ЗАКРЫТЫЙ ЧЕМПИОНАТ

Каково с драматургом Виктором Мережко играть в нарды

ЗАКРЫТЫЙ ЧЕМПИОНАТ

Наш корреспондент Наталья Дюкова сходила в гости к известному кинодраматургу Виктору Мережко и предложила ему сыграть в нарды. Свой неожиданный поступок нам Наталья объяснила так: «Люди искусства в большинстве своем при виде диктофона сразу же начинают рассуждать о собственном творчестве. И сбить их на другие не менее животрепещущие темы практически невозможно. А в игре люди расслабляются, становятся более азартными и могут говорить свободно о чем угодно». В результате игрищ с драматургом в нарды получилась целая пьеса с тремя действующими лицами: хозяин квартиры, его гостья и большущий попугай-ара.

— Ух, какой шикарный попугай! Как тебя зовут?

— Ксю-у!

— Тогда меня — На-а!

В. М.: — Она все равно не запомнит.

— А кто «Ксю» говорить учит?

В. М.: — А все кому не лень.

— Ксю нецензурно выражается?

В. М.: — Нет, она говорит только хорошее.

Попугай: — У-уу! (Громко имитирует неприличный звук.)

В. М.: — Ксюша! Как тебе не стыдно, ты меня позоришь.

— Ничего, ничего. Вы в нарды-то играть умеете?

В. М.: — Ну... Видел... как армяне играют.

— Главная задача — обыграть. Нужно занять стратегически выгодные позиции.

В. М.: — Это страшно звучит.

— При этом важно, с одной стороны, не давать противнику занять все позиции, а с другой стороны, важно свои фишки гнать. Как можно скорее.

В. М.: — Мои белые, да?

Попугай: — Да!

В. М.: — А «гнать» — это... вот этой штукой?

— Этой, этой, потрясите сначала. Кидайте. (Чбонь!) Вот — семь.

В. М.: — Что «семь»? Куда «семь»?

— Значит, семь ходите. Считайте.

В. М.: — Раз. Два. Три. Четыре. Пять... Семь... И вот эта вся тряхомудь — в этом смысл?

— Нет, смысл, конечно, в интервью.

В. М.: — О! У меня одиннадцать...

Попугай: — Тю-у!

В. М.: — Это много. Вот этой штукой я бил...

— ... мы не в подкидного...

В. М.: — Раз, два, три, четыре... куда?

— Да куда хотите! Любую позицию можете выбрать. Кстати, вас считают знатоком женских душ. Чего вы о нас такое знаете, чего мы сами не знаем?

В. М.: — А вы вообще о себе ничего не знаете.

— Секундочку, сколько там было?

В. М.: — Три и шесть — девять. Ничего вы о себе не можете знать. Четыре... Раз, два, и этим — два.

— И чего мы о себе не знаем?

В. М.: — А ничего. Не знаете, что подчас бываете глуповатыми, что вы на самом деле верны, самоотверженны и жестоки, что умеете защищаться в экстремальных ситуациях и замечательно умеете предавать... О! Двенадцать... Повторяю: вы ничего о себе не знаете. Вы обратили внимание — когда женщина-писательница пишет о женских судьбах, там, кроме соплей, простите, ничего нет... (Тут я под «закидон» слямзила у него фишку и походила в свою пользу.) Это моя! Чего вы хватаете? От жадности, что ли? Женщины все такие. Чуть что, сразу — хвать! За чужое... О чем я? Когда женщины пытаются писать что-либо сентиментальное, то они никогда... раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь... Мне сюда?

— Тут моя стоит.

В. М.: — Я сейчас пересчитаю: раз, два...

— Считайте-не считайте, там моя стоит. Так что там «женщины никогда...»?

