МОЙ ДРУГ УЕХАЛ В МАГАДАН…

— Вот вы спрашивали, как тут люди живут... Я скажу вам — весьма неплохо! Да, здесь мало солнца. Но та человеческая теплота, которая есть в малых поселках и коллективах, она ведь не заменяется солнечной радиацией

МОЙ ДРУГ УЕХАЛ В МАГАДАН...

Этого человека я приметил сразу. У него были такие глаза... Как у большой собаки — печальные и умные. Он словно охранял какую-то давно забытую хозяином ношу. Ношу, самому хозяину уже не нужную, и он понимал это, но оставить, бросить ее не мог, потому что это обессмыслило бы всю его жизнь, все его Служение.

Когда знакомые этого человека видели его на Чукотке, они удивлялись: «Что ты здесь делаешь? Ты же в Москву улетел, в отпуск!» Но у него сердце болит за этот чертов Север, оттого и приехал сюда во время отпуска, плюнув на отдых, на семью. Приехал продолжать свое Служение. «Если мне сейчас ничего не удастся сделать, — сказал он мне в минуту откровения, — поеду в Москву — у меня там квартира. Буду в ней сидеть и ждать смерти».

Ему на вид около шестидесяти. Он заместитель генерального директора АО «Чукотэнерго» Лев Михайлович Штильман. Прошу любить...

Мы разговорились на переправе через лиман. Сидели в УАЗе-буханке, который стоял на барже, готовый к переправе. Я сунул ему под нос диктофон и заставил рассказывать о жизни. И он так увлекся (это было видно по затуманившимся, повлажневшим глазам), что не заметил даже самого процесса сорокаминутной переправы через залив: когда УАЗ начал на другом берегу сползать с баржи, он удивился: «Почему съезжаем? Не будем плыть?» А между прочим во время переправы баржу изрядно покачивало. Диктофон с красным огоньком болтался у его носа туда-сюда. Ничего не заметил! Жизнью делился.

ЗА ВОСЕМЬ БЕД ОДИН ОТВЕТ...

— Знаете, что меня сюда пригнало в мой отпуск? Положение с топливообеспечением в этом году как никогда плохое! Хорошим-то оно никогда не было, а сейчас вообще критическое. Вот, например, по Чаунской ТЭЦ — это город Певек, Чаун-Билибинский узел, — потребность в топливе — 95 тысяч тонн угля. Этого хватит, чтобы обеспечить работу электростанции до следующей навигации. А завезено 10 тысяч тонн. Такого положения у нас еще никогда не было! В прошлом году в это время было завезено 65 тысяч тонн! Мы завозим туда уголь с Зырянского разреза, Якутия. Завозим по рекам — по Колыме, с перевалкой. А до конца навигации осталось максимум месяца полтора. Угля, который еще, возможно, будет завезен, хватит до середины зимы. Дальше что?

— А почему уголь не завезен? — простите мне, дилетанту, такой вопрос.

— Из-за отсутствия средств. Мы, энергетики, должны Колымской судоходной компании еще за завоз прошлого года. И они объясняют свой отказ возить нам уголь объективными причинами: для закупки дизтоплива для судов нужны деньги, а их нет. И хотя уголь уже лежит на берегу, готовый к загрузке, речники вынуждены простаивать.

Второй наш узел — Эгвекинот. Туда уголь завозится из Анадыря. Для Эгвекинота требуется 85 тысяч тонн, а завезено около 20 тысяч тонн. Закроется навигация, что дальше? Самолетом не навозишься, самолет не пароход. Да и золотой уголек выйдет — билет на одного только пассажира из Анадыря до Эгвекинота стоит 1200 рублей. Пассажир весит 70 килограммов. Пересчитайте на уголь... Это тупик, из которого я мучительно ищу и не вижу выхода.

— Я все никак не разберусь в системе северных задолженностей — кто кому чего должен?

