НЕЗАМЕЧЕННЫЕ ВЫБОРЫ

Седьмого ноября граждане, элегически тоскующие по советским временам, имеют удачную возможность получить двойную порцию ностальгии

НЕЗАМЕЧЕННЫЕ ВЫБОРЫ

Седьмого ноября общеизвестный ритуал праздничной демонстрации трудящихся под кумачовыми лозунгами, иногда заменяемый выпиванием и закусыванием, а иногда с ним сочетаемый, может быть дополнен другим, не менее распространенным советским ритуалом, заключающимся в напряженно-болельщицком слежении за президентскими выборами в США. Лозунги ЦК КПРФ, водка, селедка, а равно республиканцы и демократы 7 ноября с. г. образуют дивно элегическую амальгаму.

Начиная с хрущевских времен многомиллионная армия американских избирателей дополнялась столь же многомиллионным множеством советских членов-соревнователей, причем обладатели серпастого и молоткастого паспорта порой переживали коллизии американской предвыборной борьбы едва ли не горячее, чем уполномоченные на то обладатели паспорта орластого. В 1964 г. борьбу демократа Линдона Джонсона с ястребом-республиканцем Барри Голдуотером советские граждане воспринимали так живо, что помнили Голдуотера уже и в то время, как несостоявшийся президент мирно удалился на покой в родном штате Аризона. Кампания 1968 года с дальнейшим отстрелом клана Кеннеди запомнилась решительно всем, а уж про треволнения в связи с избранием Рейгана в 1980-м и переизбранием его в 1984-м и говорить нечего. Именно тогда поэт Д.А. Пригов обессмертил себя лирическим обращением к Рейгану:

Пидер гнойный и вонючий,
Что ты гонишь стаей тучи
И военны корабли
К берегам моей земли,
Где живем мы понемножку,
В частности, вот я живу.
На одну хромаю ножку,
На другую голову.

Но эпопея Рейгана была, пожалуй, последним живым переживанием соотечественников. Еще по инерции не без живости были восприняты выборы 1988 года, когда удалявшийся на покой Рейган вручил державу наследнику — вице-президенту Бушу-старшему, но уже выборы 1992 года, где Буш проиграл Клинтону, были чем-то далеким и не слишком актуальным. 1996 год — еще неактуальнее, а уж выборы 2000 года — полное безразличие. Какая-то Горбуша, отдаленная и малосъедобная.

Будем справедливы: аналитики прокремлевского направления пытаются возбудить любопытство россиян, парадоксально указывая им на то, что крайне агрессивная гавкучесть Буша-младшего (в том числе и отчетливо антироссийского содержания) есть не более чем предвыборный ритуал, а в действительности рожа овечья да душа человечья. То есть не то чтобы особо человечья, но по крайней мере, как это принято у республиканцев, отчетливо изоляционистская. Как верный воспитанник партии слона Буш-де станет проводить политику хотя и жесткую, но сугубо прагматичную, основанную на чистом балансе интересов, тогда как в случае победы демократа Гора Америка продолжит бескорыстно-глобалистское несение своих ценностей всему миру, от какового несения никому мало не покажется. Иначе говоря, надежда на то, что не так страшен Буш, базируется на представлении о том, что всегда лучше иметь дело с расчетливым и циничным профессионалом, нежели с непредсказуемым дилетантом, ибо профессионал играет хоть и жестко, но все-таки по понятиям, а логику дилетанта вычислить вообще невозможно — о том и любой полицейский сыщик знает, да и давно известно, что лучше с умным потерять, чем с дураком найти. То, что в Кремле предпочитают видеть внешнюю политику заокеанского соседа более рационалистической, вполне понятно. То, что республиканские традиции ближе к рационалистическому прагматизму, тоже известно. Но известно, к сожалению, еще и другое: слово «ratio» означает «ум, рассудок», между тем природа, отдыхая после создания Буша-старшего, наделила Джорджа-младшего вышеназванными похвальными качествами в высшей степени экономно. В результате кремлевская аналитика получается не столь бесспорной, ибо тезис «лучше с одним дураком потерять, чем с другим дураком найти» какой-то невразумительный. Поэтому, как аналитики ни стараются, былое предвыборное любопытство в россиянах не разжигается.

