ВСЕ МЫ НЕМНОГО С ПРИПЯТЬЮ
Странно, что еще никто не придумал зазывать в Припять туристов: «Господа, посетите город вашего прошлого, и вы встретите в нем знакомых призраков...»
ВСЕ МЫ НЕМНОГО С ПРИПЯТЬЮ
«Уважаемые припятчане! Будьте особо внимательны при эксплуатации электрооборудования. Не заклеивайте электропровода обоями, не привязывайте к проводам веревки, не вешайте какие-либо предметы на розетки, провода или арматуру, не присоединяйте к сети самодельные электроприборы. Чтобы не повредить вилку, выдергивая ее из розетки, придерживайте вилку рукой. И ни при каких обстоятельствах не включайте в одну штепсельную розетку несколько электроприборов. Администрация ЖКУ».
Это объявление на подъезде дома 1/14 по улице Лазарева в единственном на Земле мертвом современном городе — Припяти — спустя пятнадцать лет после эвакуации его жителей по причине именно неосторожного обращения с атомной электростанцией звучит особенно трогательно. Правда, читать его особо некому.
И проводка под обоями давно бездействует, хотя сами обои целы — когда город помаленечку начали грабить бомжи или другие незваные гости, они ограничивались выносом немногих оставшихся ценных вещей. Кое-где даже книг не тронули, так что в некоторых квартирах на полу или в шкафу можно запросто найти литературу, по которой мы учились в восемьдесят шестом году. Скучная была литература.
Но дома были хороши, хороши. Просторные лифты (ныне безнадежно висящие между этажами), большие комнаты, высокие потолки. В Припяти не было ни одного старого дома, а новые строились регулярно — город рос, как росла и Чернобыльская АЭС, задуманная крупнейшей в мире. На пятом реакторе, так и не достроенном после чернобыльской аварии, вот уже пятнадцать лет стоят замершие краны с задранными к небу клювами. Техника, говорят, еще и теперь не совсем проржавела. Хорошо делали.
По пустой Припяти сегодня регулярно проносятся кортежи высоких гостей независимой Украины да бродят любознательные журналисты — чаще из Японии, Штатов, Германии, Швеции и прочих стран, где местные объекты экстремального туризма исчерпали свою привлекательность. В прошлом году турфирма «САМ» продала пять путевок в чернобыльскую зону азартным заокеанским бизнесменам, но особого наплыва желающих сыграть в «украинскую рулетку» не наблюдается: видать, радиация без вкуса, без цвета и без запаха не впечатляет рискующих «поймать дозу». По заросшим рыжим мхом тротуарам вдоль многоэтажек блуждают только самые отвязанные. Пожалуй, здесь требуется иной подход к рекламе. Примерно так: «Господа, посетите город вашего прошлого, и вы встретите в нем знакомых призраков...»
Первым делом именно эти призраки обступили нас в помещении припятского детсада. В шкафчиках — белые чешки и коричневые сандалики, на спинках железных пружинных кроваток — синие спортивные костюмчики, на полу — пронумерованные эмалированные горшки, пластмассовые кегли и деревянные кирпичики. Целлулоидные пупсы, кем-то раздетые и не одетые опять. Детские книжки-раскраски — сплошь по-русски. Тетрадь воспитателя с намеченным на 28 апреля (вторник) занятием для старшей группы — «мойка кукол». Стенд соцсоревнования с информацией о летнем отдыхе в алуштинском санатории (24 дня за 120 рублей) и запиской: «Комсомольцы! Есть путевки на май в Польшу!» Ленинский уголок с неизменным «...БУДЕТ ЖИТЬ!» (здесь Ленин выглядит так, словно живет действительно очень долго, — фотография на стенде сморщилась, выцвела...). Журналы «Агитатор» ЦК КПСС. Уголок методический с толстыми альбомами фотографий детсадовских выпусков... И все это — в осколках выбитых стекол, с выросшими сантиметров так на двадцать на протекающем потолке сталактитами, среди большого количества первых известных мутантов на букву «ч» — чебурашек, пластиковых и меховых, плюшевых игрушечных медведей во всех уголках... И без тех, кто отрывал этим мишкам лапы и все равно их бросил: детские игрушки и одежду было запрещено вывозить даже в июне, когда припятчан пустили в свои квартиры забрать вещи.
— Оставили полный холодильник — и мясо там было, и водка, сказали-то, на три дня эвакуация, — рассказывают бывшие припятчане. — Никто даже холодильников не выключал. Потом, как нам рассказали, отключили электричество: все, что было запасено, испортилось. Так по квартирам пошли дезинфекторы — двери взламывали, все выбрасывали, а квартиры на сигнализацию ставили.
Само собой, журналисты здесь стараются не очень-то расспрашивать об аварии. Но немногочисленные припятчане, которых можно сегодня встретить в зоне (кто-то устроился сюда работать, кто-то пошел в сталкеры), рассказывают обо всем спокойно, заученно и привычно, акцентируя те детали, которые заведомо могут быть для журналиста «вкусны»: Первое мая, холодильники, дезинфекция... Они уже понимают, что стали экспонатами музея и что в другом качестве ни их, ни саму чернобыльскую зону использовать уже невозможно.
