ПУНКТИК НА ГЕНЕТИЧЕСКОМ УРОВНЕ

Любое государственное образование должно иметь свое законодательство и — еще лучше — свою Конституцию. Ну а если упомянутая нами республика (будем надеяться, что вы уже догадались, что речь здесь идет именно о Татарстане) еще и входит в состав более крупного федеративного образования, то определенные правовые коллизии здесь, как вы понимаете, неизбежны. Недавно Президент России Владимир Путин издал указ о создании очередной такой комиссии «по подготовке предложений о внесении изменений в договор Российской Федерации и Республики Татарстан о разграничении предметов ведения и взаимном делегировании полномочий между органами государственной власти Российской Федерации и органами государственной власти Республики Татарстан». Прокомментировать околоконституционную ситуацию, сложившуюся со временем вокруг постсоветских отношений России и Татарстана, мы попросили члена образовавшейся комиссии Марата Гадыевича ГАЛЕЕВА, народного депутата Республики Татарстан, члена Президиума Государственного совета Республики Тата

ПУНКТИК НА ГЕНЕТИЧЕСКОМ УРОВНЕ

— Марат Гадыевич, какие вопросы в первую очередь выступают сейчас в роли камней преткновения в отношениях между Россией и Татарстаном?

— Это в основном статусные вопросы. Давайте вспомним, как в новейшей истории формировалась российская государственность. Россия сегодня — это РСФСР вчера. А РСФСР — это, по сути, административная единица СССР. Все началось с Декларации о государственном суверенитете России, принятой Верховным Советом РСФСР 12 июня 1990 года. Через полтора месяца аналогичную декларацию принимает Татарстан. И эти два документа не состыковывались изначально. В 1991 году

13 августа, за неделю до ГКЧП, две делегации сели за стол переговоров. Тогда был подписан первый протокол. Ценность его в том, что в нем было зафиксировано то, что наши отношения будут договорными. Обе стороны тогда согласились с этим. Обе стороны заявили тогда о суверенитете, избрали Президента, причем Россия, видимо для легитимизации своего положения, провела перед этим референдум о необходимости учреждения в стране поста Президента России. Так вот Татарстан в этом референдуме не участвовал. И, выбрав своего Президента, народ Татарстана в выборах российского не участвовал, хотя такая возможность была. Кстати, первым вопросом Ельцина на следующий день после выборов был вопрос о том, как прошли выборы в Татарстане. Ему было сказано, что выборы там не состоялись. А не состоялись они потому, что все это происходило в условиях СССР, в котором тогда был свой Президент, и народ Татарстана считал, что им достаточно его и своего Президента.

Затем, после ГКЧП, переговоры то возобновлялись, то прекращались в течение двух лет. На этом фоне начались внутренние противоречия между ветвями власти на федеральном уровне. Верховный Совет тогда готовил более тысячи поправок в Конституцию. Причем поправки эти носили взаимоисключающий характер. Был еще референдум о доверии Президенту и Верховному Совету России. Мы ни в одном из них не участвовали. Кончилось это большим конфликтом властей, ликвидацией Парламента и, по сути, ликвидацией Конституции. Но к тому времени, в 1993 году, было создано Конституционное совещание для подготовки проекта новой Конституции. В его работе участвовали и мы. Давали свои предложения, но их просто отказались рассматривать. По этой причине мы официально вышли из состава Конституционного совещания. Конституция России, которая действует сегодня, принималась на всенародном референдуме, но народ Татарстана отказался в нем участвовать. В результате Татарстан оказался как бы вне правового поля России. Все это в какой-то мере, очевидно, заставило форсировать переговорный процесс со стороны Москвы.

