Они вместе со своими подмосковными коллегами обезвредили опасную банду считавшегося неуловимым преступного авторитета Норда, нашли полтора миллиона рублей, которые тот с братвой увел из фирмы «АВС». Перед задержанием главаря один из его подручных тяжело ранил Отари, но не ушел: его достали две пули из пистолета Хромова.
С грифом «секретно»
СМЕРТЬ ПОЧТАЛЬОНШИ
С оперуполномоченными четвертого, «разбойного» отдела МУРа Михаилом Хромовым и его напарником Отари Берадзе мы познакомились в № 9 «Огонька»
Кровь на шестом этаже 
Хромов взял трубку, выслушал первую фразу, рыкнул и нервно поправил кобуру на плече. Бросил трубку, стал звонить сам:
— МУР, капитан Хромов. Быков, чего ты торчишь в своем кабинете, а не на шестом этаже в Бескудниках — у тебя там разбой с кровью! Быков, давай по-хорошему — бегом туда. И смотри, затопчешь следы, смажешь картинку — удавлю. Что значит — люди? Вышиби всех из подъезда, ставь в дверях кого хочешь. Ты же участковый, Быков! Собачка пусть поработает. Как это нет? И эксперт уже ушел?
Мне генералу докладывать? Голованову? Ну, то-то. Жди, едем.
Пока бежали по лестнице и ехали по Дмитровскому шоссе, Хромов рассказывал Отари, что успел узнать сам. Час назад в доме на Бескудниковском бульваре обнаружена лежавшая без сознания женщина — разносчик пенсий. Про себя люди называли ее почтальоншей. Голова пробита тяжелым предметом, повреждены и шейные позвонки. Понятное дело, сумка с деньгами и ведомостями исчезла.
В подъезде дома на Бескудниковском было грязно, темно и сыро, пахло кошками и какой-то кислятиной, капала вода из радиатора, все время хлопали двери квартир наверху и грохотали шаги вниз — лифт стоял. Опергруппа из ОВД уже работала, пострадавшую увезли. Подъезд был полон: жильцы в домашнем одеянии, любопытные с улицы.
— Быков! — гаркнул Хромов, задирая голову вверх.
— Он на девятом, — сказал Хромову мрачный опер из ОВД. — Отрабатывает квартиры.
Себя он не назвал, молча листал пухлую тетрадь и часто курил.
Рядом с ним стоял следователь, коротко представился: Вячеслав Николаевич. Он был уже не молод, худощав и близорук, костюм висел на нем мешковато. Сидя на подоконнике, он писал свои бесконечные бумаги и на Хромова взглянул искоса.
— Следов негусто, — как-то смущенно сказал он. — Разве что отпечатки подошв.
Хромов по прежней службе знал, как некстати бывают наезды офицеров из главка для ребят, работающих на земле, а потому не обиделся.
— Я Миша, — сказал он оперу. — А это Отарик, напарник. Отойдем, расскажешь.
«Мы ничего не знаем» 
Сыщика из ОВД капитана Уварова звали Андреем, скверное настроение он сразу объяснил тем, что всю ночь проторчал в засаде, думал хоть часок покемарить, а тут вызов. Приехали они с дознавателем и экспертом минута в минуту со «скорой», врач успел сказать, что травма у пострадавшей серьезная, удар пришелся по лобной части, прибавьте сюда еще падение со ступенек. Повезли в пятидесятую больницу, та сегодня дежурила.
Знали пока самую малость: убить хотели Веру Клочкову, инспектора собеса. Раз в месяц она разносила пенсии инвалидам и многодетным матерям. Ей двадцать четыре года, живет неподалеку. Участковый говорит, что у нее двое маленьких детей и мама. Мужа нет — то ли сбежал, то ли сама выгнала.
