ЗАЧЕМ РУССКОМУ ЧЕЛОВЕКУ ГЕНИТАЛИИ?

Забавно, но в наше время либеральных послаблений замшелый термин «реализм» (раньше выступавший в тандеме с такими прилагательными, как «критический» или «социалистический») — неожиданно обзавелся приставкой «порно». Сведя на нет многолетние усилия пуристов, шутя и играючи уничтожив цензуру и — что самое удивительное — вторгнувшись на территорию серьезного искусства.

ЗАЧЕМ РУССКОМУ ЧЕЛОВЕКУ ГЕНИТАЛИИ?

Вон и Ларс фон Триер, до сих пор безупречный по этой части, к тому же слегка закомплексованный (как и положено вдумчивому северянину), заявил, что следующая его картина будет порнографической. «Интеллектуально-порнографической», — уточнил он. Чтобы никто ничего такого не подумал. Никто и не подумал. Однако сомнения все же закрались — если фон Триер не стесняется снимать порно (пусть и интеллектуальное), стало быть, этот вид искусства постепенно становится легальным и респектабельным — наравне с теми частями человеческого тела, что стыдливо-научно именуются у нас гениталиями (как восклицал герой Маканина — и зачем, мол, русскому человеку гениталии?). Действительно, зачем? В отечественной традиции всякий намек на пол был чреват, изгонялся из культурного обихода, окутывался тайной, многоточиями и стыдливыми эвфемизмами; иногда, впрочем, взрываясь густым матом, — словно накопившаяся энергия наконец прорвала-таки плотину ханжества и недомолвок.

Какое там «интеллектуальное» порно! Любое упоминание о сексе, любая обнаженная натура — даже снятая с самыми благими намерениями — приравнивалась у нас к порнухе, непристойности, греху; а против такого невинного развлечения, как мастурбация, ополчилась чуть ли не вся советская медицина, угрожая ослушникам потерей потенции, психическими отклонениями и в конце концов гибелью всерьез (сейчас, правда, в моде другая крайность — этому почтенному занятию наши СМИ посвящают целые развороты, написанные в эдаком псевдонаучном тоне).

Прогресс, как видите, налицо. Во всяком случае мы сильно продвинулись за те тридцать лет, что прошли со времени выхода на экраны «Последнего танго в Париже», этого шедевра высокой эротики, и по сей день нисколько не устаревшего. Сегодня мало кто помнит, каким оглушительным скандалом сопровождалась премьера картины: как ни смешно, но весь сыр-бор разгорелся из-за куска масла, который, как вы помните, Марлон Брандо использует не по прямому, так сказать, назначению, а в «грязных целях». Сергей Герасимов, выступая в 1973 году на советско-итальянском симпозиуме, заявил, что фильм Бертолуччи исполнен «низкопробного пафоса», попутно заверив присутствующих, что он никогда не будет показан в Советском Союзе, где «сексуальных проблем не существует» (позже Иван Дыховичный разоблачил и этот миф в «Прорве», картине об эротическом наваждении тоталитаризма). Итальянские правые консерваторы пошли еще дальше, взывая к Москве, столице социалистического рая, где «хотят построить морально здоровое общество, используя масло как продукт питания, — не то что в грязном фильме Бертолуччи» (что правда, то правда — с маслом у нас тогда была напряженка, никому и в голову бы не пришло испортить столь ценный продукт).

А уж с пресловутыми гениталиями — так вообще. Мой приятель-киновед, в те достославные времена служивший экспертом в НИИкино, отбывал экзотическую повинность: ему вменялось в обязанность просматривать изъятые кассеты, чтобы определить, порно это или нет. От обилия шевелящегося человеческого мяса он постепенно так одурел, что даже запил, манкируя обязанностями и просматривая всю эту чушь на быстрой прокрутке. Многих, однако, спас от посадки, твердо аттестуя «Империю чувств» или «Последнее танго...» как образцы высочайшей эротики.

И кто тогда бы мог подумать, что через какие-то десять-пятнадцать лет шокирующие кадры «Империи чувств», «Интима», «Романса» или модной нынче каннибальской эротики будут запросто украшать афиши кинотеатров, что этим фильмам будут посвящены серьезные исследования, чуть ли не диссертации? Что радикальность «Последнего танго...» покажется детскими игрушками, воплощением чистого лиризма на фоне жестокой эскалации секса, идентифицирующегося с насилием и психопатией? Что произойдет полная легализация самых потаенных человеческих желаний и движений, эстетика нового реализма, не отворачивающегося ни от чего — ни от вида развороченной пулей головы, ни другого, извините, места — развороченного отнюдь не пулей? Что в литературе ненормативная лексика, а попросту говоря мат, займет достойное положение в табели о рангах? Что произведения Сорокина будут печататься тысячными тиражами, а хорошим тоном перестроечного кино будет считаться наличие хотя бы одной-двух «откровенных» сцен?

