ЧТО ЕСТЬ ГЛАВНОЕ?

Писатель Евгений ПОПОВ и «Толстяк» Александр СЕМЧЕВ вместе решают этот важный вопрос

ЧТО ЕСТЬ ГЛАВНОЕ?

Недавно во МХАТе им. Чехова произошло событие, совершенно не потерявшееся на фоне роскошных театральных постановок и светских культурных мероприятий, которыми изобилует столица. Молодые актеры безо всяких афиш и рассылки приглашений собрали полный зал любителей современной российской словесности, уставших от «политики» и «чернухи». Среди них был и наш обозреватель Е.А. Попов, давно мечтавший поговорить по душам с каким-нибудь молодым человеком, обладающим активной жизненной позицией. Мечта писателя сбылась. Он познакомился с артистом Семчевым, известным всей России благодаря рекламе популярного пива. Духовный мир актера оказался гораздо шире и глубже телевизионного образа.

Е. Попов: — Я, Александр, буду с вами совершенно откровенен.

Я практически не смотрю телевизор, во МХАТе, который им. Чехова, давненько не бывал, равно как и во МХАТе им. Горького, где я не был никогда, поэтому наша с вами встреча стала для меня событием. Вы и ваши коллеги замечательно читали и Казакова, и Маканина, и Владимова, и Дину Рубину, и Татьяну Толстую, и Владимира Крупина, и меня, и моего ленинградского однофамильца Валерия Попова — писателей абсолютно разных. И ведь не застольный был потом разговор, когда ваше зрелище столь высоко оценили Сергей Юрский и Станислав Любшин. Так тексты свежо звучали, так радовало отсутствие штампов и глупости! Так душевно вы прочитали со сцены мой старый рассказ.... Буду еще откровеннее: рекламы этой вашей я ни разу не видел, поскольку телевизор, как сказал выше, практически не смотрю, но меня страшно заинтересовало: как это в вас уживается рекламный весельчак и грустный чтец? Кто вы, откуда вы?

А. Семчев: — Я, Евгений Анатольевич, родом из Вышнего Волочка. В Москву приехал в 92-м сдавать экзамены в Щукинское. Сдал. Мне было 22 года.

Е.П.: — А до этого что делали?

А.С.: — Потихоньку рос. Воспитывали меня мама с бабушкой — отец умер. Окончил школу, работал в интернате.

Е.П.: — Учителем?

А.С.: — Возчиком.

Е.П.: — На лошади?

А.С.: — Нет, на грузовике. Детям продукты возил. Потом служил в армии. Космодром Байконур. В учебке учился на телеграфиста.

Е.П.: — Могли бы стать шофером, телеграфистом или даже космонавтом. А стали артистом.

А.С.: — А стал артистом, хотя не собирался. Но в детстве со мной вот какие странности происходили. Мама с бабушкой на кухне разговаривают, об автобусах например. Не ходит автобус или кто-то не успел на автобус. А я их разговор слышу, и у меня тут же почему-то рождается фантазия, что я водитель. Игра! Я играл сам с собой в водителя, летчика, врача. Первый раз оказавшись в храме, представлял себя потом священником... В армии много выступал в художественной самодеятельности. И сразу после дембеля пошел работать в Вышневолоцкий драмтеатр.

Е.П.: — Артистом? Без образования?

А.С.: — Нет, замдиректора по хозяйственной части. Потом перешел в актерский состав. Заочно окончил Тверское культпросветучилище.

Е.П.: — Богатый жизненный опыт к двадцати двум годам... И как вас, красивого, двадцатидвухлетнего, Москва встретила?

А.С.: — Для начала меня обокрали в поезде. Просыпаюсь в Москве — ни документов, ни денег.

Е.П.: — Конкурс большой был в тот год?

А.С.: — Не бог весть. Я легко поступил.

Е.П.: — Ну да, 1992 год. Сумятица. Кто на Запад подался, кто в бизнесмены, кто в политики, а вы в актеры... Голодали, наверное?

А.С.: — Поначалу немножко помогала мне старшая сестра — она юрист. Потом я стал сам зарабатывать. Барменом в ночном клубе.

Е.П.: — Вот это да! Названия клуба не спрашиваю — сочтут еще за скрытую рекламу. Хотя и клуба-то этого уже, наверное, нет.

А.С.: — Есть этот клуб. И благополучно существует.

Е.П.: — Значит, у вас, Александр, не было, как у нашего поколения, нищего студенчества — с квашеной капустой, картошкой и селедкой на троих?

А.С.: — Все было. Гречневая каша с луком на подсолнечном масле, те же картошка с капустой... С другой стороны — Москва, престижный вуз, девочки, вино, гитара, магнитофон. Утром невозможно проснуться... Через три месяца меня отчислили «за дисциплину». Потом восстановили...

