ШАНДЕЦ И БОРЗЕНКО

Отрывок из романа «Посланник»

ШАНДЕЦ И БОРЗЕНКО

Игорь представил себе картину: Борзенко и Зарубин сидят, наверняка пьют и обсуждают его, Игоря.

Картина Игорю не понравилась.

Борзенко замолчал, видимо, ожидая вопросов. Поскольку их не последовало, продолжил сам:

— Тут, видишь ли, какое дело... У этого самого стеснительного «голубого» ты, Игорек, любимый ведущий. Собственно, у меня ты тоже любимый, но боюсь, мы с ним в это слово вкладываем разный, так сказать, смысл.

Картина мира, еще недавно казавшаяся столь прекрасной и монолитной, вдруг распалась, как мозаика, на составные части, что, безусловно, означало лишь одно: картина эта, в очередной раз, становится бредовой.

У Игоря не было ни желания, ни сил что-либо спрашивать, он молча ждал продолжения.

И оно последовало незамедлительно:

— Он это, естественно, никак не продемонстрирует... Ну, может, там руку тебе пожмет, сфотографируется рядом... У этих «голубых», говорят, свои представления о любви. Но за рамки не выйдет, так что тебе бояться нечего.

— Я и не боюсь, — зачем-то вякнул Игорь.

— Ну и молодец, — не столько обрадовался, сколько удивился Борзенко. — Короче говоря, этот «голубой» миллионер даст денег на проведение конкурса «Жопяра года»... По-моему, мы его еще при тебе придумали? Да... Но он даст денег только при одном условии: если вести конкурс будешь ты.

— Не буду, — буркнул Игорь, ни на секунду не задумываясь.

— Погоди, не горячись, — глаза главного горели тем самым нездоровым блеском, который появлялся в них всегда, когда он говорил о чем-то, что его самого касалось, а значит, волновало. — Я ж тебе сумму называл? — И Борзенко повторил этот, признаться, весьма сладкий набор цифр. — Это раз. Снимать конкурс будет ваш Бом, который получит за это тоже немаленький куш, и, я тебя уверяю, Зарубин не такой человек, чтобы деньги просто так выпускать из рук. Это два. Ну и, в-третьих, Игорек, ты представь, как это будет. Я тебе, ей-богу, завидую, — искренне вздохнул Борзенко. — Ты на сцене в смокинге и бабочке, этот «голубой» хочет, чтобы ты был при полном параде. Ну и чего? Тебе ж не трудно приодеться, тем более на наш счет? А вокруг тебя десятки, а может, и сотни женских задниц и, конечно, грудей — без них что за конкурс? И все такие разные, такие близкие, такие соблазнительные, — Борзенко сглотнул. — И ты там шлепнул, тут поцеловал, а бабоньки-то все тебя любят, потому что это ведь конкурс и еще совсем не известно, может, решающий голос тебе принадлежит. Потом, там же не только сцена — понимаешь? — там ведь еще кулисы есть. А у тебя, Игорек, как у ведущего, — отдельная комната. — Борзенко вздохнул тяжело и печально. — Столько баб, а у тебя отдельная комната. Игорек, ты ж мужик, представь себе, какая это будет красота, и еще, заметь, за удовольствие тебе же и заплатят.

Игорь представил.

И еще более твердо сказал:

— Нет.

— Да, — улыбнулся Борзенко. — Я тебе еще одну вещь не сказал: твой друг Серегин, говорят, тоже поддержал твою кандидатуру. Игорек, ты в деле, и тебе слинять никто не позволит, понял?

«А может, он меня на понт берет? — подумал вдруг Игорь. — С Серегиным вообще история таинственная, а Зарубин, вполне возможно, вообще ничего не знает?»

Игорь посмотрел на Борзенко глазами Петра Петровича и спросил:

— А почему ты мне все это рассказываешь, а не сам Зарубин? Я все-таки у него работаю, а не у тебя.