Первой жуткую картину увидела бабка Мария из 58-й квартиры, когда стала спускаться со своего седьмого этажа и дошла до шестого. Тело незнакомой женщины лежало головой вниз, бабка наступила на лужу крови, поскользнулась, поняла все и стала орать. Первым на ее вопли вышел военный пенсионер дядя Коля, общественник, он мигом вернулся к себе и стал звонить участковому капитану Быкову. В милиции телефон молчал, а по домашнему сообщили, что хозяин с утра на рынке с проверкой. Дядя Коля с Быковым приятельствовал, вместе ходил на пиво с креветками и хорошо помнил наказ своего влиятельного друга: что бы на участке ни стряслось, сообщать непременно лично ему. Поэтому дядя Коля сделал первую глупость: по 02 звонить не стал, а побежал за Быковым на рынок. Неподалеку от подъезда его окликнула мамаша, гулявшая с ребенком в коляске, даже протягивала к нему руку. Но дядя Коля не повернул головы и потрусил дальше. Это была его вторая глупость: она хотела сказать что-то важное.
Хромов увидел Быкова и погрустнел лицом: участковый пребывал в тяжком похмелье после вчерашнего, дохнул свежим пивом и посмотрел на громадного опера тоскливо.
— Соображать можешь? — тихо спросил Хромов.
— Вы вообще-то не очень-то, — сразу разозлился Быков. — У меня свое начальство, у вас — свое. Я, между прочим, жилой сектор отрабатывал согласно инструкции. А до этого представил данные на потерпевшую.
В одной руке Быков держал листок бумаги, в другой — авоську, из которой вылезали рыбьи хвосты и зелень.
Хромов стал читать: «кв. № 5 — 2+2, кв. № 6 — 4+0»
— Что это? — спросил Хромов, белея лицом.
— Докладываю, — изобразил послушание Быков. — В квартире пятой — два взрослых плюс два детей, в шестой — четыре взрослых — ноль детей. Компрматериалов не обнаружено.
— Два детей как зовут? Возраст? А папа с мамой кто? Не вижу, Быков! Вы в квартиры хоть заходили? Ах, да, вам недосуг, у вас рыбка портится.
— Зайдешь тут... Вообще не пускают. Увидят милицию и назад. Будто вы не знаете. Рыба... Мне что, нельзя?
Хромов круто повернулся, позвал двух местных коллег и Отарика в машину. Быков потоптался и пошел к народу.
— Итак, ребята, что мы знаем? — начал Хромов. — Да ничего толком. Ясно только одно: Веру Клочкову едва не угрохали из-за денег, которые она несла пенсионерам. Все остальное — вопросы. Какую сумму ей выдали в собесе? Сколько квартир она уже посетила? У кого конкретно была? Где та квартира, выйдя из которой она встретила бандитов? Первая версия: они уже ждали ее именно там, на площадке. Тогда еще один вопрос: откуда они Веру вели? И еще: сколько их было? Чем ее ударили? Андрюша, милый, оперы мы с тобой или нет: сколько человек убивали Веру?
— Двое, — ответил Андрей. — Я нашел двух бабушек, они стояли у подъезда. Говорят: очень быстро на улицу выскочили двое парней. Рост — метр восемьдесят или что-то вроде этого. Все, Миша, дальше — пустота. Одна бабка говорит — в синих куртках, вторая — один в рыжей, второй — в черной. Я себя спрашиваю: у кого эти пацаны были? И, наконец, кто они, где живут, где камень или железка, которыми девочку гваздали по голове?
— А кто сказал, что эти двое — бандиты? — спросил Вячеслав Николаевич, следователь. — Никто. Они просто навестили приятеля или девушку, а потом побежали по своим делам. А те, кто Веру дубасил по голове, сидят сейчас в какой-нибудь из квартир, наблюдают за нашей беготней и ждут вечера, чтобы спокойно слинять. Или еще проще: на Веру напали те, кто живет в этом доме и знает, когда она носит пенсии. Как я вас?
— Эти двое — бандиты, — неожиданно твердо сказал Отари. — Они чужие и теперь далеко.
