка — фантастическая! Вида цветок препошлейшего, да еще и воняет мерзко. И как об этом не сказать?

На Ren TV вообще в этом смысле работают по-западному. Естественно, отмечают то, чего нельзя не заметить, но учитывают самые разнообразные потребности зрителя: и быть в центре событий, и пощупать собственный кошелек, и попугаться, и посочувствовать, и улыбнуться. Умные люди сейчас все меньше смотрят новости на государственных каналах — уже привыкли к нашим.

У нас совершенно другой принцип построения программы. События-то происходят на самом деле не в Кремле. И я не буду брать синхрон у начальника Ростспиртпрома, который расскажет про успехи в отрасли, потому что корреспондент привез дивный сюжет о том, как в глухом селе Вологодской области мужики дали зарок больше не пить. Вот что новости-то на самом деле! А остальное — х..., извиняюсь...

Другое дело, что любое телевидение интерпретирует жизнь. Нельзя интерпретировать наводнения и землетрясения, но когда говорят, что у нас, например, в Чечне все хорошо... ну не могу же я это говорить! Какое на фиг «хорошо»? Омерзительно!.. Так что пусть о том, что в Чечне все хорошо, говорят другие каналы, которым положено... Недавно к нам на Ren TV пришел человек делать сюжет про Чечню, очень удивлялся. «Как! — говорил он. — У вас есть вторая чеченская кампания, снятая с чеченской стороны?!! Но это же было запрещено снимать!!!»

А как еще делать новости, когда у тебя нет мнения второй стороны?!! Правда — это когда есть и те и другие. Я не хочу ругать другие каналы — там очень много людей суперпрофессиональных, талантливых, ярких. Но давайте все-таки не будем говорить, что там есть свобода слова... Поэтому я очень горжусь, что работаю на Ren TV. Когда пришла, то была уверена: отсижусь пару месяцев — и на большую арену. А теперь не хочу никуда уходить. Потому что на «Ren TV» — свобода.

— Я в одном интервью прочитал, что вам чем лучше, тем хуже. Плохое вас привлекает, хорошее — не очень... Неужели только плохое?

— Почему только плохое? Еще меня привлекает Абрамович. Мне очень интересно было бы с ним поговорить, даже без интервью. Просто посмотреть на него... Он богат. Очень влиятелен. У него, насколько я знаю, все очень хорошо в семье. Милая жена, чудные дети. Он молодой, очень умный. Ему, как мне кажется, даже над собой работать не надо! Откуда он знает, чего ему хотеть? Куда ему дальше развиваться? Мне кажется, что его это гложет. У него все и так хорошо. И это ужасно!

— Вот у Абрамовича все есть. А вам чего не хватает? Где ваш конечный пункт, наметился ли? И вообще, что вы будете делать в восемьдесят четыре года?

— Я совершенно точно знаю, что буду делать в восемьдесят четыре года. Я буду плавать на пароходике. Гоняться на нем за ранней осенью, моим любимым временем года. И, как мисс Марпл, буду рассматривать с верхней палубы пассажиров. Кто они? Чем занимаются? Мемуары какие-нибудь буду пописывать...

РОМАНОВА И ДУРНЫЕ ПРИМЕРЫ

— А курите давно?

— Очень-очень давняя привычка. Нравится...

— А в эфире не пробовали?

— Не хочу подавать дурной пример. Не хочу, чтобы мои дети курили. Я всегда говорю: «Если бы начинать жизнь сначала, я оставила бы все как есть, но курить бы не стала...»

— А мужиком родиться?

— Нет, не курить — вполне достаточно...

Дмитрий НАЗАРОВ