— А потому, уважаемый Игорь Маркович, что Зарубин дело хорошо понимает и хамом прослыть не хочет. Конкурс «Жопяра года» придумал я лично, проводит его не Зарубин твой любимый, а я — твой друг Вовка Борзенко... И ведущего я приглашаю, и денежки через меня идут. И платить тебе будет опять же не Зарубин, а лично Владимир Юрьевич Борзенко. А у нас, кто жопу еб... — Зарубин снова сделал паузу, — имеет, тот ее и заказывает. Но если ты, юный пионер, будешь отказываться, Борис Сергеевич с тобой, разумеется, побеседует и, подозреваю, побеседует круто.

«А вот и поглядим, — подумал Игорь. — Зарубин круто вообще не умеет говорить».

Он еще раз жестко сказал:

— Нет, — выпил залпом рюмку коньяку, съел подряд две ложки икры и, попрощавшись с Борзенко, вышел из редакции в твердой уверенности, что будет ловить такси.

Но его перехватил Петр Петрович:

— Вы домой, Игорь Маркович? Подвезти?

Отказываться было глупо, да и незачем. Во дворе своего дома Игорь сразу заметил огромный черный «Мерседес» с затемненными стеклами. Рядом с «Мерседесом» стоял человек, которого Игорь когда-то видел на телевидении.

— За вами машина? — уважительно спросил Петр Петрович.

Ответа на этот вопрос Игорь точно не знал и поэтому промолчал.

Машина тем не менее приехала именно за ним.

И уже через полчаса Игорь сидел в кабинете Зарубина.

Здесь к его приходу явно не готовились. Более того, Зарубин не то что не бросился ему навстречу, а даже не оторвался от бумаг.

И чем дольше смотрел Игорь на то, как Зарубин молча изучает какие-то документы и подписывает неясные счета, тем более неприятно он себя ощущал.

Наконец Зарубин заговорил, не отрываясь, впрочем, от бумаг:

— Вы что себе позволяете, Игорь Маркович?

Игорь приготовился объяснять, почему никогда в жизни не станет вести конкурс под названием «Жопяра года».

Но Зарубин, оказывается, спрашивал про другое. Он достал из ящика стола фотографию и положил перед Игорем.

— Вы знаете эту женщину?

Это было то самое фото, которое однажды ему уже показывал следователь Тихонькин.

На Игоря задумчиво и лирично смотрела Ирина.

Стало абсолютно очевидно, что шандец пошел по кругу.

— Знаю.

— Хорошо хоть не отпираетесь. — Зарубин наконец оторвался от бумаг. — Эта женщина, кстати, с очень интересной и необычной судьбой, прекрасная героиня для нашей... вашей программы... Кстати, у нее там что-то такое с собаками связано, так что можно было бы как раз слезы подснять... Она утверждает, что вы вымогаете у нее деньги за участие в передаче. Признаться, я ей не поверил. Но теперь, Игорь Маркович, я даже не знаю, что и думать. Вы, оказывается, считаете возможным выбирать: какие передачи вам стоит вести, а какие — нет.

Игорь не видел никакой связи между историей с Ириной и его отказом вести конкурс «Жопяра года». Но чувствовал, что какая-то связь, очевидно, есть. Причем весьма крепкая.

— Борис Сергеевич, — начал Игорь. — Вы ведь интеллигентный человек, вы должны понять, что конкурс под названием «Жопяра года» — это беспредел, и наша интеллигентная студия...

Но Зарубин не дал ему договорить.

Он ударил кулаком по столу, вскочил и начал орать.

Как выяснялось, орет Зарубин громко и страшно:

— Вы где живете, Петров? Вы, может быть, в цивилизованной стране живете, Петров? Нет, вы живете в стране взрывающихся домов и переходов, горящих башен и тонущих подлодок, в стране воров и коррупционеров, в стране бесконечных войн, в стране, где СПИДом уже больны все: общество, государство, люди, пресса, телевидение, радио, литература, искусство... У нас у всех разрушена иммунная система! Мы все перестали отличать болезнь от здоровья! Все!

«Не знаю, — хотел возразить Петров. — Я, наверное, действительно живу в какой-то другой стране».