Безразличие связано с тем, что исчезло главное основание для любопытства. Американские выборы перестали быть для нашей страны внутриполитическим событием и перешли туда, где им быть и положено — в разряд дел внешнеполитических. Между тем еще двадцать лет назад за видимым отсутствием собственной внутренней политики СССР ее успешно заменяла борьба партии слона и партии осла. Фрондирующая по кухням общественность выстрадывала перестройку, рассуждая о том, какой кандидат в случае своего избрания сможет покрепче врезать коммунистам. Коммунисты рассуждали о том же самом. Простой народ рассуждал на вечную тему «лишь бы не было войны», но поскольку в первейших вероятных противниках ходила Америка, выборы Верховного главнокомандующего противной стороны занимали всех. В позднесоветской политической культуре складывалась та несколько диковатая ситуация, когда большая часть членов и кандидатов в члены всевластного политбюро ЦК КПСС была вечной и несменяемой (тт. Брежнев, Косыгин, Громыко, Кириленко, Пельше, Суслов etc.), а часть (тт. Кеннеди, Никсон, Картер, Рейган, Киссинджер, Макнамара etc.) — сменяемой и избираемой, а в придачу к тому — резко оппозиционной по отношению к большинству. Хотя правом избирать оппозиционных членов политбюро обладал почему-то не советский, но американский народ, само наличие оппозиции грело душу, и за выборами оппозиционных членов руководства все следили с неослабевающим интересом.

Модель, разумеется, несколько утрированная, но не столь уж далекая от реальности. Злоупорное противостояние «холодной войны», когда СССР и США десятилетиями пребывали в перманентном клинче, приводило к странному породнению с вечным неприятелем: «и мы, сплетясь, как пара змей, обнявшись крепче двух друзей...». При такой завязанности друг на друга тт. Никсону с Киссинджером, а равно тт. Рейгану с Шульцем было очень недалеко от статуса членов политбюро. Судя по мемуарам долголетнего посла СССР в Вашингтоне А.Ф. Добрынина, странное ощущение некоей запутанной общеполитбюровской интриги, ведущейся между московским и вашингтонским отделениями высокого ареопага, не покидало тяжущиеся стороны. Подсознательное представление о президенте США как своеобразном гибриде неприятеля с вождем через верхи инфильтровывалось и в низы советского общества.

С прекращением «холодной войны» и исчезновением СССР с КПСС кооптировать новоизбранных президентов США стало некуда — политбюро более не существовало, а вместо него явилась сумбурная, запутанная, но, однако же, более или менее явная своя внутренняя политика. Президент, Верховный Совет, затем Дума, затем Коржаков, НТВ, Борис Абрамович, «семья», губернаторы и еще черт знает кто. Наступила такая цветущая сложность, в которой никто уже толком не разбирался, и дополнительно усложнять неразбериху включением в нее еще и американских вождей не было ни сил, ни охоты. Да и особенной нужды не было. Хаос системы был столь высок, что фактор американского давления — что бы там ни говорили патриоты — в этом хаосе раздроблялся и терялся, и вопрос о том, кто там на Потомаке начальником, делался малопринципиальным.

Когда же дым стал рассеиваться, и из обломков СССР (а равно «холодной войны») стала выстраиваться новая реальность, выяснилось, что «в мире ином друг друга они не узнали». Америка, все послевоенные десятилетия занятая отбрасыванием коммунизма, отбросила его окончательно, после чего столь непомерно усилилась, что вместо отбрасывания сама стала в разные стороны набрасываться на предмет укрепления общечеловеческих ценностей. Россия оказалась на посткоммунистическом пепелище столь же непомерно ослабленной, и вопросы отбрасывания-набрасывания стали для нее совсем неактуальны. Актуальным стал вопрос о простой передышке. Но при такой нынешней несоразмерности прежних паритетных соперников стал невозможен прежний клинч, а с ним и то двусмысленное танго, которое Кремль и Вашингтон отплясывали десятилетиями и которое, собственно, и служило причиной живейшего интереса русских к американскому политическому театру. В условиях паритетного танго даже небольшое возмущение способно произвести сильный эффект, и вопрос, кто будет следующим президентом США, крайне насущен. При совершенном диспаритете небесных тел роль умеренных возмущений далеко не столь сильна, и тончайшие особенности заокеанской горбуши для России мало что решают.

К тому же и в русском общественном мнении произошло последовательное разделение. Большая часть граждан не ждет ничего хорошего от заокеанского соседа как такового, кто бы эту державу ни возглавлял — хоть Буш, хоть Гор, хоть рябый кобель. Патриоты заграницы настолько любят Америку и с таким упованием ожидают от нея великия и богатыя милости, что вопрос о том, кто будет начальником сияющего города на холме, для них также не слишком принципиален. Хоть бы тот же рябый кобель, главное, чтобы кобель был американским, а свет миру изольется автоматически. Оптика бывших совграждан настолько поменялась, что сегодня даже трудно и представить былые ожидания и гадания насчет того, кто же теперь будет нашим главным другом-врагом. Новое политическое мышление для нашей страны и для всего мира победило, и разницы больше нет.

Максим СОКОЛОВ