Е.П.: — Понятно. Значит, окончили вы училище и попали сразу во МХАТ?

А.С.: — Не сразу. Был две недели в «Сатириконе». В штате. Но поработать не случилось. Ну и пришел вместе с курсом во МХАТ, на показ. Консилиум сидел. Олег Николаевич Ефремов, царство ему небесное, Мягков, Брусникин, Козак. И через три дня мне сказали, чтоб я устраивался на работу. Без всяких испытательных сроков...

Е.П.: — Я вас, Александр, так подробно расспрашиваю, чтобы сравнить времена. Представьте себе: тридцатью годами раньше вас, в 1963-м, я приехал в Москву из Красноярска в изрядно рваных башмаках. Мечтал о какой-нибудь филологии. В результате окончил Геологоразведочный. С юности, как-то так сложилось, числился типом неблагонадежным и в дальнейшем имел довольно бурную биографию. Первая книжка, та, из которой вы читали рассказ, вышла в Америке. Даже состав семьи у меня был примерно такой же, как у вас. Отец умер, когда мне было 15 лет. Мать работала в детском саду. Старшая сестра, правда, не юрист, а инженер... Тогдашняя жизнь со всеми этими партийными съездами и вечно живыми мощами вождей на мавзолее и внутри была чрезвычайно убогой, зато частная, внутренняя — веселой и насыщенной. Или это только сейчас мне так кажется... Вы же росли, когда все бурлило кругом: перестройка, два путча, другие крутые события. Вас это как-то касалось?

А.С.: — Никак.

Е.П.: — То есть московская улица была для вас просто улицей, а не местом, где, говоря высоким слогом, решаются судьбы Отечества?

А.С.: — Я абсолютно вне политики. Неинтересно. Хотя новости слушаю. Но газет не читаю.

Е.П.: — Книжки читаете?

А.С.: — Мало. Работаю много. Раньше, правда, спектаклей, в которых я играл, было больше. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Грех, наверное, говорить, но... Во МХАТе я целый месяц ходил, ждал, когда работа начнется, но всем было не до меня. Однажды прихожу, а в театре паника, слезы. Оступился на репетиции Вячеслав Михайлович Невинный и упал, крепко очень. И режиссер Козак ввел меня в «Женитьбу» Гоголя на роль Яичницы... Ну а потом все, что давали, играл — от слуг до главных ролей. Мне хотелось учиться актерскому ремеслу. Профессии. И сейчас хочется. Потому что очень много возникает вопросов... Я вообще-то к себе иронически отношусь. К тому, что делаю. Смотрю чужую работу и знаю: вот так я не умею, так не смогу. Пока. Вообще-то критерий в оценке любой работы у меня один: верю я в это или не верю.

Е.П.: — Понятно, как у Станиславского... Тут я снова с вами параллели ищу и точки соприкосновения. Я-то как раз очень много читаю, рукописей в том числе. И здесь тот же критерий, что и в театре: или я верю, или все остальное. Художник Эрик Булатов, числившийся по разряду «соцарта» при коммунистах, три года писал картину, где в небесах парил мистический лозунг «Слава КПСС», и решал при этом сложнейшие задачи добра и зла, света и тьмы. Получилась великая картина. А потом пришли ушлые ребята, которые за пару часов малевали нечто, как им казалось, подобное, после чего шли на Арбат втюхивать это иностранцам... Ладно, я не об этом. Я хотел спросить: почему это вы решили прочесть именно мой рассказ?

А.С.: — Я в «Щуке» занимался у покойного Якова Михайловича Смоленского художественным словом, и первая моя работа была — приезд Чичикова к Плюшкину. Там финал пронзительный, я очень люблю такие перевертыши, когда сначала все вроде хорошо, весело, а потом в какой-то момент — раз! — и все по-другому. Начинаешь задумываться: как это получается? В книгах да и в жизни тоже... Вообще-то я современную литературу не знаю абсолютно. Вашу книгу мне дала Марина Станиславовна Брусникина, режиссер. Я ее прочел всю, но единственный рассказ, на котором, простите, остановился, — «Разор». Я в училище очень хотел играть женщин. Хотя у меня нормальная старомодная сексуальная ориентация. Женские характеры, судьбы всегда казались мне более значительными, чем мужские. В «Разоре» за банальной историей вхождения простушки в элитарную семью прячется этот самый перевертыш...