Но до этого, еще в 1992 году, Бурбулис подал идею, что, мол, у Татарстана есть Декларация о государственном суверенитете, так надо нам еще и референдум провести, чтобы посмотреть, насколько народ все это поддерживает. В марте 1992 года мы провели референдум. Это был референдум по самоопределению. Там был один вопрос, в котором было три части: государственность, международная правосубъектность и договорные отношения с Российской Федерацией. В общем, в то время как в Москве назревал конфликт властей, в Татарстане осенью 1992 года приняли Конституцию. Хотя договора с Российской Федерацией не было, в Конституции было записано, что между нами будут именно договорные отношения. Характер договора был еще неясен. До этого, еще в феврале 1992 года, всеми субъектами Российской Федерации был подписан федеративный договор, но Татарстан его не подписал. А не подписал потому, что, когда мы давали свои предложения по поводу этого договора, их не приняли. Все эти документы были важны для России, поскольку фактически и юридически они оформляли ее государственность после распада СССР. А Татарстан, не подписав ни одного документа и не участвуя ни в одном референдуме, ни в одних выборах, был в этом смысле свободен. Это и сподвигло Москву активизировать переговоры с нами. И в течение двух месяцев после активизации переговоров договор был заключен.

Суть договора заключалась в том, что Россия признавала нашу Конституцию, а мы признавали российскую. Таким образом, легитимность российской Конституции на территории Татарстана появилась не в результате референдума, как для всего российского народа, а в результате договора. Выходит, этот договор является государствообразующим документом для России и Татарстана, он подтверждает особый характер взаимоотношений между нами, который не сложился с другими субъектами федерации. Договор этот представляет собой документ о взаимном делегировании полномочий. То есть в части полномочий, делегированных федеральному центру, для нас обязательно приоритетны федеральные Конституция и законодательство. Но в той части полномочий, которую мы оставили себе, приоритет за нашим законодательством.

Надо сказать, что позиция Татарстана в этом смысле всегда была открытой, без каких-либо тайн. Мы совершенно открыто заявляли, чего хотели, и ни разу не меняли своей позиции, были на редкость последовательны все эти 12 лет новейшей истории. Но что при этом делал российский законодатель? После 1993 года начал нарабатываться большой массив российского законодательства, который почему-то не учитывал российско-татарстанского договора. Я бы сказал, бульдозерно создавалось законодательство, в деталях описывающее увеличивающиеся полномочия федерального центра и уменьшающиеся — регионов, даже по сравнению с тем, что записано в российской Конституции.

— А какое законодательство должно быть в России?

— Мне кажется, что в России — столь дифференцированной стране — законы должны быть рамочными. Возьмем, к примеру, Ингушетию с ее сложившемся институтом многоженства. В свое время Аушев это узаконил. А Путин отменил. Но многоженство, как явление, осталось. Там до сих пор от 25 до 40 процентов мужчин имеют повторные браки. Это говорит еще и о существовании другого менталитета, другой цивилизации в регионе — и ничего с этим поделать нельзя. Северные народы тоже другая цивилизация. И в такой ситуации лучше быть хоть с каким-то законом, чем вообще без него. Поэтому идея о том, что все в России должны жить по одному федеральному законодательству, — вредная для нашей страны. Такая иллюзия сложилась после 1917 года, когда всем была навязана единая идеология и всем казалось, что все одинаково думают. Когда эта единая идеология разрушилась, выяснилось, что цивилизационные ценности разные. Страна ведь очень дифференцирована. А в Москве все время кажется, что все одинаковы. Единое правовое поле может быть, например, в вопросах службы в армии, налогообложения, но не более.

— Но ведь это же может привести к конфедерации.

— Да не надо так уж бояться слова «конфедерация». Можно ведь все назвать «более централизованной федерацией». Это все лишь игра слов. К примеру, Швейцария формально является конфедерацией, но, по сути, она федерация. А мы до сих пор жили лишь в одном государстве — унитарном. И на зуб не пробовали ни федерацию, ни конфедерацию. И ведь Татарстан все равно останется вместе с Россией. Несмотря на все культурные различия, есть и много общих культурных ценностей, исторически сложившихся. Друг без друга мы вряд ли сможем жить. Ведь есть вопросы территориальной привязанности, есть вопросы внешних угроз.

