Окончание. Начало в № 28
Валерий СИРОВСКИЙ
Тридцать лет назад на экранах страны появилась «Красная палатка». По размаху, по участию западных кинозвезд фильм не уступал голливудским блокбастерам
ЭПИЗОД ТРЕТИЙ.
Шеф неаполитанской каморры
Сцена на ледоколе «Красин», который спас итальянцев, — в ней были заняты актеры Питер Финч, Кардинале, Коннери и другие — снималась в Италии в 35-градусную жару. Неаполь стал Северным полюсом, и вся сцена снималась на каком-то зачуханном корабле с выносными декорациями. Проблема была не в том, что стояла жара. Снимать было трудно по той причине, что повсюду в обозримом пространстве стоял Пятый американский флот. На палубах его стояли красавцы-матросы и в бинокли разглядывали Кардинале и Коннери. Казалось, что линкоры просто заваливаются на один бок.
Директором картины с итальянской стороны был Витторио Глори. Он хорошо знал неаполитанский мир, потому что сам был из Неаполя. Мы с ним сдружились, а я к тому времени уже так хорошо знал итальянский язык, что где-то месяца через три он спросил меня: «Ты что, разве не итальянец?» Узнав, что я русский, он еще больше проникся ко мне дружескими чувствами. И я, воспользовавшись этим, как-то сказал ему: «Витторио, я тебя никогда ни о чем не просил и, если ты не выполнишь моей просьбы, я обижаться не буду. Скажи, можешь ли ты познакомить меня с шефом неаполитанской каморры (мафии)? Просто так, из любопытства». «Я тебе скажу через два-три дня», — сказал он.
Через три дня он сказал: «Можно». Меня так разрывало от счастья, что я не сдержался и проговорился Калатозову. Он, конечно, как человек увлекающийся, сразу спросил: «А мне можно?»
Я опять бегу к Витторио и спрашиваю, можно ли взять Калатозова. И он опять отвечает: «Скажу через два дня». Через два дня он говорит: «Можно».
И однажды после съемок мы садимся в машину, и Глори везет нас по Неаполю. Везет очень долго, уже стемнело, и вдруг среди этой темноты мы въезжаем в остров света. Это оказался магазин электроприборов. Мы вошли в него — это был огромный шикарный магазин, в котором было все, кроме покупателей, — совсем как у нас во времена кризисов.
Мы шли по этому пустому магазину, и в конце него мы увидели человека, который сидел за столиком, в кресле, в самом углу. Этот человек был поразительно похож на Калатозова — такой же большой и полный. Мы подошли к нему, Глори представил нас, и он не вставая протянул нам руку с огромным драгоценным перстнем. Очевидно, мы должны были ее поцеловать, но Калатозов пожал ему руку с большим достоинством, то же самое сделал и я. Шеф улыбнулся и широким жестом предложил нам сесть. Мы садимся напротив, смотрим друг на друга, улыбаемся, но разговора не получается.
Положение глупое, но действительно непонятно, что можно спросить. Спрашивать, как дела у мафии, было бы нелепо. Поэтому мы молчим, молчит и мафиози. Он улыбается и разводит руками: вот так, мол... Мы молчим. Он опять разводит руками, и мы улыбаемся. Так продолжалось несколько минут, а потом он спросил: «Кофе?» Мы оживились, закивали головами, и нам подали кофе. Мы с удовольствием выпили его и поблагодарили шефа. Он улыбнулся и широко развел руками. Мы поняли, что больше нам тут делать нечего, пожали мафиози руку, попрощались и ушли.
Общеизвестно, что в кинематографической среде очень популярны розыгрыши. Вот и на «Красной палатке», чтобы разнообразить свою жизнь, мы пользовались этим как средством от усталости.
Однажды, когда на окраине Рима в павильонах «Видеса» снимался интерьер квартиры генерала Нобиле, мы узнали, что у Эдика Марцевича (он играл шведа Мальмгрена) день рождения. Эдик, очень добрый и обаятельный человек, к тому времени уже прославился как самый молодой Гамлет в СССР.
За английскими диалогами следил специальный человек — американец Пол Маслянский, который с гордостью говорил: «Мой отец не из Минска, а из Пинска». Потом Пол разбогател и стал известным продюсером, в частности знаменитого фильма «Полицейская Академия». Он был заводной малый, мы с ним подружились и стали обдумывать неординарное поздравление Эдику. И придумали — решили послать ему телеграмму от имени Клаудии Кардинале. Чтобы не было недоразумений, мы предупредили об этом Калатозова. Калатозов был игручим человеком и пошел на это охотно. Телеграмму должны были вручить во время съемок.
