ГАЗООБРАЗНЫЙ ЯКОВЛЕВ

ГАЗООБРАЗНЫЙ ЯКОВЛЕВ

Я живу в Петербурге, но по понедельникам езжу в Москву на работу.

Странная жизнь, в которой для журналиста, занимающегося политикой, есть свои преимущества.

Когда, вырываясь в конце недели домой, я вижу плоды трудов губернатора Яковлева, причем вовсе не политические, а самые что ни на есть коммунальные, бытовые — ведь он всегда выставлял себя твердым хозяйственником, питерским Лужковым! — я понимаю, что мой дом и мой Питер по-прежнему стоят на болоте.

Дело в том, что Яковлев — хозяйственник не твердый и даже не жидкий. Он газообразный хозяйственник.

В Питере добиться того, чтобы с наступлением холодов дали тепло, — нужно три недели ходить в жилконтору, писать заявления, регистрировать и оставлять копии, разыскивать главного инженера, подключать жильцов, жаловаться в какую-то там «горячую линию»... В итоге у меня — с моими связями и возможностями звонить по прямым телефонам половине вице-премьеров — паровое отопление заработало в двадцатых числах ноября.

Что говорить о тех, кто живет в Питере всю неделю, пока я работаю в Москве...

Я знаю дом, в котором нет отопления четвертый год.

Моя теща восемь месяцев таскала воду в туалет из кухни и писала, писала заявки на вызов водопроводчика, пока я не понял, что нужно попросту заплатить.

Мне очень хочется спросить Яковлева в эфире, согласен ли он лично возместить мне расход. И пусть оставит адрес, чтобы все бедолаги получили свое.

Но дело не только в отсутствии воды в городе наводнений.

Питер, такой роскошный на фото, на самом деле показательно темен и грязен. Знаю телемагната, который, пройдя по Невскому метров пятьсот, мрачно глянул на заляпанные ботинки, бросив корреспонденту одно:

— Мочить.

На дорогах нет разметки. Дороги — чудовищны. Гребенщиков пересел с «Мерседеса» на джип: душа страдала из-за подвески. Фонари включаются в глухой темноте и горят по какой-то непостижимой схеме, со второго на третий. На Московском проспекте — аэропорт, правительственная трасса! — путешественника встречают горящие буквы: «ХЕРСКАЯ». Внутри подстригают. На Невском зазывает вывеска: «ГА...О». Это сеть закусочных, названия не привожу. Говорят, Лужков начинал с того, что штрафовал цинично за каждую негорящую букву в световой рекламе. Яковлев не циник. Он, должно быть, доплачивает.

Яковлев гордится отреставрированными пешеходными улицами вроде Малой Садовой. Считается, это как бы северный Арбат. Я пришел туда поздним вечером. Это был не Арбат. Это был стыд. Горящие (через раз) прожекторы подсветки бесстыдно выпячивали кривизну стен — их покрасили, но не отремонтировали. Часы, отсчитывающие время до чего-то, застыли.

По улице фланировала вполне довольная окружавшим ее публика. Ужас бедности — в отсутствии возможности сравнения. Питер беден. Люди не могут поехать ни в Москву, ни в Лаппенранту и живут, не ведая, что так жить нельзя.

Миф о Петербурге, как и его дома, нуждается в обновлении. Во всяком безобразии следует соблюдать приличия, как говаривал, кажется, Зощенко. Питерское телевидение, ради которого в провинции когда-то покупали дециметровые блоки, сегодня не смотрят нигде. Это для питерского телевидения счастье. Счастье, что никто не видит, как под Яковлева ложатся, говоря о любви. Лежащие оправдываются тем, что другой работы нет. Вранье. Кто хочет, тот находит работу — можно податься в Москву, можно — за границу, можно сменить профессию. Ты либо свободен, либо лежишь под тем, под кем тебе скажут.

Меня долго удивлял фантастический рейтинг Яковлева — сорок пять процентов. Пока я не понял с великим стыдом элементарную вещь: Петербург — никакой не город высокой культуры. Средний питерец — умеренной вредности озлобленный провинциал. Просто культура мертва, а миф еще жив.

В поезде я безошибочно отличаю москвичей. Питерцы никогда не здороваются, заходя в купе.

В питерских магазинах даже не хамят — на тебя просто не обращают внимания.

В метро дорожная сумка вызывает агрессию.

А четыре написанных выше абзаца — дикую ненависть к их написавшему и искреннее желание выслать его в «вашу Москву», хотя разумнее приехать туда хоть на день самому.

Эти люди и должны голосовать за Яковлева.

Любой барон заслуживает своих вассалов, как и вассалы — барона.

Питер — куда более точная, чем Москва, модель нашего общества, в которой нет единства во взглядах на то, что хорошо и что плохо. Люди не хотят богатых, не хотят бедных, а хотят жить нормальненько-средненько и при этом по возможности не утомляться. Они говорят с удовольствием, что Чубайс с Березовским всех ограбили, но никогда — что сами криво циклюют паркет, кладут под дождем асфальт, хреново ремонтируют машины или шьют вовсе не то, что хотелось бы носить самим. Во всем виновата Москва, а также Березовский и Чубайс. А мы не виноваты ни в чем. Таким людям можно навязать любую волю.

Яковлев навязал, какая у него была.

Случилось худшее. Люди срослись с властью.

Я до бесконечности могу ругать Яковлева и защищать горожан, но защищать только там, где частная воля бессильна. Люди не могут сами включить отопление. И у них есть контракт с властью в виде квартплаты, на который эта власть плевать хотела.

Но люди виноваты не меньше Яковлева в том, что не потратили достаточно сил, чтобы поставить в парадном домофон, вставить разбитое стекло, скинуться на ремонт. Общество, само формулирующее и само реализующее свои цели, называется гражданским. Оно увольняет яковлевых на том же основании, на каком заменяют нерадивую домработницу.

Я семь лет с переменным успехом веду войну за гражданское общество в своем питерском подъезде.

Последнее поражение было в день рождения жены, когда я купил свечи в цветных стаканчиках и расставил их от входа по лестнице. Так делают в Финляндии, во Франции, во всем мире, и прохожие радуются: на чьей-то улице праздник.

И когда я расставил свечи, моя соседка, милейшая женщина, народная артистка, их потушила и хотела уже звать милицию.

Российское общество не умеет радоваться. Потому оно ждет праздников от власти. Но твой праздник тебе никто не устроит.

Тем более власть.

Дмитрий ГУБИН