Энциклопедия типов уходящей эпохи
Алексей СЛАПОВСКИЙ
Д.
Делец 
Не путать с простым Дельцом, с Делягой — и уж, конечно, с Бизнесменом или Коммерсантом, хотя в каждом из них в российском его варианте есть толика от заглавного героя, но нас интересует тип в чистом виде.
Роберт Ильич Глюкин до сорока трех лет был Минималист (не пропустите в не очень отдаленном будущем соответствующий очерк, подпишитесь на «Огонек». — Ред.). Работал себе преподавателем в техникуме, починял на досуге, не особо напрягаясь, бытовую электротехнику, жил один в крохотной квартирешке в старом доме, без семьи (даже и забыл, что она когда-то была у него), жил, в общем, в свое небольшое удовольствие.
И вот сидели они однажды со старым школьным дружком на балкончике и пили пиво, обдуваемые ветерком и обдаваемые пылью от проносящихся внизу автомобилей. Вдруг один из автомобилей, большой и красивый, остановился, оттуда выскочил молодой человек и стал махать руками. Глюкин и дружок вгляделись и увидели, что молодой этот человек не так уж молод, это их одноклассник Сережа Чубучаров, ставший человеком лихой энергии и больших дел.
— Чего машешь? — спросил Глюкин. — Заходи.
И показал ему стакан с пивом. Но Чубучаров замахал руками еще активнее, потом по часам постучал: некогда! Поулыбался еще немного в знак радости, что повидался с давними друзьями, прыгнул в машину — и улетел.
— Вот, — сказал Глюкин, — разве это жизнь? Пива выпить по-человечески времени нету.
— Небось, завидуешь! — отозвался его дружок, сам завидуя, удрученный семьей, язвенной болезнью и бедностью.
— Ты что? — искренне удивился Глюкин. — Ты же знаешь, я ничему и никому не завидую. Завидовать тому, чего ты не можешь достичь, бессмысленно: ведь ты все равно этого не достигнешь, не станешь, например, олимпийским чемпионом в фигурном катании. А завидовать тому, чего ты достигнуть можешь, тоже нет смысла: раз ты этого можешь достигнуть, следовательно, ты этого уже мысленно достиг, а тратить энергию на доказательство аксиомы — пустое занятие!
— Хочешь сказать, — взвился дружок, — что ты смог бы добиться того же, чего и Чубучаров? У него две холдинговые компании, у него спиртовой завод, у него недвижимости дополна, у него жена молодая и любовница в Австрии, у него двойное гражданство — и денег до черта, которому он, сволочь, наверняка душу продал.
— Ну-ну, — отхлебнул пивка Глюкин. — Черт тут ни при чем. Просто человек слегка подсуетился. В нашем воздухе перемен деньги летают так густо, что нужно только найти удобное место и растопырить пошире руки — и они сами в них полетят.
— Найди и растопырь, сволочь! — отреагировал дружок. Нет, он не ругался, у него просто такая манера была.
— А на спор? — предложил Глюкин.
— А на что?
— А на интерес! Или на пустячок какой-нибудь. Условия: через два года я достигаю точно такого положения, как Чубучаров, и ты за это подаришь мне ту самую музыкальную табакерку, которая тебе от прадеда досталась, если не врешь. Нравится она мне! Если ж не получится, то ты приходишь через два года, 15 июня, в 11 утра, как сейчас, и три раза плюешь мне в морду!
Дружку его очень хотелось плюнуть в морду не только Глюкину, но и всему человечеству, уж очень худо было у него на душе. И он согласился, не придав, конечно, спору никакого значения.
А Глюкин, спокойно допив пиво и пожуировав последний день, повалявшись на диванчике, почитав книжку, посмотрев телевизор, на следующее утро — благо у него отпуск был — приступил к деятельности.
Он не знал ни правил современной деловой жизни, ни нужных людей, у него не было ни связей, ни денег, но он был в душе артист и фантазер, как и всякий русский человек нового времени, вынужденный одновременно исполнять несколько социальных ролей, приученный к лицедейству еще в советский период. И он пришел к Чубучарову и сказал с ленцой, что есть у него некий проект, на который надобны деньги. Проект прибыль сулит неимоверную, поэтому он и пришел по дружбе к Чубучарову. Если ж не хочет дать Чубучаров денег или нет у него их, что ж, придется пойти к другим — и их облагодетельствовать.
Чубучаров смеялся. Чубучаров требовал рассказать, что за проект. Чубучаров посоветовал искать дураков в другом месте.
Глюкин пожал плечами, жалея человека, не понимающего своего счастья, — и к двери. И дрогнул Чубучаров — и дал ему денег.
О дальнейших действиях Глюкина рассказывать не буду: историй о скоробогатеях и в газетах полно.
Главное — через два года без малого он имел три холдинговые компании, два спиртзавода, весомую недвижимость, несколько дорогих автомобилей, молодую жену, любовницу в Австрии, а чтобы окончательно перекрыть Чубучарова, он там же, в Австрии, в центре Вены, купил отель «WANDL», переименовав его в «GLUK» (в чем каждый, кто захочет, может, поехав в Вену, убедиться; адрес: Wien, Petersplatz, 9). Впрочем, Чубучаров за это время, хоть Глюкин и вернул ему деньги с процентами, сильно прогорел — и был у Глюкина на посылках.