— Какая работа сейчас ведется вами по урегулированию конституционных разногласий?

— Мы внесли серьезные поправки в нашу Конституцию, приведя ее, насколько это возможно, в соответствие с федеральным законодательством, считая, что не нужно конфликтовать с Москвой. Но мы связаны выбором народа на референдуме по вопросу о государственности. Ведь такое самоопределение народа, с точки зрения юридической силы, выше любого закона, и мы обязаны с ним считаться. Кроме того, мы имеем в руках договор, который ни одна из сторон не может расторгнуть в одностороннем порядке и который является бессрочным.

— Но, с другой стороны, состояние федерального законодательства сейчас таково, что, дабы не допустить конфликтной ситуации, вы обязаны приводить в соответствие с ним свои внутренние законы, пренебрегая решением, принятым на референдуме?

— Это действительно так, поэтому мы и пытаемся сейчас стыковать наши конституции настолько, насколько это возможно безболезненно. Потому что с договором ряд полномочий мы делегировали федеральному центру, а еще до договора приняли старую Конституцию, в которой полномочий было побольше, чем получилось в договоре. Поэтому мы в рамках договора производим эту стыковку и снимаем конфликтную ситуацию. Но, с другой стороны, текущее федеральное законодательство по ряду моментов вступает в противоречие с уже сделанными поправками. Например, Татарстан по договору может вступать в экономические связи с субъектами иностранных государств и с иностранными государствами. А федеральный закон о связях субъектов во внешнеэкономической деятельности допускает связи только с субъектами иностранных государств, но не с самими иностранными государствами. По договору же мы имеем на это право. Здесь уже возникла коллизия. Как она будет дальше разрешаться? Это вопрос.

— Федеральный закон в принципе запрещает вам участие в международных отношениях?

— Таково видение прокуратуры как ведомства. Но я еще раз повторяю: это же политико-правовой процесс. Прокуратура политикой не занимается, а Конституция — это более сложный документ, поэтому я в принципе против подхода, когда прокурор просто сопоставляет нашу Конституцию с текущим законодательством. Нам важно, чтобы Россия пошла на прецедент, осознав, что в такой стране, и тем более в федеративном государстве, не может быть укатанного катком правового поля. Не должно быть.

— То есть налицо перегиб прокуратуры?

— Я считаю, да. Ведь мы сами себе сказали, что будем работать в цивилизованных рамках и нужно иметь в виду, что договор — это не прихоть или каприз отдельных политиков в Татарстане. За этим стоят референдум, воля народа. В Москве говорят, мы не признаем вашего референдума, но это они сами себе могут сказать, а мы не можем, потому что за это проголосовал народ, это в свое время стало почвой для политической стабильности, хотя были волнения. И в инвестиционных рейтингах привлекательности по фактору политической стабильности после подписания договора в рамках субъектов России мы не выходим из первой тройки. Но ведь спокойствие само собой никогда не рождается. Это результат определенной политики. Мы этими результатами дорожим и держимся двумя руками. В Москве это сейчас не понимается и не принимается. Там говорят: «Есть российская Конституция, есть массив нашего законодательства — приводите все в соответствие». Но также нельзя поступать в отношении Татарстана.

Мы полагаем, что федеральный центр должен дорожить договором Татарстана и России как моделью разрешения конфликтных ситуаций. Он обязан был бы сделать рекламу и не драться с нами: давайте утрамбовывайтесь, уравнивайтесь — все субъекты равны. Русские и татары — это все равно разные культуры. Они, с одной стороны, соединились, но слиться они никогда не смогут. Смотрите: у русских и татар была своя государственность. У остальных субъектов никогда своей государственности не было. И у татар это определенный пунктик — тяга к государственности. Это генетически предопределено. Но если следовать логике реформ Путина, то Татарстан должен сейчас лишиться своей государственности, на что мы никогда не согласимся. Никогда.

Михаил ДОВЖЕНКО