И уж конечно — даже в самых смелых предположениях — никто бы не мог догадаться, что Ларс фон Триер заявит о своем радикальном намерении, а приличный француз Патрис Шеро, одно время специализировавшийся на исторических драмах, вдруг снимет этот самый «Интим», на последнем Московском фестивале вызвавший шок даже у видавших виды киноманов. При том что герои картины — никакие не психопаты, а как раз обыкновенные, вроде нас с вами, люди; случайные, можно сказать, любовники, встречающиеся раз в неделю исключительно ради секса. Вся фишка, однако, кроется в том, как снят этот самый секс — абсолютно аутентично, без романтического флера, изящных поз и жестов, закатывания глаз и красивых вздохов. То есть так, как оно и происходит в жизни; что и раздражило наших доморощенных эстетов, припечатавших «Интим» как фильм «о некрасивом сексе некрасивых сорокалетних людей» (писавшие, видимо, видали виды и похлеще). То же самое приключилось и с «Романсом» Катрин Брейа — французскую режиссершу тут же обвинили в агрессивном феминизме, причем плевались и мужчины и женщины. В который раз, между прочим, подтверждая, насколько же мы путаемся в самих терминах, принимая одно за другое, феминизм — за карикатуру на него, а поиски женской самоидентификации — за проявление неконтролируемой агрессии. Между тем Брейа лишь ставит художественный эксперимент, где мужчина выступает в роли сексуального объекта (а не субъекта), где именно на мужчину (а не на женщину) направлено желание и стремление подчинить, сделать своей сексуальной игрушкой и усладой. А почему бы и нет, собственно? Кто сказал, что это недозволенная игра? Домострой, шариат? Постсоветская критика? Но, позвольте, еще маркиз де Сад писал об изощренных женских фантазмах — таких, какие ни одному мужчине не снились (видимо, поэтому бедняга и отмотал чуть ли не тридцатку). Продвинутый маркиз опережал прогресс, это уж точно. С тех пор минуло два с лишним века, а воз и ныне там.

Любопытно, что раздражение вызывает не только откровенность, так сказать «неприкрытость» телесного низа. «Романс» вызвал бы негодование и без порносцен, уже одним фактом «психологического насилия» над таким нежным существом, как мужчина. Опасным смещением акцентов, сменой ролей и в конце концов интеллектуальной смелостью мадам Брейа, позволившей себе взглянуть на мужчину как на «порнографический объект» (хотя сама она прямо заявляет, что «никакой порнографии не существует»). Так оно, по сути, и есть — если, конечно, речь не идет о секс-индустрии, поточной малобюджетной продукции, снятой наспех. Но вот странная вещь — сляпанные по-быстрому порнушки, похожие одна на другую как две капли воды (кроме редких удач, увенчанных в Канне — на порнофестивале, альтернативном «большому»), почему-то меньше действуют на нервы высоконравственной публике. Вместо того чтобы обрушить свое негодование на эту продукцию, где женщину действительно унижают и используют, обструкции подвергают фильмы Брейа, Кавани и частично даже Ханеке. В конце концов «Золотая пальмовая ветвь» на последнем Каннском ристалище не досталась ему именно поэтому: и хотя претензии главной героини, пианистки Эрики, доминировать над мужчиной кончаются ее личным крахом, картина вызвала подлинный шок. И не только у председателя жюри, бергмановской актрисы Лив Ульман, но и у многих других женщин, которых «Пианистка» напугала не на шутку.

Мужской бунт кончился тридцать лет назад, последние из могикан вымерли, наступило время тихих незаметных драм, где за внешней респектабельностью скромной с виду учительницы музыки прячутся отвратительные монстры, глухое одиночество и пустота. Видимо, герой Брандо бунтовал и против этого, мечтая взорвать мирок этих лицемеров, медленно звереющих в отсутствие любви и смерти.

 

Было время, когда считалось, что приличному человеку как-то не комильфо обнародовать свою слабость к вуайеризму. Тем более публично. Хотя само по себе глазоблудие, по мнению сексопатологов, в общем-то для здоровья, если под таковым понимать исключительно нормальное функционирование селезенки, печенки и прочих органов, безвредно. Нет оснований специалистам не доверять. Правда, сфера их профессионального интереса лежит ниже пояса. Так и обувных дел мастера не головными уборами занимаются. Но речь не о них, а о современной фестивальной кинематографии. Налицо пример нового подхода кино к внутреннему миру человека. Так с азартом юного натуралиста Бруно Дюмон демонстрирует в своей «Человечности» пластические возможности влагалища. Шеро без прикрас в реальном времени пользует в «Интиме» половой акт. Катрин Брейа в «Романсе», а потом и в «Толстушке» скрупулезно прослеживает процесс надевания презерватива. Михаэль же Ха-неке в «Пианистке» живописует погружение бритвы во влагалище. Многие интеллектуалы до сих пор тщатся разгадать смысловые коды подобных манипуляций, все еще не решив, что это — пламенный кинематографический привет Донасьену Альфонсу Франсуа или же что-то большее?

Появлению во Франции ИКП возрадовались не только интеллектуалы, но и работники тамошнего Минздрава. Во время показа «Пианистки» на последнем кинофестивале в Канне у кинозала дежурили две бригады врачей Скорой помощи. «Если дело пойдет так и дальше, — считают оптимистично настроенные галльские медики, — наша профессия станет еще более востребованной».

Не будь у французов автопробок на дорогах, не было бы у них и «Интима». Так, режиссер Патрис Шеро, отправляясь в неблизкий путь из центра Парижа в пригород, купил в придорожной лавке роман Ханифа Курейши «Интим». «Я даже испытал радость от того, что пришлось часами стоять у светофоров», — спустя время делился с журналистами историей своего выдающегося замысла Шеро. Именно тогда он и принял решение экранизировать произведение, в котором столько сказано о том, что могут и что не могут делать двое людей вместе.

Появление ИКП многих европейских актеров поставило перед дилеммой — работа или семья. А все потому, что все вышеперечисленные шедевры снимались в режиме on-line и без дублеров. Какую подготовительную работу пришлось, к примеру, провести со своими дражайшими «половинами» актерам Марку Рейланс и Керри Фокс, сыгравшим любовников в «Интиме», трудно представить! Особый упор делался на жертвенность искусства, потому что приличные люди о деньгах не говорят. Коммерческая тайна, понимаешь.

* — интеллектуальная кинопорнография

** — Донасьен Альфонс Франсуа, маркиз де Сад

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...