Припятская экзотика — аккуратный круг трибун вокруг... молодой рощи. На футбольном поле стадиона деревья росли как-то особенно быстро, поэтому те, кому при ином стечении обстоятельств не суждено было пустить корни, сегодня смыкают кроны в вышине. Сила жизни в мертвом городе невероятна: клены и каштаны пробивают асфальт, прорастают сквозь щели в лавочках, вырывая те из земли, врастают в железные сетки заборов. Деревья растут на балконах шестнадцатиэтажных высоток, в открытых люках, к слову, даже на саркофаге над четвертым энергоблоком растет березка... Росли бы в нашей широте джунгли — они бы уже поглотили город, но тополя и вербы пока не справляются с этой задачей.
Что касается всей чернобыльской зоны, в которой нынче прошло ровно полсрока тридцатилетнего полураспада цезия-137, то планы ее реабилитации уже разработаны и будут утверждаться на должных уровнях. То ли предоставят свободно здесь гуляющим лосям и косулям статус обитателей биосферного заповедника, то ли лес посадят на дрова, то ли рапс на топливо из масличных культур, то ли топинамбур на технический спирт... Судьба же Припяти, навечно оставшейся городом детства и юности моего поколения, сегодня умалчивается. Скорее всего, еще через пяток лет наглядятся представители мирового сообщества на пустые глазницы аварийных домов, в которых и мародерам-то уже нечего искать, да и подбросят денежку, чтобы пустить сюда бульдозеры. Хватит в этом районе пустых благоустроенных городов — заменивший Припять как городок энергетиков ЧАЭС Славутич, ударную комсомольскую стройку бывшего Союза, тоже может постичь такая судьба, правда, не в одночасье. Планида, похоже, у них такая — станция с декабря остановлена, новое укрытие над саркофагом построят в ближайшие несколько лет с помощью стран «большой семерки», а прочей работы специалистам в этом районе просто нет... Но это уже другая история.
За те несколько часов, на которые в июне 1986-го припятчан пустили забрать вещи, какой-то житель улицы Дружбы Народов успел широкой кистью красной краской написать на стене: «Прости меня, наш юный город! Прости меня, мой дом родной!»
Город уже простил: пятнадцать лет одиночества согласно уголовному законодательству — высший срок наказания. Психологи утверждают, что его достаточно и жертве и преступнику, чтобы осознать происшедшее с ними. То есть и с нами.
Всего самоселов, то есть вернувшихся чернобыльцев, насчитывается в городе и окрестных деревнях не более 450 человек. Приезжая к ним в гости, журналисты берут с собой консервы, хлеб, минералку — с продуктами здесь все же не ахти, на весь город работают два магазина, и цены соответствующие. Самоселы отдариваются: нам подарили пять таранок из Припяти, вяленых, жирных, и мешок грецких орехов. Все это мы съели в тот же день не без удовольствия. Пока, тьфу-тьфу, живы.
— А правду говорят, что вы просто выехать отсюда уже не сможете? Потому что привыкли жить при высоком радиационном фоне?
— Да нет, выезжаем иногда к родне... Просто не хотим. Ну шо такое Киев? Ни садика, ни огородика, бетонный двор. Я всю жизнь колгочусь около реки, то на барже, то на кране... Не буду я там жить. Тут и люди другие, и отношение другое...
В чернобыльской зоне действительно очень трогательные отношения. Это потому, что людей мало. Где мало людей — всегда мало проблем. Планета явно тесна.
О том, какой главный урок преподнес миру Чернобыль, сказано и написано в разное время более чем достаточно. Как и о причинах аварии, насчет которых до сих пор не наблюдается единомыслия. Одни считают, что виноват персонал, другие — что дело в конструктивных недостатках реактора. Главным же образом винят в происшедшем саму систему, которая заставляла гнать отчеты, завышать показатели и требовала новых и новых экспериментов на реакторе с целью добиваться экономии любой ценой... Вот и добились: сегодня Чернобыля не существует. Или, верней, существует как музей. России и бывшим доминионам вообще имело бы смысл подумать о том, чтобы превратить Припять в область экстремального туризма. Еще и женщину надо было бы давать с собой такому туристу — настоящую тургеневскую женщину с невыносимым характером, которая бы каждую ночь после путешествий по зараженной территории или нищим деревням не ложилась бы с ним в постель, все выясняла бы отношения... Мы бы немедленно процвели. Жаль только, что большую часть жителей эвакуировать некуда.
Лучшего памятника СССР, чем Чернобыль и его окрестности, не сыскать и не построить. И пусть для наших потомков все это — детские сады, стенды соцсоревнования и призывы ЦК КПСС к 1 мая 1986 года в газете на полу — будет полной дикостью, не меньшей, чем кабаны на центральной площади Припяти. Мы все равно оттуда, мы пронизаны этой радиацией, и нам нигде уже больше не будет по-настоящему комфортно и уютно, кроме как в той душной, насквозь протухшей оранжерее нашего детства, невыносимого совкового детства.
Теперь понятно, о чем он предупреждал. Но понятно как всегда поздно. Утешает одно — что и на руинах его можно жить.
Ничего. В нашей Припяти еще водится тарань, а в наших лесах — любопытствующие иностранцы.
Дмитрий БЫКОВ, Мария СТАРОЖИЦКАЯ
Припять — Киев — Москва