В России еще недавно все становились достоянием масс с заметным опозданием. Так было и с грампластинками. Их производство было налажено у нас в сентябре 1910 года, когда в селе Апрелевка открыли «первую русскую фабрику массы для граммофонных пластинок и прессовки таковых...»
«ГОЛОС ЕГО ХОЗЯИНА»
Он шипел, он трещал, иногда скакал на одном месте, иногда «перепрыгивал» на начало или в самый конец, нередко ломался, деформировался, а через пару недель эксплуатации весь покрывался вначале еле заметной, а спустя пару месяцев — до ужаса очевидной паутиной царапин. Как, черт побери, легко он царапался! Дрожащими руками распечатаешь его, да так, чтобы упаковочный целлофан не съехал ни на миллиметр, вытащишь его вместе с бумажным конвертом, а после из конверта — вот вам и первые микроскопические царапины! Он, гад, еще на «вертушку» не лег, а уже травмированный! Менять или продавать человеку понимающему — дохлый номер, менять или продавать надо не распечатывая. То есть их два одинаковых должно быть. В идеале, конечно. На самом деле до такого маразма не доходили даже последние жлобы и законченные крохоборы — диск всегда был один, его надлежало записать самому, дать записать друзьям, прогнать через несколько кругов знакомых, выменивая у них на время — на день или пару часов — другие сокровища, а после, когда потенциал новинки истощался и она переставала интересовать ближайшее окружение, ее следовало продавать или обменивать «с концами». И так каждый день, и так всю жизнь...
Компакт-диск стал последней каплей, переполнившей чашу терпения меломана: как можно коллекционировать винил — пусть даже почти идеальный по состоянию винил, — как можно записывать далеко не идеальные пластинки на магнитную ленту, а после слушать?! С одной стороны, лазерный пластик оказался манной небесной, потому что о подобном качестве звука и мечтать было невозможно, с другой — привел любителя музыки на грань финансового коллапса. Люди, которых жизнь и судьба определили присматривать за музыкой, обязаны держать руку на пульсе, частота которого составляет где-то 15 — 20 новых пластинок в месяц. Умножьте пульс на стоимость одного удара-компакта в долларах (те же 15 — 20 за штуку), пристройте к полученной цифре текущий курс рубля и в результате получите перманентно нищего, но при этом счастливого погонщика рок-н-ролла. Теперь понятно, почему нам удивительны ваши финансовые проблемы, вопли и стенания по поводу дороговизны галош и макаронных изделий? Наше семнадцатое августа наступило гораздо раньше вашего.
Как предмет коллекционирования музыкальный компакт-диск соизмерим разве что с гвоздем или пуговицей: эстетическая ценность такого рода коллекций примерно одинаковая, процесс собирательства равно нудный и для окружающих аналогично бессмысленный, но вот прикладное значение CD переоценить трудно. Компакт-диски вытеснили не только винил — что гораздо важнее, они практически ликвидировали институт магнитофонной записи. Потому что компакт-диски удобнее как виниловых дисков, так и компакт-кассет, не говоря уже о записях, сделанных на катушечных магнитофонах, — а именно на этих громоздких чудовищах копировали историю настоящие любители и знатоки рока. Чтобы произвести достойную во всех отношениях запись виниловой пластинки на катушечный магнитофон, тоже требовались немалые деньги. Во-первых, надо было запастись хорошей пленкой, которой и нужно было очень много. Во-вторых, ни один — НИ ОДИН! — катушечный магнитофон ни одной фирмы, включая «Грюндиг», «Танберг» и даже профессиональный «Сименс», никогда не радовал своей работой взыскательного борца за качество и был непредсказуем, как рейды милиции по местам скопления продавцов и покупателей интересных пластинок. В-третьих, с учетом капризов аппаратуры и неизменно плохого качества отечественной магнитофонной ленты одну пластинку можно было с равным успехом записывать три часа или три дня. Ровно через неделю диск можно было начинать разыскивать снова и снова же его записывать. В конце концов человек прекращал слушать музыку и улавливал только дефекты записи: «провал» в левом канале — левый канал всегда писал хуже правого, — «статика» в конце первой стороны, в начале второй «побежал» стробоскоп, и вообще высокие завалены, середины нет, а бас... Нет, это не бас, это взбесился широкополосник, попавший в цепь обратной связи! Обмениваясь дисками, обиженные Богом люди сетовали на качество «Шостки», клялись писать только на «Свему» или «Орво» и никогда не обсуждали музыку — на кой черт ее обсуждать, Boston он и есть Boston!