— Треп закончен, — голос Хромова стал строгим, почти начальственным. — Первое: Андрей шурует по своим сусекам. Шерстит все дома, в которых сегодня уже побывала Вера: алкаши, бомжи, судимые, наркоманы, путаны и прочая шпана. Мы с Вячеславом Николаевичем поднимаемся на последний этаж и потихоньку движемся вниз, заходим в каждую квартиру, улыбаемся каждому жильцу. Ты, Отарик, берешь машину и едешь сперва в больницу, где лежит Вера, — вдруг в сознании? Тогда один вопрос: что помнит? И, если повезет, второй и третий: кто последним получил пенсию, сколько денег у нее оставалось? Потом — к ней домой. Ничего, ты парнишка крепкий, пусть мама Веры отплачется, а потом назовет дочкиных подруг и приятелей. Не забудь попросить фотографии, не даст — укради.
«Если найдем — удавим» 
Плох и глуп тот опер, которого не уважают граждане, на которых он положил глаз. Они могут его обманывать, могут бояться и уж, конечно, не питать к нему симпатий, но отмахнуться от просьбы патрона не посмеют. Глупо и, если хотите, западло: все, в конце концов, под ментами ходим.
Андрей Уваров был опером толковым и потому уважаемым — без дела народ не прессовал, в участок понапрасну не таскал и в обезьянник не усаживал.
Первый его информатор прикатил тут же на новеньком «БМВ», услужливо распахнул дверцу. Георгий Титович Скрон был инженером-строителем, но при трех последних генсеках увлекся фарцовкой, КГБ за столь страшные деяния упек его на десять лет лагерей, и волю он увидел уже при раннем Гайдаре. Зону Георгий Титович прошел достойно, обзавелся массой полезных знакомств и теперь занимался любимым делом вполне легально: держал обменный пункт валюты с двумя кассиршами и тремя охранниками, с авторитетами был близок. Года два назад Скрон не выдержал, помог солидной группировке отмыть миллион с гаком долларов и влип бы по уши, если бы не опер Уваров. Тот с РУОПом клиентов обменки взял, а Скрона прикрыл. Как человек понимающий и благодарный, валютчик покорно дал взять себя на крючок и бежал к Андрею по первому зову.
Сидя сейчас в машине, Скрон внимательно слушал рассказ о том, как девочке Вере какая-то сволочь проломила голову и сперла сумку с пенсиями, а Андрей и другие менты ни одной зацепки пока не найдут. Он стал часто шмыгать носом, постанывать и даже пустил слезу, все это без придури, без игры — всегда он терпеть не мог крови, мордобоя, поножовщины, а тут речь шла о девочке с двумя детьми и каких-то жалких тысчонках, что хапнула какая-то тупая и ленивая сволочь.
— А вы бледны, Андрюшенька, — с искренним состраданием сказал Скрон, — плохо спите и плохо кушаете, а мне запрещаете дружески вам помочь. У меня кофе роскошный, в термосе, с рюмочкой примете?
— Заткнись! — гаркнул на него Андрей. — Ты дело думай — кому звонить, от кого мне польза будет, толк хоть какой-то.
Андрею действительно было худо сейчас, Мише из МУРа он наврал, будто сидел в засаде. На самом деле всю ночь он гонял по Москве на своем «Москвиче», развозя по домам проституток и пьяную шпану — дочка сызмальства страдала почками, на ее лекарства уходила вся его зарплата, он влез в долги и каждую свободную ночь теперь подрабатывал. Будешь тут бледным и зевающим.
Скрон на его окрик не обиделся, он уже названивал по мобильному телефону нужным людям, с каждым говорил ласково и твердо. Отзвонившись, повернулся к Андрею лицом:
— Сегодня к вечеру, в крайнем случае к утру мои друзья потрясут кого надо — вы же знаете, отморозков эти господа за людей не считают. И беспредела не прощают. Велено вам передать: если найдут — удавят.
— Ты мне дай всех, кто сидит на игле — эти за деньги ребенка прибьют. Ты мне дай всех, кто у торгашей шестерит — эти тоже голодные. Ты мне дай всех путан, кто в Бескудниках, найди каждую шалаву, которая нарожала кучу детишек, а еще не нагулялась, пьет и трахается с кем попало. И не к утру — сегодня. Ты номер дома запомнил?