И вот 13 июня 1997 года, в пятницу, с утра, он, не веря в приметы, сел поиграть в карты с деловыми партнерами. Он не был азартен, как истинный минималист, ища радость не в выигрыше, а в самой игре. Его забавляли сами цифры с нулями, которые он записывал в ходе игры, и лишь к исходу третьего часа сообразил, что цифры эти означают большой проигрыш. Глюкин, не пивший до этого два года ничего, кроме шампанского на презентациях, потребовал коньяку, стал хлестать его из горлышка и отыгрываться. Молодая красавица жена пыталась урезонить его, он грубо огрызнулся и даже в прелестный бок ее пихнул. Она прибегла к последнему средству и послала по электронной почте крик о помощи австрийской любовнице, координаты которой она, как всякая умная жена, конечно же, знала. Любовница Глюкину тут же факс с мольбою, с приложением ксерокопии самой себя в обнаженном виде. Глюкин послал ее по факсу, как выразился один юморист, так непристойно, что гордая австриячка обиделась.
За два дня и две ночи Глюкин проиграл три холдинговые компании, два спиртзавода, всю недвижимость, все наличные и безналичные деньги, молодую жену, даже не взгрустнув по этому поводу, отель «GLUK», который, правда, не успел стать «GLUK», потому что не сменили еще вывеску. В поту и истерике, с бешеными глазами от азарта и дозы кокаина (которую ему кто-то услужливо подсунул) он уже себя готов был поставить на кон, но партнеры урезонили его: у нас здесь не кичман воровской, а приличное общество!
И увезли его, вдруг сразу обмякшего, вялого, на ту самую квартирку, где он до того прозябал и которую намеревался впоследствии сделать квартирой-музеем самого себя.
Привезли его без пятнадцати одиннадцать, а ровно в одиннадцать явился тот самый дружок с четырьмя бутылками пива (день был воскресный) и музыкальной табакеркой.
— Плюй в меня, — сказал ему Глюкин. — Я проиграл. Я все проиграл!
Дружок плевать не стал, усмехнулся, откупорил пиво — и через полчаса они уже мирно сидели на балкончике, обсуждая разные жизненные и умственно-духовные проблемы, овеваемые ветерком и обдуваемые пылью от проносящихся внизу машин...
Роберт Ильич Глюкин — не самый типичный пример того типично российского типа, который можно назвать Дельцом-самоуничтожителем, несложно было бы придумать что-то потипичнее и поярче, но я не раз уже говорил, что предпочитаю взять историю пусть не сильно в глаза и ум шибающую, зато из жизни.
Тип этот имеет давние исторические корни. И я даже не тех русских прожигателей жизни имею в виду, которые, кровью и потом заработав капитал, спускали его, бывало, в одночасье с помощью карт, женщин, цыган и шампанского в серебряных ведрах. Нет, имелись и потоньше личности. Самый известный, конечно, — это Савва Морозов, который на революцию, на собственную то есть погибель, деньги давал.
Потом, естественно, этот тип ушел в подполье, в сферу криминальную, хотя тенденция сохранилась, кроме того, были ведь и дельцы не только от частного предпринимательства, но и, скажем, от науки, от искусства, от литературы той же — и то там, то здесь вспыхивал синим пламенем представитель племени дельцов-самосожженцев, по неизвестным причинам пускавший на ветер нажитую репутацию, нажитые деньги и стремительно — и при этом в восторге гибельности! — падавший с верха сословной лестницы теоретически бессословного социалистического общества на самое его дно.
Во время наше он полностью возродился, обрел новое дыхание и новые краски.
Основная примета этого типа — все та же безудержная работоспособность, феноменально быстрый успех в накоплении материальных благ — и потрясающее умение обратить в прах эти блага за самое короткое время. Ну если не все, то значительную часть — швыряя деньги как грязь направо и налево.
А может, корень — в исконном российском подозрительном отношении к богатству, которое всегда считалось (за исключением, может, наследных дворянских состояний до отмены крепостного права) нажитым путем неправедным? Может, в крови у русского человека понимание денег как греха, даже если он в Бога не верит (но в черта часто верит при этом)? Вот он и избавляется — не от денег, а от греховности своей, сам иногда того не понимая?
А может, не в деньгах тут вовсе и дело? Может, тут тонко Буниным подмеченная «вечная русская жажда праздника»?
А может, и праздник ни при чем, а просто есть в натуре русского человека что-то наивно ребяческое: так, в самом деле, дитя малое может кропотливо, пыхтя, час за часом (для ребенка это подвиг!) воздвигать башню из кубиков или костяшек домино, чтобы сразу же после построения смахнуть ее одним движением шалой ручонки, заливаясь веселым смехом, — и даже не в созерцании разрушения для него смысл, он просто не понимает ценности того, что сам сделал.
И я не понимаю! Сам взялся за эту тему — и сам ничего не понимаю!
Зачем я вообще все это затеял? Оригиналы какие-то, типы какие-то... Кому это нужно в наше время? Ни славы, ни барыша! — а хоть и были бы слава и барыш — на кой они мне, если «Войну и мир» все равно не написать, а на меньшее соглашаться не хочу... Не собрать ли мне все понаписанное и не сжечь ли? Поскольку рукописи горят распрекрасно, особенно если керосинчиком плеснуть, сжечь на пустыре, грея над ним озябшие от осеннего ветра руки, сидя на ящике перед костерком до ночи, с тихо-хрустальным восторгом покоя и понимания того, что опять все впереди...
Иллюстрации Бориса ЖУТОВСКОГО