А как он смотрелся на «вертушке»! Даже дураку было понятно, откуда берется музыка и как она выглядит, это вам не бессловесная скотинка компакт-диск, который куда-то уезжает с глаз долой, а после чего-то там играет. Откуда играет, что играет? Может, это и не диск вовсе играет, а черный ящик, который его заглатывает, так настроен — может, туда чего ни запихни, все равно King Crimson или Deep Purple звучать будет? Только подумать правильно надо.
Чем отличается «компакт» от человеческого винилового диска? Вы не могли не смотреть один из первых докатившихся до нашей убогой страны «ужастиков» «Муха» — там есть один примечательный эпизод: изобретатель устройства для телепортации всякой всячины засовывает в него бифштекс и беспроволочным способом переправляет кусочек хорошо прожаренного мяса в другое устройство. «Ну, как?» — осведомляется безумный инженер у помощника. «Ничего, — отвечает тот, — но это определенно не бифштекс».
Собственно, музыка на компакт-диске — определенно не музыка. Это звуки. Отлично и с душой записанные, на совесть отцифрованные, но звуки. Вся музыка осталась на виниле. Как и осталась в прошлом эпоха, ее, музыку, породившая. Не станете же вы верить поклонникам Prodigy или Oasis относительно достоинств их кумиров — мы-то с вами знаем, в каких местах произрастает Музыка. Явно не в тех, где ее упаковывают на лазерный пластик.
Виниловый дисочек свидетельствовал о себе на вид и на ощупь: «дубовый» конверт, «дубовый» винил, куча дорожек с широкими проплешинами пауз — какая-то предтеча брит-попа типа Kinks 1965 года. Дорожек поменьше, диск тяжелый — голову снести можно, картон конверта в палец толщиной — что-то американское самого начала 70-х. Iron Butterfly, наверное. Даже без конверта, издали спутать диск «Эмерсона» и, например, Led Zeppelin или Slade мог только какой-нибудь сибирский лимитчик. Таким и впаривали диски с переклеенными «яблоками» — написано на яблоке «Status Quo: Hello», он и верит. А то, что масса тонкая, сто вещей, как может быть только у Софии Ротару, и по границе «яблока» вытатуировано «СД» с кучей нулей, этого он не видит. Видит только то, что написано на «яблоке», которое мой друг директор котельной двумя часами раньше хитрым способом «перенес» с огрызка, недавно бывшего тем самым «статусом кво». Огрызок тот тоже в дело пошел — его у знающего человека на руины «Гранд фанк» выменяли, которые своим «яблоком» позже украсят что-то страшненькое советское, на несколько часов — пока счастливый недотепа не довезет до дома — обретшее чужую, прекрасную жизнь. Что такого и вполовину захватывающего можно сотворить с лазерным убоженькой?
Вы страшно удивитесь — а может, и нет, если в отличие от меня хорошо учились в школе, — но виниловый диск, на который записывался звук, произошел от металлического цилиндра, который вроде бы изобрел Эдисон. То есть фонограф, на котором проигрывали этот самый цилиндр, точно изобрел Томас Эдисон, но одновременно с ним в 1877 году точно такую же играющую штуку, в которой использовался цилиндр, придумал француз Шарль Кро. Вот только француз не пошел дальше идеи, а мудрый дядька Эдисон соорудил действующую модель, которую в 1878 году и запатентовал под названием «фонограф». Любопытно, что в патентной формуле он предусмотрел «иные формы» носителя звука, в том числе и в виде плоского диска, который, как мы сегодня знаем точно, появится, правда, гораздо позже.
Работала эта штука очень просто: вокруг вращающегося металлического цилиндра оборачивалась тонкая фольга, к которой прикреплялась острая игла, соединенная с мембраной — человек говорил, орал или пел дурным голосом в широкий раструб конуса, а из дырки в основании этого рупора воздух под давлением попадал на мембрану, мембрана передавала движение воздуха на иглу, та царапала фольгу. Получалась бороздка, по которой можно было прогнать иглу в обратном направлении. Вот тогда получался звук, отдаленно напоминавший тот, который издал оравший в раструб человек. С усилением этого звука дело было еще проще: чем длиннее и внушительнее подбирался конус, тем громче вопил фонограф.
