На букеровском обеде 5 декабря я не был. И не то чтобы не позвали — позвали. Но это вполне сознательный выбор, своего рода голодовка: мне очень не нравится, как проходит в последнее время вручение «Букера», меня не устраивает ни один из финалистов, хотя очень устраивают произведения, оставшиеся за бортом. И мне кажется не очень честным есть букеровский обед за счет фирмы «Смирнофф» и пить одноименную водку, затаив в душе хладное презренье.
ПРИ УЧАСТИИ ВОДКИ «СМИРНОФФ»
Так что знакомство с букеровским обедом было у меня чисто литературное. Битов же (вслед за структуралистами) приучил нас ко всему относиться, как к тексту, — вот и попытайтесь воспринять обед как текст. Зачитываю:
«Коктейль из тигровых креветок с рагу из авокадо и манго и свежей зеленью.
Равиоли, начиненные шпинатом и копченым лососем. Подаются с сырным крем-соусом, приготовленным с добавлением водки «Смирнофф», и красной икрой.
Обжаренная телятина на косточке. Подается с рататуем, шалот-луком и итальянской полентой.
Шоколадное безе под апельсиновым соусом, приготовленным с добавлением водки «Смирнофф».
Чай или кофе с мелкой домашней выпечкой».
Первое, что бросается в глаза, — обилие водки «Смирнофф», причем даже в тех блюдах, в которых, кажется, прекрасно можно бы обойтись без нее. Как-то, ей-богу, трудно монтируются в моем сознании сыр и водка, шоколадное безе с апельсинами — и водка...
Я бы пошел дальше и добавлял водку «Смирнофф» решительно ко всем блюдам заявленного рациона — к тигровым креветкам, в частности; впрочем, трудно сомневаться, что присутствующие и так обильно сдабривали «Смирноффым» все кулинарные изыски. Остается понять, стало ли обязательным условием для конкурирующих рукописей участие водки «Смирнофф» в их написании. Я не удивлюсь, увидев в будущем году книгу, созданную при поддержке водки «Смирнофф». Писатели любят водку! И кстати, если эта практика широко внедрится (а я как раз задумываю второй роман), обращаюсь к Останкинскому колбасному заводу: водку я как раз недолюбливаю, но вот колбаса...
Судить о меню в целом мне мешает незнание некоторых слов, впрочем, это же мешает мне адекватно оценивать романы Н. Кононова и М. Шишкина, так что меню вполне соответствует нынешнему конкурсу. Так я не знал до последнего времени, что такое полента (историк Эрлихман, который ее тоже ни разу не пробовал, объяснил мне, что это аналог молдавской мамалыги, то есть кукурузная каша). Шалот-лук мне прежде никогда не попадался, или попадался, но я не знал, что это он. Так и с постмодернизмом: и знать не знал, что роман Слаповского можно назвать постмодернистским, но оказалось, что можно. Так мы встретились с постмодернизмом и не узнали друг друга. Наконец, меня смущает говядина с рататуем. Лично я привык, что рататуй — это польский овощной суп (известная русская пословица — «суп рататуй: сверху пусто, снизу...»). Но если с ним подается говядина — видимо, это что-то вроде соуса. Если же рататуй в данном контексте действительно соус, почему он изготовлен без участия водки «Смирнофф»? Впрочем, прочитав «Ланч» Марины Палей — книгу куда менее аппетитную, чем меню, несмотря на название, — я тоже не подумал, что это роман. Но оказалось — роман.
Еще Вячеслав Курицын, которого кто-то однажды назвал литературным критиком, и он имел наивность этому поверить (впрочем, точно так же он верит и в то, что пишет прозу), однажды заметил, что ресторанная критика стала интереснее не только литературной, но и самой литературы. Отчасти я с ним, тысячу раз извините, согласен. По крайней мере ресторанная критика пластична, объект ее аппетитен, все так и видишь... Почему интересно читать о еде? Вон Сорокин целую новую книгу о ней написал, тринадцать рассказов, где все время жрут. Очень занимательно, даже когда жрут девочку Настю. Что-то в еде есть такое... увлекательное. Во-первых, легко прикинуть на себя. Каждый что-нибудь да ел. Правда, не всякий ел тигровые креветки, но ведь и не всякий взглядом раздевал собственную бессознательную бабушку (роман Кононова), а представить можно. Разница та, что у Кононова представляешь с ужасом, а читая меню — все-таки радуешься.
Во-вторых, описание еды — и даже перечисление еды — худо-бедно наводит на мысль о какой-то утонченности. Блестящий фильм Джорджадзе «Тысяча и один рецепт влюбленного повара» тем и был симпатичен, что речь в нем шла о постепенной утрате этой утонченности, о стремительном и бездарном упрощении всего. В общем, подозреваю, что, если бы к столу были сервированы все шесть романов-номинантов последнего Букера, кушанье было бы не в пример примитивнее, однообразнее и неаппетитнее. Какие-то скучные кровавые мозги, пожирающие сами себя; кишки; седые половые органы, — и все это пресным языком, без хрена! Обед же по крайней мере поражает именно обильностью и разнообразием: ведь это сколько ингредиентов — копченый лосось, красная икра, — сколько труда вложено! Куда больше, чем в иную книгу! Старались люди, готовили, отбирали лучшее... И думали при этом не только о себе, как большинство писателей, сочинивших шесть номинированных романов, но и о потенциальном потребителе! Господа! Как бы это нам отказаться от Букера и раз в год просто устраивать обед для писателей? Хотя бы в порядке обмена опытом, чтобы наши кулинары от литературы научились хоть пробовать собственную стряпню, прежде чем выносить ее на люди!
Дмитрий БЫКОВ