Но Зарубин продолжал кричать так, что возражать ему было совершенно невозможно:

— И вы говорите о беспределе? Что это значит? — хотелось бы вас спросить. Может быть, вы знаете, где предел нашему идиотизму и глупости? Вы хотите остаться чистеньким в стране, где дерьмо не просто раскидано по улицам, а летает в воздухе. Вышел на улицу и сразу наглотался дерьма! Я и так всех вас берегу, я и так за вас дерьмо ложками хлебаю, ложками! А вы капелькой боитесь испачкаться? Нехорошо это, Игорь Маркович. Просто по-человечески нехорошо, не по-товарищески. Мы из вас сделали звезду, а вы ручки боитесь испачкать?! Запомните, Петров, в нашей стране норм нет — и это плохо. Но и ненормальности нет. И это хорошо. Я понятно объясняю?

Зарубин сел и начал руками причесывать свои длинные рыжие волосы.

Почему-то именно в этот миг проснулась Госпожа Интуиция и сказала довольно резко:

— Ну ты ведь не можешь просто так уйти, даже не попытавшись возразить?

Вот Игорь и попытался:

— Борис Сергеевич, что вы такое говорите? Я про страну спорить не стану, ваше дело, как к ней относиться. Но я, признаться, живу в какой-то другой стране. Ладно, речь не об этом. Вы ведь умный человек, разве вы не понимаете: если с волками жить и по-волчьи выть, сам становишься волком. Если все, как вы говорите, больны СПИДом, нужно хотя бы попробовать оставаться здоровым. Ведь только в этом спасение: один человек здоров, два, целая студия...

Но Зарубин снова его перебил:

— А в программу «Соседи» здоровые люди приходят? А ведет ее здоровый человек? А рассказывать на всю страну, что все мужики хотят тебя трахать, или, наоборот, ты сам мечтаешь перетрахать всех баб, — это, что, признак здоровья? А просить деньги за участие в передаче у несчастной поэтессы, которая вынуждена зарабатывать на хлеб, убивая собак, — это для вас и есть норма? Что-то вы, Игорь Маркович, в своем здоровье уж как-то слишком избирательны. Разговор считаю законченным. Пойдете к этому... Как его?.. Офигенко...

— Борзенко, — зачем-то поправил Зарубина Игорь.

— Ну и хрен с ним: Борзенко так Борзенко... Пойдете к нему, узнаете план конкурса про «Жопяру» и проведете его с блеском. Я, между прочим, буду там членом жюри и зазорным это не считаю. Хотя председатель у нас — тот самый «голубой», которому вы так некстати понравились. И я буду слушать этого педрилу и улыбаться ему. А деньги, которые нам за это заплатят, пойдут вам и вашим товарищам. Кроме этого, вам, насколько мне известно, еще и отдельно заплатят, и неплохо. Между прочим, я не прошу вас поделиться этими деньгами, как сделал бы на моем месте любой иной руководитель, потому что в настоящей семье старшие у младших деньги не отбирают. Вы свободны.

Игорь встал.

— Я надеюсь, Игорь Маркович, подобных разговоров у нас больше не будет.

— Я тоже, — сказал Игорь.

Но сказал как-то неправильно: пожалуй, излишне твердо.

Потому что Зарубин сначала просто посмотрел на него вопросительно, а потом добавил:

— И помните, пожалуйста, про условия контракта. Телевидение, господин Петров, это армия. Наше сложнейшее производство держится на армейской дисциплине, прошу об этом не забывать.

И Игорь понял, что теперь только чудо может избавить его от проведения конкурса «Жопяра года».

Но, с другой стороны, только чудо может заставить его этот конкурс вести. О реакции Маши не хотелось и думать. Что скажет на это мама — тоже было понятно. Но самое ужасное заключалось в том, что категорически не хотелось признаваться даже себе самому в том, что ты абсолютно беспомощная, безвольная кукла, с которой можно делать все, что угодно, причем в любом количестве.

Шандец, кажется, опять дошел до своего дна...

А может быть, это снова ступенька? Кто ж его знает...

Андрей МАКСИМОВ