В 80-е годы прошлого века конструкция аппарата была усовершенствована: вместо фольги на металлический цилиндр стали наносить толстый слой воска, — поэтому одно время в Америке граммофонная пластинка так и называлась wax, то есть «воск». Это вещество гораздо лучше передавало особенности колебаний иглы, то есть принцип hi-fi уже в те годы становился решающим. Немаловажным было и то, что такие цилиндры можно было использовать многократно — надоела запись, воск с прорезанными бороздками удалили и нанесли новый, девственный. Потом к цилиндру приспособили электромотор, и дело пошло гораздо быстрее. В конце концов Эдисон придумал, как тиражировать полюбившиеся записи — по воску с бороздками делали металлическую матрицу, с которой потом легко можно было штамповать новые восковые цилиндры. С этого момента цилиндрический фонограф переходит в разряд бытовой техники и очень скоро становится достопримечательностью модных салонов.
Собственно граммофон изобрел Эмиль Берлинер (англичане упорно произносят его фамилию как Берлайнер) — в 1888 году он решил, что будет гораздо проще записывать звук не на цилиндр, а при помощи вращающейся плоской пластины, в спиральных бороздках которой вибрирующая игла процарапает «звуковые следы». Так родился тот самый диск, оду которому мы с вами только что пропели. А как выглядел граммофон, на котором его проигрывали, можно увидеть на конверте любого диска — даже лазерного, — выпущенного фирмой RCA Victor. Собственно, тот граммофон и прислушивающаяся к звучащему с него голосу хозяина собачка и есть логотип фирмы. Еще десять лет Берлинер (он же Берлайнер) усовершенствовал прибор и вскоре придумал технологию тиражирования пластинок с помощью металлических матриц — почувствовав, что дело это прибыльное, в 1901 году он основал фирму RCA Victor, которая первоначально называлась изысканно «Компания говорящих машин Виктора» (The Victor Talking Machine Company).
Вообще-то восковые цилиндры Эдисона давали гораздо лучшее качество звука, однако компактность новых граммофонов с заводным пружинным приводом, а также простота тиражирования дисков оказались решающими факторами массового производства — в 1910 рынок уже был наводнен дисками, а в 1920 году Эдисон прекратил производство цилиндров.
Последним и самым главным усовершенствованием граммофона стал электропривод. До того процессы записи и воспроизведения имели, так сказать, акустический характер: звуковые волны приводили в движение иглу, которая процарапывала шеллак, в 1900 году сменивший в качестве материала-носителя воск. Естественно, игла гораздо лучше реагировала на громкие звуки, поэтому, например, оркестр в полном динамическом диапазоне его звучания записать было практически невозможно: игла просто «не замечала» негромкие пассажи или же падающий до шепота голос солиста. Проблема казалась неразрешимой, но в 1912 году был изобретен ламповый усилитель, а в 1925 году — пьезоэлектрический микрофон. Совместное их использование дало возможность записывать еле слышные звуки, а хорошее воспроизведение стало возможно с гораздо меньшими иглами.
Вторая мировая война замедлила производство граммофонов, но сыграла также и положительную роль в развитии техники записи: поставки шеллака из Японии прервались, и тогда-то и был изобретен винил — как оказалось, в качестве звуконосителя он был идеальным материалом, так как его поверхностные шумы практически равнялись нулю. Так была прорублена дверь на территорию долгоиграющих пластинок. До 1948 года диски воспроизводились на скорости 78 оборотов в минуту, а продолжительность записи не превышала пяти минут — и в том же 1948 году Уильям Бахман и Питер Голдмарк разработали так называемый лонгплей, в котором использовалась микробороздка. Физические характеристики винила идеально подходили для нарезки в нем чрезвычайно узкой бороздки, шириной всего 0,0076 см. Это позволило уменьшить скорость воспроизведения до 33 оборотов в минуту, а продолжительность звучания каждой стороны пластинки выросла до 20 минут.