— Значит, нам, энергетикам, должны федералы: просвещение, медицина, МВД, судейский люд, гидрометеослужба... Набирается на 26 миллионов рублей. Промышленные предприятия должны примерно 25 — 30 миллионов, население должно 8 миллионов. Но это все мелочи. Главный наш задолжник — жилищно-коммунальное хозяйство. Оно должно порядка 650 миллионов.

Теперь, кому мы должны... Мы должны сырьевикам за топливо, должны транспортным предприятиям. У нас огромные долги перед собственным персоналом. На Беринговской электростанции не платили зарплату

13 месяцев, а в среднем задолженность примерно семимесячная. 56 миллионов мы своему персоналу должны.

— Как же они терпят?

— Вот только что закончилась голодовка оперативного персонала на Анадырской ТЭЦ. Они понимают, что голодать просто так не могут, поэтому приходят на работу. Стоять у агрегата в 25 мегаватт и качаться от слабости... Можно ж таких бед натворить, что мало не покажется! Поэтому мы организовали медицинское наблюдение. Медики сказали: дальше голодать уже опасно. Значит, мы вынуждены будем остановить электростанцию. А семьи энергетиков теплом и светом с этой же станции снабжаются. Если мы остановим станцию, всем будет еще хуже.

В мае месяце на Беринговской начали голодовку. Из-за недостатка оперативного персонала мы были вынуждены остановить станцию. Нашли какие-то небольшие суммы денег, объяснили людям все, что можно было объяснить, сказали, что будем просить в РАО «ЕЭС» помощи. Люди вышли на работу. А в августе опять объявили голодовку, и сейчас электростанция снова стоит. По поводу этой станции по специальному указанию Чубайса была организована комиссия. Приезжали, смотрели, написали протокол, создали штаб. Однако прямых денег никто не выделил. Что будет зимой, я не представляю.

— Ну допустим, Беринговская — самая плохая электростанция. А остальные почему сбоят? Люди из поселка Угольные Копи все время жаловались, что им постоянно отключают свет и тепло. Отчего?

— Те электростанция и котельные не наши, они переданы в ЖКХ. А в ЖКХ вечные истории: есть насос — нет задвижки, есть задвижка — нет фланца. Одна задвижка держит всю линию.

— А где же загадочная задвижка? Почему ее нет?

— Бардак потому что. Задвижка должна быть. Но если спросить отвечающего за поставку, он скажет, что нет денег ее купить. Если есть деньги, значит, ее не доставили вовремя в морпорт Владивосток. Если доставили в порт, значит, корабль не пошел... Это называется, вообще-то, бесхозяйственностью.

— Ой, какое прекрасное, давно забытое слово!

— Оно у нас с тех пор, как крепких хозяйственников ссылали в эти края исправлять природу Чукотки и Магаданской области.

— А вы-то как сюда попали? Вас-то не ссылали, я надеюсь...

УЕХАЛ САМ, УЕХАЛ САМ, НЕ ПО ЭТАПУ

— Я тут живу почти всю жизнь, с 1969 года. Был, правда, период, когда я уехал с Севера. На спокойную жизнь уезжал. Потом вернулся.

— Зачем?

— Да как вам сказать... Север затягивает. Здесь прошла вся моя молодость. Некоторые говорят: вот, я угробил все здоровье на Севере. А я так не говорю. Я благодарен Северу.

— Да за что же, помилуй бог?!

— Ну вот вы спрашивали, как тут люди живут... Я скажу вам — весьма неплохо! Да, здесь мало солнца. Но та человеческая теплота, которая есть в малых поселках и коллективах, она ведь не заменяется солнечной радиацией. Физика здесь ни при чем. На Севере — особый дух... Я вообще-то случайно на Север попал. Весьма случайно. Сказать смешно: байка меня сюда завлекла. О том, что на Чукотке зайцев сетями ловят. Но сначала-то я приехал не на Чукотку, а в Магадан. Приехал к товарищу в отпуск, посмотреть Магадан. Там мне и рассказали эту байку, и я решил доехать до Чукотки, посмотреть — как это зайцев сетями ловят.

— Как же это вам в голову пришло — ехать отдыхать в Магадан?