Е.П.: — Спасибо на добром слове... Смешно, но ведь я этот рассказ написал чуть ли не в год вашего рождения, что дает мне некоторые основания для небольшого оптимизма. Может, и правда, времена окончательно изменились — я и в самом лихом сне не мог представить, что мой текст будут читать во МХАТе, уж какой там МХАТ, когда этот рассказ считался совершенно чудовищным с официальной точки зрения... Ладно, вернемся в наше время. Мне говорили, вы, Александр, в каких-то сериалах снимались? Все это тоже мимо меня прошло, как (не удержусь от ехидства) прошла мимо вас современная проза. Извините.

А.С.: — Ради бога... Дебютировал я не в сериале, а у Василия Пичула, автора «Маленькой Веры», в другом его фильме — «Небо в алмазах». Еще была польская картина «Первый миллион», потом «Свадьба» Павла Лунгина. Были и сериалы — «Остановка по требованию», «Сыщики», только что прошла «Граница» Александра Митты. Кажется, много... А у меня все равно такое ощущение, что какие-то вещи проходят мимо меня... Чего-то я еще не знаю...

Е.П.: — В искусстве или в жизни?

А.С.: — В искусстве и в жизни.

Е.П.: — Вот и у меня то же самое! Когда пишешь, иногда возникают дикие мысли: да что же это я делаю, когда за окном идет жизнь, в которой я мог бы в это время участвовать. Я не про тусовку говорю, а про то, что я бы мог за это время что-нибудь другое сделать... Это, наверное, проблема любого много работающего человека...

А.С.: — Не знаю... Живу моей работой. Мне больше нечем жить. Но вдруг на прошлой неделе меня осенило, вдруг до меня дошло, что в этом веке я умру. Стало жутко, не знаю почему. Вот отчего хочется все больше, больше, больше... Ведь у меня, честно говоря, на данный момент нет ни одной главной роли, а мне хочется проживать какие-то чужие судьбы. Я понимаю, с какой-то точки зрения подобные мысли грех. Но все равно хочется... С другой стороны, конечно, хочется благополучия. Чтобы не думать о деньгах. Чтобы можно было себе позволить встретить Новый год дома, а не в ночном клубе...

Е.П.: — То есть?

А.С.: — Я имею в виду, профессионально развлекая публику в ночном клубе на Новый год.

Е.П.: — Понятно... Ну, тогда такой важный вопрос, уж не гневайтесь: съемки в рекламных клипах про толстяка вы воспринимаете как чистое зарабатывание денег?

А.С.: — Да.

Е.П.: — И только так?

А.С.: — Абсолютно.

Е.П.: — Но кайф-то вы какой-то ловите?

А.С.: — Это веселит. Люди, которые рекламу делают, увлечены, и это весело: наснимать планов, затем на монтажном столе смонтировать и, наконец, увидеть продукцию труда. Это увлекает. Вот и все. Имеет ли это какое-то отношение к кино? Я не знаю. У меня, по большому счету, нет удачных работ в кино. Да и в театре, может быть, нету! Я не кокетничаю. Хочется, чтобы то, что я делаю, было все-таки на каком-то ином уровне. Мне кажется, в других странах, в Америке например, иначе. Наверное, мы, русские, все-таки глубже. Намного. Мне иногда кажется, что, когда наши люди начинают на Западе работать, учиться, у них сразу мозги начинают работать по-ихнему...

Для меня хорошее кино всегда остается «нашим старым». Я люблю фильмы Калатозова, Ромма, Птушко — вашего поколения кино. Шукшин тот же самый — «Живет такой парень», замечательный фильм с Куравлевым. Или «Верные друзья». То есть я понимаю: там, иногда кажется, толком-то ничего нет, зато сколько доброты, наива, чистоты. Ненавижу боевики, терпеть не могу насилия.

Е.П.: — Значит, ничего из западного кино вам не нравится?

А.С.: — Кое-что нравится. Бертолуччи, например, «Ускользающая красота», где рисковую постельную сцену актеры играют глазами. Секс не на уровне телесного низа, а на уровне глаз — это высший пилотаж...

Е.П.: — Это про что вам Юрский говорил после вечера: что все вы играете глазами, мимикой, а не прячетесь за жестами, декорациями, сценической суетой. Кстати, у Шукшина в «Печках-лавочках» есть кадры, когда он долго-долго показывает нам лица. Просто лица. Простых людей. Потрясающий эффект!.. Шукшин, кстати, был автором предисловия к первой серьезной публикации моих рассказов, но это предисловие изрядно порезала цензура. Несмотря на то что имя Шукшина вовсю гремело. Такие были времена и такие нравы...