Однако на этом работа по усовершенствованию граммофона не закончилась, и в 1949 году публике представили семидюймовую пластинку со скоростью воспроизведения 45 оборотов в минуту, что позволило уравновесить высокие и низкие частоты — это был следующий после изобретения воскового цилиндра Эдисона серьезный прорыв в области hi-fi, давший возможность весьма точного воспроизведения как очень громких, так и очень тихих звуков. Следующим естественным шагом стало появление стереопластинок — остается только гадать, почему рок-музыка, почва для которой была подготовлена в конце 40-х годов, так долго заставила себя ждать? Не для симфонических же оркестров унавоживали этот жирный чернозем, в самом деле?!
Мастер-тейпы и вовсе упростили процесс записи и последующего тиражирования дисков. До 1950 года запись производилась непосредственно на диск — в случае исполнительских ошибок или каких бы то ни было накладок приходилось перезаписывать всю пластинку с самого начала. С появлением техники предварительной записи на магнитофонную ленту и возможности дробления каждой стороны пластинки на независимые фрагменты ошибки стало редактировать значительно проще. А когда в 1957 году был налажен серийный выпуск стереофонических пластинок, будущее винилового диска оказалось предопределенным — ему было отведено 23 года, и это были годы неслыханного триумфа!
Производство пластинки стало делом сравнительно простым. Сигнал с мастер-тейпа усиливается и приводит в действие острое режущее лезвие. Это лезвие-стило прорезает стереофоническую бороздку в диске, поверхность которого покрыта либо ацетатом, либо тонким слоем мягкой меди — то, что в результате получается, называется мастер-диском (иногда внимательные коллекционеры находят в дорожках своих пластинок микроскопические частицы ацетата). Затем на мастер-диск наносится металлическое покрытие, которое потом снимается — оно называется «металлическим мастером», это точный «негатив» мастер-диска. На металлический мастер снова наносят покрытие, получая таким образом «материнскую матрицу», которая представляет собой точную копию — «позитив» — мастер-диска. На материнскую матрицу затем наносят еще несколько слоев покрытия — эти «негативы» называют штампами или маркерами (stamper). Два таких штампа, являющихся двумя сторонами пластинки, помещают в пресс, между ними вводят виниловую массу и в течение 20 секунд подогревают — во время приложения давления излишки винила, образующие звуковые бороздки, выдавливаются через специальные прорези в маркерах. Затем винил охлаждается, полученный диск вынимают из пресса, пробивают центральное отверстие, наклеивают на каждую сторону ярлык-«яблоко», маркируют пластинку у дорожки сбега и упаковывают в конверт. Все, теперь диск можно пилить на «вертушках», обменивать на другие диски, а можно не распечатывая поставить на полку и ждать 2010 года — по прогнозам службы маркетинга фирмы RCA, любая запечатанная пластинка, выпущенная до 1959 года, будет тогда стоить не меньше полутора тысяч долларов. Неясно, правда, что на эти деньги можно будет купить в 2010 году, но явно не меньше пары компакт-дисков.
В конце концов мы оказались там, откуда выехали: размер, как выясняется, значение имеет, а вот форма — нет. Не знаю, согласились бы вы перевести всю свою коллекцию музыки на два «чертовых колеса» диаметром метров пять или же вас устраивают пять сотен компакт-кассет и два парадных си-ди «для спецобслуживания». Не исключено, что вы заболели идеей — пока, к счастью, фантастической, — мелькнувшей в фильме «Люди в черном»: идеальный звуконоситель может быть размером с обручальное кольцо. Тогда вы могли бы хранить всю свою музыку в коробке из-под кукурузных хлопьев, а аннотации к музыке изучать под микроскопом. По-моему, вполне достаточно того, что мы слушаем нашу музыку и получаем от нее удовольствие. Или злимся и не получаем никакого удовольствия — и в том и в другом случае это музыка, а не кусок пластика, картона или чего там еще, что обостряет наши чувства и доказывает, что, несмотря на глупости в экономике и дороговизну шанцевого инструмента, мы по-прежнему живы. Пусть даже слушаем совсем разную музыку. А второй «Белый альбом» «Битлз» или «Черный альбом» «Металлики» нам, по большому счету, не нужны.
Сергей КАСТАЛЬСКИЙ