...В середине мая для представителей творческой интеллигенции — поэтов и писателей — в стенах ЦДЛ была устроена встреча с заместителем председателя Верховного Суда товарищем Теребиловым. Зампред, как и положено, сказал речь: «показывают о том», «имеет место низкий уровень», «присяженные заседатели», «всемирно известный гуманизьм нашего советского суда»? Говорил он бойко, но маленькие, глубоко посаженные глаза оставались пустыми и холодными. Как и положено, в конце выступления было предложено задавать вопросы. Присутствовавший в зале писатель Лев Копелев попробовал заговорить об Иосифе Бродском, сосланном в Архангельскую область. Теребилов побледнел, схватился за голову: «Не надо, не надо! Не оказывайте давления. Это дело сейчас на рассмотрении. Если вы начнете здесь обсуждать, я должен буду давать себе отвод». Потом, немного успокоившись: «Надо понимать, товарищ Копелевич, что ваш Бродский не отвечает кондициям!»
И таких, «не отвечающих кондициям», становилось все больше. В феврале 1966 года состоялся громкий судебный процесс по делу писателей Андрея Синявского и Юрия Даниэля, вина которых состояла в том, что они посмели напечатать свои произведения за границей. Синявский получил семь лет колонии строгого режима, Даниэль — пять. После оглашения приговора многие поверили, что возвращаются худшие времена. Именно тогда — исподволь, незаметно — и возникло движение, которое позже назвали диссидентством.
В сущности, диссиденты, или, как их еще называли, правозащитники, не делали ничего такого, что входило бы в противоречие с лозунгами, провозглашенными властью. «Партия призывала к искренности — они говорили правду, — пишут в книге «Мир советского человека» Петр Вайль и Александр Генис. — Газеты писали о восстановлении «норм законности» — диссиденты соблюдали законы тщательнее прокуратуры. С трибун твердили о необходимости критики — диссиденты этим и занимались». Но, естественно, это не мешало их арестовывать и сажать. После процесса Синявского — Даниэля писатель Константин Симонов, движимый самыми лучшими побуждениями, направил письмо в секретариат Союза писателей с просьбой смягчить приговор и «заменить его на иной, более соответствующий характеру и тяжести совершенных деяний». Проще говоря, выслать из страны, точно так же, как много лет назад поступил «вождь мирового пролетариата» товарищ Ленин, погрузив неугодных ему писателей, поэтов и философов на корабль, отплывающий за границу. Константину Михайловичу, очевидно, и в голову не приходило, что для кого-то эмиграция — наказание ничуть не менее страшное, чем ссылка или лагерь.
...Он еще пытался бороться, отправил письмо в ЦК с просьбой встретиться с Генеральным секретарем. Примерно через неделю раздался телефонный звонок: «Это по поводу вашего письма Леониду Ильичу». Пригласили прийти на следующий день. Брежнев оказался на удивление прост и доступен. Угощал чаем с сушками, пустился в воспоминания о фронте, о том, какой популярностью в годы войны пользовались среди политработников и рядового состава стихи Симонова, особенно вот это — «Жди меня, и я вернусь, только очень жди...»
Потом внезапно посерьезнел, посуровел лицом, встал из-за стола и произнес медленно и значительно: «Пока я жив, пока я в этом кабинете, крови не будет».
— Вы удовлетворены? — спросил встретивший писателя в приемной помощник Генерального секретаря.
— Вполне, — совершенно искренне ответил Симонов.
Через два года советские войска вошли в Чехословакию.
Екатерина САФОНОВАНа фото:
- Суд над Ю. Даниэлем и А. Синявским. Взгляд из комнаты охраны.
- Ю. Даниэль