— Обижаете, гражданин начальник, — серьезно ответил Скрон.
«Нас не надо любить...» 
Перед тем как начать хождение по дому, Хромов и следователь договорились: один берет четные квартиры, другой — нечетные.
Почти перед каждой дверью Хромов просовывал в приоткрывшуюся щель свой муровский жетон и начинал жалобно канючить что-то несусветное. Жильцов он называл так: мадам, миленькая, бабуся, отец, дружище, золотко, красавица, детонька. Уже не в первый раз он убеждался, что люди не просто запираются от ментов на все запоры и напрочь отказываются от бесед — какая-то большая и злая кошка пробежала между гражданами и милицией, разделив их на два если не враждебных, то по крайней мере глубоко безразличных друг к другу лагеря. Если с грехом пополам Хромов в квартиру попадал, хозяева смотрели на него мрачно, все его вопросы тут же повисали в воздухе. Подчас, правда, с него требовали ответить, почему, как пишут в газетах и показывают в передаче «Времечко», в милиции задержанных бьют, сами менты побираются на рынках, в магазинах, пьянствуют, берут взятки, а с бандитами дружат.
Поэтому он почти был счастлив, когда в 21-ю квартиру его не просто пустили, а дали тапочки и усадили в кресло. Хозяйничала здесь очаровательная женщина по имени Соня, она сразу поняла, что Хромову нужно, и рассказала о своей утренней прогулке с дочкой. Так вот: в десять часов с минутами она уже собралась домой кормить маленькую, толкнула коляску к порогу, но тут дверь открылась, из нее выбежали два парня. Один из них налетел на коляску, на секунду остановился и придержал.
— В это мгновение я его рассмотрела. Высок. Вы метр девяносто, правда? У меня муж такой же. Так вот этот парень сантиметров на пять-шесть ниже. Лицо даже не в прыщах — в редких волдырях, красных, противных. Глаз не видела. Куртка — легкая, голубоватая. Да! Ботинки черные на очень толстой подошве. Да, и еще я почувствовала запах свежей, просто горячей водки!
— Золотко, вы его первый раз видели?
— Да нет же! На прошлой неделе — точно. Во время вечерней прогулки, это сразу после шести. И тоже они были двое, только шли спокойно. И еще матерились. Просто так, незлобно. Второго, хоть убейте, не помню.
Хромов уже уходил, когда Соня тронула его за рукав:
— Знаете, перед тем как дверь подъезда открылась, я услышала какой-то лязг.
Хромов уже бежал по лестнице, на последних ступеньках остановился и пошел медленнее: он увидел металлическую урну. Он боялся спугнуть удачу. Вынул из кармана два полиэтиленовых пакета, приподнял металлическую крышку, осторожно разгреб кучку мусора и увидел металлическую трубу. Один из ее концов был в сгустках крови.
На площадке третьего этажа у квартирной двери беспомощно топтался Вячеслав Николаевич, следователь.
— Миша, какой же вы молодец, — сказал он, беря в руки пакет с трубой. — И какие же мы с вами бестолочи: досмотреть как следует вовремя не смогли.
— Здесь кто? — спросил Хромов, кивая на закрытую дверь.
— Строгий дедушка Зорин — он у Веры пенсию получил. Постойте, он возвращается.
За дверью послышались детские шаги и громкий мальчишечий голос:
— Дедушка говорит, что тетя Вера спрашивала, дома ли Людка, у которой тоже пенсия. А дедушка ей говорит...
— А я ей говорю, — заорал у них над самым ухом дедушка Зорин, — что никакой Людки не знаю и знать не желаю. Пьянь она и стерва, эта ваша Людка.
— А в какой квартире эта Людка живет? — не удержался Хромов.
— А надо мной! Поет и пляшет систематически! И вообще — уйдете вы отсюдова или мне милицию вызывать?
— Миша, а ведь нас не любят, вы не находите? — спросил следователь.
— Нас не надо любить, ведь и мы никого не любили! — продекламировал Хромов и прыжками стал подниматься. Неужели пришло везение?