Снималась сложная философская сцена, в которой участвовали Шон Коннери, Кардинале, Питер Финч, Марцевич и другие. А мы с Полом поехали на почту, чтобы договориться с почтальоном. Но пришлось все объяснить про розыгрыш и про то, что режиссер все знает и согласен. Иначе это было бы противозаконно, и нас могли бы посадить за сговор. Мы попросили, чтобы нам пошли навстречу, но почтари направили нас к директору почты. Он отнесся к нам с пониманием, но попросил расписаться в содеянном и сам расписался — вот такая была серьезная процедура. Но мне понравилось, что они так блюдут свои законы, хотя хохма была вполне безобидная.
И вот на съемках в перерыве между дублями входит почтальон и вопрошает: «Синьор Марцевич?» — и подает ему телеграмму. Он расписывается и читает, а телеграмма была на английском языке, поскольку Кардинале знала его прекрасно, а Эдик тоже понимал.
Текст телеграммы привожу не дословно, но достаточно точно:
«Дорогой Эдик! От всей души поздравляю тебя с днем рождения. Ты знаешь, как мы сблизились на картине и как я тебя люблю. Чтобы отметить этот день в вечном городе, я приглашаю тебя провести вечер вдвоем. Буду ждать тебя после съемки на выходе из павильона в 6.20. Клаудия».
Марцевич прочитал телеграмму, и мы увидели, как сквозь грим «Макс-Фактор» на его лице проступила бледность. Калатозов и виду не подал, что что-то знает, и сказал: «Ну ладно, продолжаем». Эдик спрятал телеграмму и начал играть. И вдруг Калатозов кричит: «Стоп! Стоп! Что с тобой, Эдик? Случилось что-нибудь?» «Нет, нет, — быстро проговорил Эдик, — все в порядке. Извините, давайте еще раз».
Следуют второй дубль, третий, четвертый. Калатозов начинает заводиться. Сделали еще несколько дублей. «Да ты что?! — орет Калатозов. — Я тебя в Россию сейчас отправлю». Все притихли, понимая, что раз Калатозов разошелся, всем лучше замереть. «Все, — в конце концов сказал Калатозов, — эту сцену снимать не будем». У Эдика был удрученный вид, но было заметно, что изнутри он просто светится от счастья.
Закончилась смена. Эдик замешкался в гримерной, а мы из окна павильона, сквозь жалюзи, наблюдали следующую сцену: стоит белый «Мерседес» Клаудии, в нем сидят шофер и телохранитель из Сицилии. Выходит Эдик Марцевич, и тут же выходит Клаудия. Мы не слышали их диалога, а потому все это выглядело, как в немом кино. Идет объяснение между Эдиком и Клаудией. Они смеются и начинают что-то выяснять. Клаудия пожимает плечами, и тут появляемся мы и раскрываем все карты. Вечером мы собрались в хорошем ресторане и отпраздновали день рождения Марцевича.
А однажды разыграли меня. Но это был возвышающий меня розыгрыш. Тогда мы три месяца провели на ледоколе «Обь» на Земле Франца-Иосифа, и естественно, что вечерами все собирались и развлекали друг друга: Визбор и Хмельницкий пели свои песни, Никита Михалков, который играл летчика Чухновского, частушки, и я тоже иногда пел итальянские песни, которые знал лучше, чем сами итальянцы.
Юрий Визбор тогда работал на радиостанции «Юность». И в программе — для тех, кто не спит, — я знакомил слушателей с первыми лицами итальянской эстрады: Мина, Челентано и др. Я привозил из Италии пластинки, писал тексты для телепередачи, в которой рассказывал об этих звездах. Так что с Визбором мы были знакомы давно, а на картине, где он играл чешского ученого Бегоунека, сблизились еще больше.
Тогда — это все помнят — были времена, когда модно было давать концерты в закрытых НИИ (или, может быть, там сидели люди, которые были смелее, чем Госконцерт), и Визбор как-то сказал мне в перерывах между съемками: «Ты не можешь поехать со мной в один военный институт? Меня туда пригласили попеть». Я с удовольствием согласился, и мы с ним поехали.
