ПРЕМИЯ ЭММИ — СЕМЬ ЛЕТ ОБЩЕГО РЕЖИМА

Сын камерунского миллионера Эмми Окон-Эмека — единственный иностранный правонарушитель, отбывающий срок не на образцово-показательной спецзоне, а среди российских бедолаг

ПРЕМИЯ ЭММИ — СЕМЬ ЛЕТ ОБЩЕГО РЕЖИМА

«Веди Копченого!» — говорят в Можайской колонии общего режима, не задумываясь об оскорбительности клички. Желания унизить Эмми Окон-Эмеку ни у кого не возникает — он общий любимец. А уж заведующая столовой питает к нему чувства почти материнские.

Светлана Сенкова постоянно бранится с мастерами здешнего ПТУ, забирающими у нее самого исполнительного помощника на производство пожарных касок. Да и сам Эмми предпочитает трудиться в столовой: в отличие от казарм здесь тепло.

Повезет — Эмми перепадет пара-другая яблок. Копченый привык ко всем особенностям национального пребывания в колонии. Даже перловку есть научился, которая первое время никак не проглатывалась, а вываливалась наружу. Но без фруктов он обходиться не в состоянии. Такая тоска по бананам порой накатывает — прямо спасу нет...

Узнав об Эмминой банановой ностальгии, мы трижды пожалели, что не привезли в Можайск ничего, кроме сигарет.

Эмми философски заметил:

— Нету банана — яблоко жуй!..

Но и сигаретам порадовался. Хоть и не курит.

Вторая после дефицита бананов напасть для Эмми — русская зима. Даже если на градуснике ноль, Копченый, чтобы пробежать стометровку от казармы до столовой, кутается в телогрейку и натягивает ушанку «по самое не могу». Такая морозонеустойчивость, если не брать в расчет цвет кожи, разительно отличает Эмми от прочей пацанвы. Та в любую погоду ходит расхристанной.

Кстати, о Христе.

Эмми католик. В библиотеке перечитал все книги по истории христианства. Правда, до того, как угодить в столь отдаленные места, вера Копченого не слишком интересовала. Он и профессию выбрал гражданскую — инженера. По совету друзей поехал поступать в Воронежский университет. Эмминых родителей, летающих в Токио на переговоры с поставщиками компьютерной техники на личном самолете, привлекла в России доступность обучения (всего лишь 500 долларов за курс), а самого Эмми — прелести русских девушек.

— У меня было в России четыре девушки, — признается Эмми. — Наташа, Лена, потом Аня...

— А четвертая?

— Яна... — Копченый вздыхает. — Яна мне шлет письма. Много. Любит... Я не отвечаю. За семь лет Яну русские замуж заберут...

Эмми не отправил ни одного письма даже родителям. По-английски писать нельзя — нет в колонии человека, который смог бы проверить, не содержит ли послание в Африку крамолы. А русский учить — пускай даже за то, что на нем разговаривает Эмми, — его родителям некогда.

— Мама-папа думают, я умер, — говорит Эмми.

Сообщить Эмминым родственникам о том, что с ним произошло, никто в России не подумал. Зато теперь хлопочут о его досрочном освобождении.

Не исключено, что на свободу Копченый выйдет уже летом.

Очень уж себя покладистым зарекомендовал.

— И ведь не скажешь, — делится с нами наблюдениями замначальника Можайской колонии Александр Маликов, — что у этого щегла вторая судимость...

Первую Копченому дали еще в Африке. В четырнадцать лет, за незаконное ношение огнестрельного оружия. После полугодичной отсидки родители спровадили Эмми от греха подальше в Воронеж. Когда кончились «подъемные» три тысячи баксов, Эмми позвонил отцу. Тот пообещал передать деньги через знакомого, которого нужно было встретить в Шереметьеве.

Эмми отправился в Москву. На станции метро «Маяковская» случайно встретил земляков. Тут их и накрыли омоновцы:

— Я не знал, что они продают героин! — третий год кряду твердит Окон-Эмека-младший. Верить ему почему-то хочется.

Когда зачитывали приговор, Эмми уточнил срок лишения свободы:

— Семь дней?

— Y e a r s, — объяснили ему по-английски.

«Семь лет» — эти слова произвели на африканца в прямом смысле сногсшибательное впечатление — он грохнулся в обморок! Ничуть не меньший фурор вызвало и появление Эмми в Можайской колонии. Русские товарищи по несчастью полюбили Копченого за открытый нрав, но главное, за «хип-хоп».

— Танцует Эмми, — говорят пацаны, — куда там нашим на-найцам!

Руководство колонии эту информацию не подтвердило:

— Пока Эмми в самодеятельности участвовать отказывается.

Стесняется, наверное...

Алексей БАРАНОВ