Сага о прекрасном принце
Женщина, которую дедушка Зорин называл стервой и пьянью, встретила Хромова с ленивым безразличием, провела в комнату и молча показала паспорт. Людмиле Викторовне шел двадцать третий год, она успела дважды побывать замужем и родить четырех детей. Двое ходили в садик, двое в ясли. Сама хозяйка была одета в светлый брючный костюм, свои прелести знала хорошо и вовсю их Хромову демонстрировала. Она сидела на краешке кресла, бочком, вытянув стройные ноги и часто поводя плечами. Глаза у нее были чуть навыкате и странно блестели. «Колется», — понял Хромов, но улыбку изобразил еще шире:
— Людочка, вам Вера пенсию приносила?
Она молча кивнула.
— Вспомните, сколько подписей было в ведомости? Много? Мало?
— Еще чего! — она фыркнула и встала. — Мне еще подписи разглядывать?
— Люда, у вас знакомые есть? Ребята, подруги?
Она быстро вышла на кухню, прикрыла за собой дверь. «За дозой?» — подумал Хромов.
Вернулась и стала быстро, глотая слова, нести уже полную ахинею: от нее без ума мужчина, которого боготворят все женщины мира, у него яхты, отели и даже острова, и она не потерпит, чтобы какой-то мент говорил глупости о подругах или парнях — на кой они ей при прекрасном принце? И при чем тут Вера с ее пенсиями?
— А при том, — гаркнул Хромов, — что эту Веру чуть не убили двумя этажами выше, ей голову проломили, ясно тебе? Ее убивали через минуту, как она вышла от тебя. Быстро: кто еще в доме получает такие пенсии? К кому она шла?
— Уйди! Ты врешь, ты меня ловишь, уйди!
— Что ты мне тут порешь! Прессану за наркоту, мало не покажется.
Людка стала раскачиваться и тихонько подвывать.
Хромов вышел за порог и осторожно прислонился ухом к тонкой двери. Он услышал, как она крутит телефонный диск — аппарат стоял в коридоре.
— Роза, у меня мент был, я боюсь. Роза, пусть они не приходят, ты позвони, здесь ментов навалом. Роза, у меня уже даже колеса кончаются...
И начала выть громче.
«Вот ты и на крючке»,— подумал Хромов.
Близился вечер, и надо было ехать в отдел, к Андрею. Сигарета оказалась на редкость противной, он смял ее и вспомнил, что целый день ничего не ел.
Кто есть кто 
Ровно в семь часов вечера у кинотеатра «Ереван» Андрей вылез из своего «Москвича» и сел в машину Скрона.
— Андрюшенька, вы можете мне аплодировать — я привез вам гору бумаг. Пятьдесят восемь душ — фамилии, имена, адреса с телефонами, на некоторых прелюбопытнейшие характеристики. Особо выделены шесть отроков, вызывающих у моих друзей серьезные подозрения. Теперь лица женского пола, их чуть меньше — двадцать восемь. А вот эта папочка — двенадцать квартиросъемщиков из того дома, где пострадала несчастная Верочка, дай Бог ей здоровья. Две дамы заслуживают вашего самого пристального внимания, видите красный фломастер? На четвертом этаже непременно познакомьтесь с Савченко Людочкой, на седьмом — с Родниной Розочкой. Обе получают пенсии. Детишек пораспихали, Роза на наркоте давно, Люда начинающая. Обе дамочки без комплексов, компашки от них не вылезают. Гости — сплошь сопливые пацаны, денежных среди них нет — вот они все на этом листочке, девять персон. Наиболее для вас любопытные — пятеро, можете полюбоваться. Мое досье посмотрите сейчас или погодя?
Андрей достал из своего кейса толстую школьную тетрадь, открыл ее рядом с листками, которые привез Скрон. Он тоже побегал и поездил сегодня немало, встречи были небесполезными. Удалось опросить человек сорок — кого походя, кого подробно. Как и у Скрона, у него «выпадала в осадок» почти одна и та же публика, разница небольшая. Разве что Скрон уверенно подсказывал, где именно кого искать — и адрес, и круг знакомых, и любимые места для тусовок.