Я стою за кулисами, слушаю, и вдруг посреди концерта Визбор объявляет: «А сейчас я приготовил вам сюрприз. На фильме «Красная палатка» работает итальянец, который, как и я, сам пишет песни. Он любезно согласился спеть для вас несколько песен». Это был действительно «сюрприз» — я чуть в обморок не упал за кулисами. А Визбор представляет меня чуть ли не лауреатом Сан-Ремо и фамилию мне придумал — что-то вроде Франческо Росси. Подвести я его, конечно, не мог, и мне пришлось выйти на сцену и взять гитару.
Весь юмор состоял в том, что я пел так, как многие тогда пели на кухнях, в походах, которые тоже тогда были в моде. Это было задушевно, но, конечно, абсолютная самодеятельность. Но что начало твориться в зале после первой песни — трудно передать! Мы же жили в закрытом обществе, нам мало что было доступно, а тут вот вам, пожалуйста, настоящий живой итальянец с тихой лирической песней.
Тогда была эпоха Магомаева. Он побывал в Италии и, приехав в Союз, распластав руки, громко пел итальянские песни. Одним словом, я имел необыкновенный успех, можно сказать, это был мой триумф — такого больше никогда в жизни у меня не было.
Визбор сказал: «Ну знаешь, старик, больше я тебя с собой никогда не возьму. Тебе хлопали больше, чем мне».
ЭПИЗОД ЧЕТВЕРТЫЙ.
Как Клаудия Кардинале влюбилась в Марцевича
Общеизвестно, что в кинематографической среде очень популярны розыгрыши. Вот и на «Красной палатке», чтобы разнообразить свою жизнь, мы пользовались этим как средством от усталости.
Однажды, когда на окраине Рима в павильонах «Видеса» снимался интерьер квартиры генерала Нобиле, мы узнали, что у Эдика Марцевича (он играл шведа Мальмгрена) день рождения. Эдик, очень добрый и обаятельный человек, к тому времени уже прославился как самый молодой Гамлет в СССР.
За английскими диалогами следил специальный человек — американец Пол Маслянский, который с гордостью говорил: «Мой отец не из Минска, а из Пинска». Потом Пол разбогател и стал известным продюсером, в частности знаменитого фильма «Полицейская Академия». Он был заводной малый, мы с ним подружились и стали обдумывать неординарное поздравление Эдику. И придумали — решили послать ему телеграмму от имени Клаудии Кардинале. Чтобы не было недоразумений, мы предупредили об этом Калатозова. Калатозов был игручим человеком и пошел на это охотно. Телеграмму должны были вручить во время съемок.
Снималась сложная философская сцена, в которой участвовали Шон Коннери, Кардинале, Питер Финч, Марцевич и другие. А мы с Полом поехали на почту, чтобы договориться с почтальоном. Но пришлось все объяснить про розыгрыш и про то, что режиссер все знает и согласен. Иначе это было бы противозаконно, и нас могли бы посадить за сговор. Мы попросили, чтобы нам пошли навстречу, но почтари направили нас к директору почты. Он отнесся к нам с пониманием, но попросил расписаться в содеянном и сам расписался — вот такая была серьезная процедура. Но мне понравилось, что они так блюдут свои законы, хотя хохма была вполне безобидная.
И вот на съемках в перерыве между дублями входит почтальон и вопрошает: «Синьор Марцевич?» — и подает ему телеграмму. Он расписывается и читает, а телеграмма была на английском языке, поскольку Кардинале знала его прекрасно, а Эдик тоже понимал.
Текст телеграммы привожу не дословно, но достаточно точно:
«Дорогой Эдик! От всей души поздравляю тебя с днем рождения. Ты знаешь, как мы сблизились на картине и как я тебя люблю. Чтобы отметить этот день в вечном городе, я приглашаю тебя провести вечер вдвоем. Буду ждать тебя после съемки на выходе из павильона в 6.20. Клаудия».
Марцевич прочитал телеграмму, и мы увидели, как сквозь грим «Макс-Фактор» на его лице проступила бледность. Калатозов и виду не подал, что что-то знает, и сказал: «Ну ладно, продолжаем». Эдик спрятал телеграмму и начал играть. И вдруг Калатозов кричит: «Стоп! Стоп! Что с тобой, Эдик? Случилось что-нибудь?» «Нет, нет, — быстро проговорил Эдик, — все в порядке. Извините, давайте еще раз».