А.С.: — Я тоже ведь жил при развитом социализме. Я помню хлеб по шестнадцать копеек, колбасу по два двадцать и майонез за сорок одну копейку. И как мы в Москву за продуктами ездили, помню. Я был октябренком, пионером, комсомольцем. И это считалось тогда почетным. Сейчас амбиции другие. Я когда уезжал из Волочка, мне один знакомый сказал: «Не лучше ли быть первым на деревне, чем никем в городе?» Он помнил меня, когда в начале 80-х теперь уже прошлого столетия был я знаменитым диск-жокеем. У меня это получалось. Именно тогда я получил первую прививку от «звездной болезни», а ведь как поначалу гордился, что стою на два метра выше танцующей массы... Теперь все вдруг сразу стали верить в Господа Бога, но как-то жестче стало жить. И надо свою нишу занять, чтобы выжить... Я себе отдаю отчет в том, что, коль скоро я толстый человек, наверное, больше ролей будет скорее комического, чем какого-нибудь иного плана...

Е.П.: — Свою нишу в жизни я понимаю как уникальность, работу, которую можешь сделать только ты и никто иной. Глупо считать себя первым и даже стремиться к этому. Не может быть «пятидесяти лучших актеров или писателей» — вдруг пятьдесят первый лучше, то есть уникальнее? Генералиссимусы, генералы, полковники от литературы и искусства — все это чушь и дешевка.

А.С.: — Но артистам вашего поколения, «шестидесятникам», вот в чем повезло: у них было какое-никакое кино, и оно занималось, так скажем, их промоушном. Их узнавали простые люди через кино. Сейчас этого нет.

Е.П.: — А вы не боитесь, что «простые люди» вас так и будут узнавать как «того парня» из рекламы?

А.С.: — Не боюсь. Это не моя проблема. Ну, если людям лень оторвать, простите за выражение, задницу от стула и сходить в театр хотя бы раз в жизни — ведь это их проблемы. И проблемы их детей. Сажусь на днях в такси и говорю: «МХАТ имени Чехова, пожалуйста». Шофер вылупил глаза: «А где это?» Ну не понимаю вот этого, бесит это меня...

Е.П.: — А давайте сделаем сейчас, Александр, в нашем разговоре, как вы выражаетесь, «перевертыш». Мне кажется, что это даже на пользу, когда человек, видевший вас только в рекламе по телику, рано или поздно купит билет в театр, узнав, что там «этот самый играет, который пиво пьет». Придет он в театр — да там и останется. Умрет в театре, как классики велели...

А.С.: — Наверное, такое будет на пользу. Хотя я не очень в такой перевертыш верю. Жизнь у людей скудная, особенно в провинции. Взять тот же Вышний Волочок. Ну какие там у людей задачи? Накормить семью, денег добыть. Хотя в Волочке тоже есть театр, и он старше МХАТа. Мне иногда (как в детстве я себя представлял водителем автобуса) хочется стать чиновником Министерства культуры. Чтобы дать денег этому театру, ведь погибнет.

Е.П.: — Я тоже, как и вы, знаю, как люди тяжело живут, особенно в провинции. Но как в России соблюсти баланс между плотью и духом? Как гармонию обрести? Или, может, раздрызг неизбежен, как зима или дождь?

А.С.: — Я не знаю.

Е.П.: — Ну а потом поставьте себя на место министра культуры Швыдкого. Министерство для него — как деревня из стихов Некрасова. Деревня маленькая, нищих много, карман дырявый. Помимо Вышнего Волочка у Швыдкого сотни городов...

А.С.: — А денег нет.

Е.П.: — А денег нет. И мы до утра можем с вами рассуждать, отчего деньги у нас не водятся и куда они деваются. Я прочитал где-то, какую сумму официально вбухали в ремонт Большого Кремлевского дворца. Мне стало стыдно. Сколько бы Вышних Волочков на эти деньги обустроить можно было. Точно то же самое творилось и при коммунистах в смысле денежных трат неизвестно зачем... И последнее. Вы не боитесь, что жизнь эта вдруг кончится? Или станет еще хуже, чем сейчас. У вас есть какое-то ощущение будущего? Не в смысле личных планов, а вообще? Страхи есть?

А.С.: — Есть... Страшусь, когда долго молчит телефон и меня не приглашают на съемки. Тогда твержу себе, что у меня есть театр. И успокаиваю себя тем, что все придет, придет, придет. А больше всего боюсь потерять маму, не представляю мира без нее...

В моей профессии страшнее всего — наврать. Люди купили билет в театр, я вышел на сцену... ведь я же для них существую, для них... И совсем не в узнаваемости моей морды цель, а в том, чтобы я донес до каждой души что-то главное в моей и в их жизни. А что есть главное — я не знаю.

Е.П.: — Я тоже.

Евгений ПОПОВ, Александр СЕМЧЕВ