В. М.: — Там начинается рыдание над собственной судьбой. Все субъективно личное, трогательное и сердечное. В этом и величие женщины и глупость. Она поступает интуитивно. Мужик тупой. Он такой, как я всегда говорю, компьютер устаревшей модификации, но — компьютер, всегда просчитывает что-то. А женщина — это сердце, оно без конца вибрирует, чувствует, посылает сигналы... и принимает их. Она — это истинное дитя природы. Мужик — это такой... вырожденец... Существо случайное... Оплодотворитель. Некоторые жучки после оплодотворения убивают самцов. На фиг он нужен? По идее, вы сейчас с нами так и делаете — убиваете: жестокостью, неверностью, любовью невероятной. Вообще, переносить женскую любовь, такую... преданную, очень тяжело, женщина требует полнейшего подчинения себе, она хочет, чтобы объект ее любви был карманным созданием, захотела — выпустила, захотела — посадила на место, захотела — ударила. Мужчины — тоже собственники, но не в такой степени... Я вот говорю, а вы фишки двигаете и со всем, видимо, соглашаетесь?

— М-м-м... частично.

В. М.: — ...Естественно. Сейчас такое время, что женщина деньги зарабатывает, но это время пройдет. Женщина должна идти за сильным самцом. Мужик идет за самкой, но кратковременно, пока ждет, кого она выберет. Есть такое потрясающе фальшивое женское восклицание: «Он меня взял!» (!!!) Да никогда он тебя не возьмет, если ты этого не хочешь!

— А... вы себя «сильным самцом» считаете?

В. М.: — Конечно. У Шолохова есть такая потрясающая мысль в «Тихом Доне»: «Сука не захочет, кобель не вскочит», так вот я считаю себя сильным самцом — был, есть и, надеюсь, буду. Меня любят женщины, я люблю женщин...

— За что вас женщины любят?

В. М.: — Мне нравится... вам так все и расскажи! За все: за мужскую сущность, за физиологию, думаю, за, ну... м-м, скажем так — известность, за отсутствие живота...

Попугай: — А-ааа!

В. М.: — А чего вы смеетесь? Вообще, живот для мужчины — это самое большое испытание. И самая большая проверка для женщины. Если женщина говорит: «Ой, у моего мужичка такая «подушечка», так удобно полежать»... Я вас умоляю, это такое кокетство. Женщины на самом деле любят, чтобы живота не было, чтобы никаких жировых складок, тем более таких, когда непонятно, как «туда» заглянуть. Но женщина предпочитает оправдывать мужчину — то ли его физический недостаток, то ли страсть к употреблению пищи. Поехали.

— Поехали. Вот здесь — «шесть».

В. М.: — Ага. А вы уже и торчите здесь... Пересчитаете?

— А я и считаю: шесть, семь. Шутка.

В. М.: — Женщина говорит: «Я готовлю, а ты не ешь». Женщина вообще противоречивое существо. Потому что она потом говорит: «Слушай, ты все время жрешь! Посмотри, на кого ты похож! Меньше ешь». Он начинает меньше есть, она спрашивает: «Тебе, что, не нравится, как я готовлю? Я тебя уже не устраиваю и как хозяйка?»

Попугай: — Би-ип!

В. М.: — Это четыре, да? ...Два, три, четыре, пять, шесть.

— А?

В. М.: — Погоди, вот, допустим, мужик сидит дома. Ее вопрос: «Ну чего ты все время дома?» Как у Высоцкого: «Придешь домой — там ты сидишь». «Сходи куда-нибудь, ей-богу, надоел, глаза мозолишь». Редко бывает мужик: «Слушай, тебя не бывает дома! Ты же все время где-то торчишь». То есть сидишь дома — тебя много, пропадаешь где-то на работе или с друзьями — плохо. Полное противоречие. О! Двенадцать! И что я делаю?

— Куш — ходите по шесть аж четыре раза.

В.М.: — ...Семь, восемь, девять, раз, два, три... и еще.

— «И еще» не надо, тут моя стоит. Сходите еще чем-нибудь. Не получается? Это же, блин, мои фишки, не наступайте на них.

В. М.: — Ну, сходите уж сами моими фишками, я вам, что, армянин?

Попугай: — Турок.

— Попугай, что, на все реагирует?

В. М.: — На все, на все, вот (стучит фишкой) — на все реагирует, на стук...

Попугай: — Куш!

— Хорошо, что мы не в карты играем, она бы летала и подсказывала.

Попугай: — Ксю-у!

В. М.: — Она хорошая, красавица.

— По-моему, вы мужчин не очень любите?

В. М.: — Я их вообще не люблю, кроме своего сына. Ему всего 18 лет, а он мужчина. Немножко инфантильный, но внешне, по снисходительности... по любви к женщинам... А женщин я обожаю, но не всех подряд. Есть сволочи, стервы...