— Одна просьба, — сказал Андрей, — передайте своей братве покорнейшую мою просьбу: никакой самодеятельности.
— Ну у вас и лексикончик, Андрюшенька. Не дуйтесь, это я дружески, ваша просьба — закон.
...Получасом раньше в дом на Бескудниковском вернулся Отари.
— Миша, я тебе кушать принес: четыре бублика, две слойки и яблоко. Пойдем?
Во дворе они нашли дырявую скамейку, устроились на спинке. Пока Миша жевал, Отари рассказывал:
— Вера очень плоха, ей сделали трепанацию черепа, теперь в реанимации. Миша, она очень славненькая, даже в этих повязках. Врач говорит, что последствия могут быть тяжкими, удар глубокий.
Потом собес. Она взяла с собой тридцать две тысячи, перед тем домом обошла еще два. Начальница думает, что когда на Веру напали, у нее оставалось тысяч пятнадцать. В том доме три пенсионера: Зорин Владимир Павлович, инвалид и две многодетные мамы. Четвертый этаж: Савченко Людмила Борисовна, мать четверых детей, неработающая, разведена, седьмой этаж: Роднина Роза Абрамовна, мать четырех детей, неработающая, разведена.
К ним молча подсел Андрей, отломил у Миши кусок бублика, Отарика слушал как бы вполуха — думал свое.
— Миша, — сказал он. — Смотри, какие у меня мальчики есть, на фотографиях. Что, если твоя Соня кого-то узнает?
Он не ошибся: та сразу выхватила снимок, машинально перевернула. На обороте было только имя «Вова».
— Вы его найдите, — сказала она. — Пожалуйста. Это тот, с прыщами.
Первое задержание 
Когда менты пришли к ней снова, Роза стала чувствовать уже не страх — ужас. Конечно, все их первые вопросики с подковырочкой она поняла сразу, фыркала и пожимала плечами: при чем тут она и тетка, которая носила пенсии? Ей, если уж на то пошло, эту Веру больше всех жалко — другие деньги получили, а она нет.
А вот потом насторожилась. Это когда сыскарь с Петровки душевно ей так улыбнулся и поинтересовался, исполнила ли она совет своей соседки Людочки — не звонить ребятам, пока в доме менты? Любопытно — каким это ребятам? А второй опер, которого звали Андреем, вынул какую-то тетрадку и с расчетом на ее испуг назвал пять имен: Игорь, Вова, Костик, Арам, Стас. И посмотрел на нее в упор: испугалась?
Роза, как ей казалось, вела себя молодцом — взгляда не отвела, дышала ровно. Плохо, конечно, что двое из этих пяти мальчиков были у нее сегодня, и уж совсем беда, если Людка этому длинному наболтала лишнего. Но, похоже, сами менты пока не готовы ей ничегошеньки предъявить, а потому и ходят кругами. А ей надо водить их за нос, а то и вовсе уйти в несознанку — Вову и Стаса сдавать никак нельзя. Страшно подумать, что их возьмут, отберут деньги и ей не достанется ее доля — пять тысяч рублей, на что она тогда купит соломки или хотя бы колес?
И вдруг, когда страх начал уже уходить, тихо заговорил до того молчавший грузин, которого Роза поначалу приняла за понятого:
— У вас сегодня были Вова и Стас, верно? Вы поставили водку, даже в рюмки ее разлили — не пилось, правда? Потому что ребята, да и вы тоже кайф имеете от иглы. Ширялись вы какой-то дрянью, героин нынче дорог. А потом позвонила Люда, соседка, и Вова со Стасом ушли. Недалеко, на шестой этаж: туда уже поднялась женщина с пенсиями. Я ничего не перепутал?
— Роза, — ласково сказал длинный, — ты нам явочку сейчас напишешь? Или в камере?
— Это Вова? — спросил опер Андрей, показывая фотографию.
Она еще упрямилась:
— Ну и что? Просто знакомый.