Следуют второй дубль, третий, четвертый. Калатозов начинает заводиться. Сделали еще несколько дублей. «Да ты что?! — орет Калатозов. — Я тебя в Россию сейчас отправлю». Все притихли, понимая, что раз Калатозов разошелся, всем лучше замереть. «Все, — в конце концов сказал Калатозов, — эту сцену снимать не будем». У Эдика был удрученный вид, но было заметно, что изнутри он просто светится от счастья.
Закончилась смена. Эдик замешкался в гримерной, а мы из окна павильона, сквозь жалюзи, наблюдали следующую сцену: стоит белый «Мерседес» Клаудии, в нем сидят шофер и телохранитель из Сицилии. Выходит Эдик Марцевич, и тут же выходит Клаудия. Мы не слышали их диалога, а потому все это выглядело, как в немом кино. Идет объяснение между Эдиком и Клаудией. Они смеются и начинают что-то выяснять. Клаудия пожимает плечами, и тут появляемся мы и раскрываем все карты. Вечером мы собрались в хорошем ресторане и отпраздновали день рождения Марцевича.
А однажды разыграли меня. Но это был возвышающий меня розыгрыш. Тогда мы три месяца провели на ледоколе «Обь» на Земле Франца-Иосифа, и естественно, что вечерами все собирались и развлекали друг друга: Визбор и Хмельницкий пели свои песни, Никита Михалков, который играл летчика Чухновского, частушки, и я тоже иногда пел итальянские песни, которые знал лучше, чем сами итальянцы.
Юрий Визбор тогда работал на радиостанции «Юность». И в программе — для тех, кто не спит, — я знакомил слушателей с первыми лицами итальянской эстрады: Мина, Челентано и др. Я привозил из Италии пластинки, писал тексты для телепередачи, в которой рассказывал об этих звездах. Так что с Визбором мы были знакомы давно, а на картине, где он играл чешского ученого Бегоунека, сблизились еще больше.
Тогда — это все помнят — были времена, когда модно было давать концерты в закрытых НИИ (или, может быть, там сидели люди, которые были смелее, чем Госконцерт), и Визбор как-то сказал мне в перерывах между съемками: «Ты не можешь поехать со мной в один военный институт? Меня туда пригласили попеть». Я с удовольствием согласился, и мы с ним поехали.
Я стою за кулисами, слушаю, и вдруг посреди концерта Визбор объявляет: «А сейчас я приготовил вам сюрприз. На фильме «Красная палатка» работает итальянец, который, как и я, сам пишет песни. Он любезно согласился спеть для вас несколько песен». Это был действительно «сюрприз» — я чуть в обморок не упал за кулисами. А Визбор представляет меня чуть ли не лауреатом Сан-Ремо и фамилию мне придумал — что-то вроде Франческо Росси. Подвести я его, конечно, не мог, и мне пришлось выйти на сцену и взять гитару.
Весь юмор состоял в том, что я пел так, как многие тогда пели на кухнях, в походах, которые тоже тогда были в моде. Это было задушевно, но, конечно, абсолютная самодеятельность. Но что начало твориться в зале после первой песни — трудно передать! Мы же жили в закрытом обществе, нам мало что было доступно, а тут вот вам, пожалуйста, настоящий живой итальянец с тихой лирической песней.
Тогда была эпоха Магомаева. Он побывал в Италии и, приехав в Союз, распластав руки, громко пел итальянские песни. Одним словом, я имел необыкновенный успех, можно сказать, это был мой триумф — такого больше никогда в жизни у меня не было.
Визбор сказал: «Ну знаешь, старик, больше я тебя с собой никогда не возьму. Тебе хлопали больше, чем мне».
ЭПИЗОД ПЯТЫЙ.
«Освобождение» на Берегу Слоновой Кости
После окончания иняза меня пригласили работать в «Совэкспортфильм», организацию монопольную, экспортирующую советские фильмы по всему миру. Мне доверили отдел Африки. Я стал отвечать за страну, которой никогда не видел и до сих пор мечтаю ее посетить, — за Берег Слоновой Кости.