— А к стервам вы как?

В. М.: — Я их не люблю, стараюсь не вступать с ними в контакт. Стерва — это концентрация женского эгоизма. Если женщина стерва, она настолько «максимально женщина», что превращается в своеобразного уродца. Она хочет все, любит до конца, изменяет предельно, пилит бесконечно, она не знает, к чему применить свою бабью сущность. Эти женщины, они опасны, потому что они своеобразные вампиры. Они могут терзать не только мужчину, но и семью, дом, друзей и подруг, это такой вариант упыря. Слушай, ты чего такая печальная?

— Я вот думаю, мой ход...

В. М.: — Среди мужчин тоже есть «стерва», называется стервец. Это, скорее, полупедерастичный такой мальчик, в нем женское начало такое присутствует.

— А в вас это самое женское начало не присутствует ни в какой степени? Ну, в хорошем смысле?

В. М.: — Любовь к детям. Я детей люблю, как женщина.

— А рыцарство в вас есть?

Попугай: — Есть! Есть давай!

В. М.: — Есть, но в себе я его боюсь. Потому что рыцарство автоматически предполагает помеху в работе и помеху в семье. Рыцарь должен на какой-то миг забыть о своей мужской сути, он должен превратиться в полное орудие в руках женщины. Как только женщина поступила так, что мужчина должен ее защитить, — вот тогда и возникает мужчина-идиот, который должен быть рыцарем.

— А как же вот эти наши бабские мифы о рыцарях?

В. М.: — Я вас умоляю. Даже великие... даже Пушкин, он поступал не «как рыцарь», а как мужчина, он защищал прежде всего свою уязвленную честь, а не честь Натали. Или Лермонтов, он обладал такой женской стервозностью...

Попугай: — У-уу!

В. М.: — Поэты во многом являются женщинами. За ними — мужчины-артисты. Женщина-артистка — это стопроцентная женщина, а мужчина-артист — это наполовину мужчина. Аналогично: поэт-мужчина — это на две трети женщина. Вы не задумывались об этом?

— Ваш ход.

В. М.: — Мой ход. Давно уже мой ход. Раз, два, три.

— Чего бы вы никогда не сделали ради женщины?

В. М.: — Не оставил бы своих детей.

— Они же у вас взрослые уже.

В. М.: — Дети никогда не бывают взрослыми, дети всегда остаются детьми. Всегда. В чем прелесть любви к детям? Даже если тебе девяносто, а твоему ребенку шестьдесят, все равно он твой ребенок, все равно кажется, что он неправильно поступает, что у него нет жизненного опыта, что ты можешь, даже уже будучи в полном маразме, научить его чему-то. Вот такой родительский эгоизм. Я надеюсь, что мне удается избегать этого. Но любовь к детям у меня невероятная.

— То есть вы думаете, что больше никогда не женитесь?

В. М.: — Не совсем так. Брак — вряд ли, но и сейчас у меня есть женщина, молодая женщина, которая мне очень дорога и близка, но другое дело, что есть масса условностей, которые надо преодолевать.

— Какие условности?

В. М.: — Ну, скажем, разница в возрасте, семейное положение... Мое семейное положение и ее; необходимость исключать такую возможность, как рождение ребенка. Это существенные условности, и их нужно взвешивать.

— Кидайте кости. Это ваши «семь».

В. М.: — Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь.

— Ага... Какую вы мне засаду поставили!

В. М.: — Некуда деваться?! А-а-а! Вот вы видите, мужская примитивность, она сработала. Или везение. Мы, кстати, могли бы примерно об этом самом говорить без этой тряхомуди.

Попугай: — Мя-у-у!

В. М.: — Ксюша, ну иди сюда, моя девочка! Вот, кстати, женщина! Она ревнива неслыханно!

— Ревнует КО МНЕ?

В. М.: — А как же! Она к каждому, кто приходит сюда, ревнует. Потому что ей меньше внимания.

— И как же она вас ревнует?

В. М.: — Будет орать в клетке, потом начинает болтать, чтобы обратить на себя внимание. Поцелуй папочку.

— А девушки вам сцены ревности устраивают?

В. М.: — Да-да.