— Собирайся, — сказал ей длинный. — Живо — мыло, полотенце и прочее, смена белья.
Опер, которого звали Андрей, швырнул ей платье и туфли, она покорно переоделась и пошла к двери. Пока шли по лестнице, длинный опер говорил другим, что надо взять маски-шоу, человек пять хватит, отработать адреса пацанов и каждого брать жестко, чтобы в штаны наложили, кололись тут же.
— Стоп! — сказал Хромов, поворачиваясь к ней. — Телефон твоей матери, быстро. Мы позвоним, пусть детей заберет.
— Очень надо, — фыркнула Роза. — Они на пятидневке.
Ее привезли в ОВД, Андрей сам отвел ее в камеру, хлопнул дверью и быстро ушел.
«Я бы их пристрелил»
Через час, когда Роза ворочалась на жестких нарах и пыталась заснуть, дверь камеры резко открылась, снова пришел Андрей, она увидела его лицо с тонко сжатыми губами и сразу вернулась в недавний ужас. Он молча и зло отвел ей руки назад и больно защелкнул наручники. Молча вывел ее на улицу, усадил в дряхлый «Москвич» и сам сел за руль. На заднем сиденье рядом с ней сидел опер из МУРа, Роза глянула на него и испугалась еще больше. Она подумала, что Вову и Стаса взять не удалось, поэтому менты такие злые.
Оперы привезли ее на Петровку, передали конвою из ИВС (изолятор временного содержания, бывшая КПЗ).
В своем кабинете Хромов начал было готовить кофе, но бросил. Сел рядом с Уваровым и тихо сказал:
— Андрей, нам с тобой повезло.
— Ты о чем? — не понял тот.
— Повезло, что перед операцией мы ничего не знали. Я бы их пристрелил — и этого сопливого Стаса, и этого прыщавого Вову. Или отстегнул бы им почки.
— Трепач, — ответил Андрей. — Ничего бы ты не сделал. Миша, прости — ты правда еще не привык, что людей убивают?
...Час назад вместе со спецназом они сначала взяли Стаса у него на квартире, а потом и Вову в ночном баре, помяли легонько, швырнули их на пол автобуса и отправили на Петровку. Украденные деньги изъяли — не хватало всего трех тысяч. Потом Хромов позвонил дежурному МУРа, доложил и дождался, пока его с ребятами похвалят: не так уж часто разбой с тяжкими телесными полностью раскрывают в тот же день. Он даже засмеялся и подмигнул Андрею и Отарику. И вдруг замолчал, сбросив улыбку. Потому что дежурный его поправил: какие уж тут повреждения, тут чистое убийство. Хромов сообразил не сразу, ему объяснили подробнее: только что звонили из 50-й больницы, сообщили о смерти Веры Клочковой.
Георгий РОЖНОВ* * *
Хроника событий
МЕЖДУ НАМИ
Андрей ТЕСТОВ, заместитель начальника 4-го отдела МУРа подполковник милиции:
— Грянувший в августе прошлого года финансовый кризис не только изрядно опустошил кошельки наших сограждан, но и привел к новому витку дикого криминала. Смотрю последние оперативные сводки и словно возвращаюсь на 10 — 15 лет назад: с людей снимают меховые шапки! В 70-х годах таким промыслом занимались вполне профессиональные банды: один мгновенным касательным движением с человека шапку сбрасывал, второй ее подхватывал, передавал третьему, четвертому — все разбегались в разные стороны.
Сегодня на промысел пошли дилетанты — злобные, жестокие. С ножами, кирпичами, железной арматурой. На тропу разбоя вышли и осевшие в Москве нелегальные мигранты из ряда стран СНГ, и бомжи, и молодые москвичи. Людей подстерегают в темных переулках, неохраняемых подъездах — в каждом из них милиционера не поставишь, а помощи участкового инспектора зачастую не дождешься. Гражданам бандитам могу сообщить — все разносчики пенсий ходят теперь только в сопровождении милиции. Малейшая попытка вооруженного нападения — откроем огонь на поражение.