Представьте себе, мне 22 года, в моем распоряжении Берег Слоновой Кости — тут трудно было не свихнуться. Я прочитал отчеты предыдущих товарищей, чтобы понять, чем они занимались. Раз в полгода положено было писать отчет о Береге Слоновой Кости, и я тоже писал о том, какой там климат, как часто идут дожди, какую часть занимают горы, и т.д. Тем же самым занимались в отделе еще человек шесть, включая начальника, и все мы таким образом способствовали распространению советской кинематографии в Африке.
Я, как и мои коллеги, мечтательно закрывал глаза и переносился на Берег Слоновой Кости, включая всю свою фантазию, чтобы представить себе этот экзотический кусочек планеты. Но что может купить Африка? Она покупает те фильмы, на которые ей... дают деньги. Дает Америка — покупает американские, дает Англия — покупает английские...
В те годы была готова очередная порция мощной эпопеи Озерова «Освобождение». В «Правде» писали о триумфальном шествии фильма — его купили
52 страны. И вот мне на стол ложится рекомендация — послать фильм на Берег Слоновой Кости. Моя работа в данном случае заключалась в том, что я должен был на этой бумаге расписаться в отправке одной копии фильма. Копию увозили экспедиторы, она летела на самолетах, вертолетах, ехала на верблюдах...
И вот наконец-то на какой-то местный африканский аэродром прилетает самолет и сгружает тяжелейшие яуфы с «Освобождением». Приезжает местный представитель «Совэкспортфильма» — чаще всего это был человек, который сотрудничал с органами. Во всем мире есть такие организации, которые являются крышами для агентов, — и это не секрет. И этот представитель Советского Союза приходит вместе с заказчиком — местным берегослоновым аборигеном, чтобы взять копию этого фильма. И вдруг возникает третье лицо — таможенник — и говорит: «Надо заплатить налог на ввоз фильма». Прокатчик-абориген начинает протестовать: «Ну я-то платить налог не буду, потому что не знаю, будут ли фильм смотреть». «Ну как же так, — уговаривают его. — У вас такого фильма еще никогда не было. Это же эпопея. Ее уже
52 страны купили. Вы — 53-я». «Я понимаю, что мы 53-я, — упорствует абориген, — но у меня девять детей, жена, дом, и я не знаю, сколько я на нем заработаю».
Представитель «Совэкспортфильма» — лицо решительное, с полномочиями, своей волей наполовину сокращает стоимость налога. «Все равно это мне очень много. Я не знаю, сколько заработаю», — твердит африканец. Тогда наш представитель просит дать фильм на ночь под залог своих документов. Таможенник не дает. Тогда русский представитель психанул, вытащил из карманов все деньги, какие у него были на тот момент, и взял фильм в свое представительство.
В это время на Берег Слоновой Кости уже опустилась ночь. А представитель нашего кинематографа жуткими словами крыл Озерова за то, что он снял такой большой фильм, он жуткими словами крыл институт (НИКФИ), изобретший несгораемую пленку, последними словами ругал изобретателя целлюлозной пленки, которую очень трудно было рубить топором, но он ее изрубил.
И вот представьте себе тихую ночь на Берегу Слоновой Кости, которая еще тише и прекрасней украинской. Все замерло в природе и в океане, и только одна лодка отчалила от берега и пошла куда-то в черную ночь в сторону Бермудского треугольника. И вот в этой оглушительной тишине черной ночи вдруг какие-то всплески посмели нарушить установившийся в природе покой: блюм, блюм... Это огромные яуфы быстро опускались на дно Атлантического океана. И только удивленные рыбы, которые на своем веку повидали многое: и греческие амфоры, и затонувшие корабли, и неопознанные летающие объекты, могли теперь посмотреть еще и эпопею «Освобождение». Назавтра газета «Правда» сообщила, что «Освобождение» купила 53-я страна.
Записала Маргарита РЮРИКОВАФото их архива В. Сировского
На фото
- Валерий Сировский, Эдуард Марцевич, Луиджи Вануцци, Марио Адорф (Стоят), Массимо Джиротти и Питер Финч
- Выбор в общении у итальянских актеров был небольшой. Единственным русским, кто знал итальянский язык, был я.
- С Клаудией Кардинале в гостинице «Советская».
- С Юрием Визбором я знаком был еще до съемок «Красной палатки». Мы работали вместе на радио
- Юрий Соломин, Питер Финч и Валерий Сировский в мосфильмовском павильоне, изображавшем Северный Полюс. На натурные съемки, которые проходили на Земле Франца-Иосифа, КГБ иностранным актерам выезжать запретило.