— И каков был самый большой скандал? С битьем посуды?

В. М.: — Посуду никто никогда не бил, а слезы, угрозы, шантаж — все это было. И бывает еще.

— Как решаете эту проблему?

В. М.: — Или логическими убеждениями, или жестким пинком.

— А сами скандалы устраиваете?

В. М.: — Я могу вспылить, но не от ревности, а от оскорбленного самолюбия.

— А вы бы могли простить женщине измену?

В. М.: — Да! Дело в том, что я и прощаю... да и когда-то прощал. Кроме своей жены. У меня не было оснований ее подозревать. Но я могу понять и простить. Если это носило характер случайный, спонтанный характер, ну, скажем... во время какой-то игры...

— Кстати, ваш ход.

В. М.: — Пять. Раз, два, три, раз, два ...Хмель. Ситуация... общая какая-то обстановка, общая энергетика... Я могу понять, если это не есть черта характера... Если это «спортсменка», я ухожу немедленно.

— Вы мстительный человек?

В. М.: — Не-е-ет!

— А за даму? Ну, скажем, самая чудовищная ситуация — изнасилование?

В. М.: — Нет. Я могу, наверное, только за своих детей. И может быть, за самую любимую женщину, безусловно! Не мстить, месть — это неправильное определение, а нанести закономерный естественный урон той стороне, которая нанесла урон моим близким. Если кто-то обидел моих близких людей, я способен провести аналогичную операцию. Это не есть месть. «Вырезать всех до девятого колена» — это месть, а то, о чем я говорю, — разовая акция.

— Вы кого любите, брюнеток или блондинок?

В. М.: — Блондинки... брюнетки — это все очень условно.

Попугай: — Хр-р-р-р! Ко-ко-ко!

В. М.: — Я люблю, когда у женщины хорошие формы. Вот говорят: «О, ноги от ушей!» «Ноги от ушей» — это, значит, длинные, тонкие, костистые, костлявые ноги. А ноги должны быть плотными, упитанными, с хорошими бедрами, с хорошей попкой, с хорошей грудью, с хорошей шеей, с хорошими зубами, с хорошей кожей.

— Приближено к Венере? Ноги с шеей и зубами? Стройная, типа, такая?

В. М.: — Совсем Венера! Не люблю манекенщиц. Там, кроме длинных костей и комплекса нарциссизма... она даже в постели — любуется, как она в этой позе выглядит.

— Есть мнение, что современную моду на худых женщин придумали педерасты, умышленно приближая образ женщины к такому... мальчиковому.

В. М.: — Ну так большинство наших мастеров модельного бизнеса отличаются нетрадиционной сексуальной ориентацией. Наоми Кэмпбелл — еще ладно, негритянка — это сексуально, но на наших «вешалок» смотреть невозможно: выпирающие ключицы, тощие руки, между ногами просвет, не люблю я все это.

Попугай: — А я?

— А какой способ обольщения вы предпочитаете?

В. М.: — Комплименты.

— Недорогой способ, незатратный.

В. М.: — Настоящую привязанность не купишь покупкой швейной машинки. А вот если я вам скажу, что у вас невероятно сексуальные губы, и очень чувственные ноздри, и мне очень нравится цвет ваших волос — в этом есть какая-то интрига. Я это говорю искренне, а если я вам это буду говорить два часа, то вы — поверите.

— Значит, женщина «любит ушами»?

В. М.: — Да, но мужчина — в еще большей степени. Мужчина так любит комплименты! Но он скрывает, делает вид, что его это не колышит.

— Нужно льстить?

В. М.: — Это не «льстить», а возвышать своего партнера. Даже на органическом уровне, если каждый день я буду вам говорить: «Какой у вас потрясающий нос, настолько чувственный...»

Попугай: — Ау!

В. М.: — Уверяю вас, что через месяц, через два, он у вас станет такой красоты... он у вас и так хорош... и... он будет таким сексуальным и желанным, и вы увидите, что ваши губы... Покажите ваши губы...

Попугай: — Тю-у-у!

В. М.: — Какая прелесть, какие они чувственные. И организм начинает выделять определенные секреции, чтобы все это стало прекрасным. А если каждый день говорить гадости: «Чего у тебя такой нос омерзительный, а губы — ты их с котлетой съела?»