— Товарищ рассказал мне про магаданские красоты, и я решил: поеду, посмотрю. Приехал — а уехать не могу! Жил я на Карла Маркса. А напротив — агентство «Аэрофлота». Я как с утра выгляну — очереди в кассу за билетами на полкилометра. Улететь невозможно. Товарищ и говорит: «А ты поработай тут пару месяцев летом, а потом уедешь». А у меня ни трудовой, ни выписки, ни диплома, ни военного билета — тогда же строго было. Но я устроился...

Устроился на работу в одну бригаду. По вечерам делать было нечего, знай пили. И вот однажды главный инженер одной электростанции предложил: «Ребята, почините нам автоматику включения резервных насосов, и мы вам заплатим». Я говорю своим бригадным: так и так, все равно по вечерам делать нечего, давайте сделаем, заработаем. А они мне: «Нет, за 250 рублей на нос даже браться не будем». А я только-только приехал с материка, для меня 250 рублей — это деньги! Так я понял, что народ здесь спокойный, жизнь зажиточная, если на дороге лежат сто рублей, никто не наклонится за ними. Это был первый урок.

А второй был такой урок... Однажды поехали мы с бригадой на рыбалку на реку Омсукчанку. Хрустально-чистая вода, глубина по колено. Пока наши костерок разводили, я пошел погулять по берегу. Метров двести отошел, смотрю — в кустах лежит резиновая лодка. Ну, думаю, люди ко мне так хорошо относятся, взяли на рыбалку, сейчас я им подарок сделаю. И сплавил эту бесхозную лодку до нашего костерка. И тогда старожил Меньшинин, который мне сильно запал в душу, сказал: «Михалыч, у нас так не принято. Если ее положили, значит, брать не надо...» Больше он ничего мне не сказал, но я понял, что сделал что-то очень нехорошее. И вот я эту лодку поволок против течения по реке вверх, где за веревку тащил, где на голове нес. Затащил, положил на место. Устал, вымок в ледяной воде по пояс и вернулся к своим. Никто мне больше ни слова не сказал, ни попрекнул. Меньшинин только подошел, дает мне солдатскую кружку спирта: «На, погрейся». Я выпил. Больше ничего не помню. Очнулся наутро, а у меня подошвы на сапогах прогорели — близко к костру лежал...

А потом меня позвали на Чукотку работать, байку про зайцев рассказали. Поехал. С тех пор я здесь.

— А как у вас с личной жизнью? Жена, дети? Или вы всю жизнь любили одну Чукотку?

— Нет, у меня жена врач, двое сыновей, внуки. Один сын врач, живет в Орле. Второй окончил юридический институт в Москве. Мне пора уже перебираться жить на материк, время подошло, но бросить Чукотку я просто так не могу.

— Почему?

— Это трудно объяснить... Идет подведение итогов жизни. Думаю. Вспоминаю...

НО ПОЧЕМУ АБОРИГЕНЫ СЪЕЛИ КУКА?

— В 1976 году, помню, судили одного чукчу за ритуальное убийство своего отца.

— Человеческие жертвоприношения?

— Да нет. Вы смотрели «Легенду о Нараяме»? Вот такой же древний обычай — убивать стариков-нахлебников — был и у чукчей. Еды мало, и, когда старик чувствует, что больше не может приносить пользу, а становится лишним ртом, он уходит на пригорок умирать — не ест, не пьет. Чтобы облегчить его страдания, старший сын накидывает ему кожаный ремешок на шею и... Посадили сына тогда, помню.

— Кстати, а как на Чукотке хоронят? Ведь здесь вечная мерзлота. Здесь даже дома на сваях стоят, потому что мерзлота выталкивает все наружу.

— Не все, только теплые предметы, фундаменты например. А покойники холодные... Так и хоронят — бульдозером роют могилу и закапывают. На «вечное хранение». Когда откопали для перезахоронения первых погибших здесь ревкомовцев, их тела были в полной сохранности.

Александр НИКОНОВ