Попугай: — Бе-е-е-е!

В. М.: — «... а глаза ушли на затылок» — так все уйдет на затылок, губ не станет, и нос станет как у бабы-яги, потому что организм вырабатывает определенные секреции, которые способствуют красоте или убивают ее.

— Мне первый вариант понравился больше... Ладно, давайте доиграем. Кидайте. Шесть и три. Напоминаю: вам вот сюда нужно свои фишки довести.

В. М.: — Раз, два, три, четыре... если честно, только сейчас начинаю что-то понимать. Поцелуй папу, ты, балда со шнобелем!

— ???

В. М.: — ...это я попугаю. Ну... насрала, да? Ах ты курица! Никогда этого не делала. Это впервые в жизни.

— Да? А по виду... не скажешь. Слушайте, вас журналистки не боятся?

В. М.: — Я, что, похож на сексуального маньяка? Самое отвратительное для мужчины — это насилие. Если мужчина насилует... м-м-м... без просьбы женщины — это, во-первых: никакого удовольствия, во-вторых: это стыдно, а в-третьих: вообще, возьми нормально займись онанизмом, сбрось страсть, похоть и энергию, по сути это то же самое. Насильник — человек либо психически неуравновешенный, либо дурак. У меня есть один приятель, очень известный кинорежиссер, он не так уж молод... Когда ему лень идти на встречу с девушкой, он замечательно сам себя обслужит и говорит: «Так хорошо! Потом сижу и работаю»...

— Вы упорны в достижении цели?

В. М.: — В смысле женщин? Нет. Если я вижу, что я женщине неинтересен, я очень легко ухожу. Есть, конечно, сожаление: «Как жалко». Мне именно поэтому очень близка песня: «Ах, какая женщина — мне б такую!» Эта формулировка мне очень свойственна.

— У вас не было желания написать откровенные мемуары?

В. М.: — Нет, несмотря на то что мне все время это предлагают. Нет времени. Да и, чтобы написать настоящие мемуары, нужно на полгода, пока ты пишешь, потерять такое понятие, как «стыд». Потому что рассказывать, как я с кем спал, как я ухаживал, как меня бросали или кого я бросал... это должно быть произведение либо отчаявшегося человека, либо человека бессовестного. И мемуары получились бы слишком толстыми, у меня было столько женщин...

— Сколько?

В. М.: — Не считал, не знаю.

— Ну приблизительно? пятьдесят? триста? четыреста? пятьсот?..

В. М.: — Больше, значительно больше. Память у меня хорошая. Но романы я не люблю. Романы — это вещь ответственная и занудная. Начинаешь придираться, ревновать, видеть мелочи. Когда встречаешься раз, два, три, десять, то не замечаешь ни родинки на спине, ни запаха изо рта. Это не любовь, это увлечение. А за всю жизнь у меня было три любви, а все остальное — увлечения.

— А способны ли вы на широкие жесты?

В. М.: — Только по отношению к своей семье. А если так просто, два дня страсти — и я продал мастерскую, купил тысячу роз, на сдачу — тысячу бутылок шампанского, наполнил им ванну, уложил туда малознакомое тело, присыпал розами, потом все спустил в дырочку и заночевал в подъезде? Это бред. Нет, такого не будет. Я вместо этого лучше куплю две стиральные машины. Скучно, да? Я особенно не люблю романы с актрисами, там всегда карьерные соображения; даже если она очень известная, все равно рассчитывает на слово, которое ты замолвишь перед режиссером.

— А вы даже при кратковременных связях хотите, чтобы любили вас, вас и только вас?

В. М.: — Только так. И даже сейчас, будучи уже, мягко говоря, довольно зрелым мужчиной, я не могу допустить мысли, что могут любить мою узнаваемость и популярность, мои сорок фильмов... Меня и только меня! Все остальное прилагаемо. Даже если бы я был инженером на полиграфическом комбинате, у меня был бы другой круг женщин — не такой шикарный и разнообразный, не такой... бесконечный, но все равно был бы круг, и я оставался бы самим собой.

— А вы, как говорят у нас в подкидном, и остались. В смысле я все же выиграла.

В. М.: — Поверьте, что я этому очень рад.

Наталья ДЮКОВА