КРЕСТНЫЙ ОТЕЦ АМЕРИКАНСКОЙ ЭСТРАДЫ

Матерый человечище Фрэнк Синатра отличался не только отменным голосом

Про Фрэнка Синатру рассказывают: однажды на него нашло помутнение рассудка, и «сладкоголосый соловей» американского среднего класса, смастерив плакат «Я Иосиф Кобзон», отправился бродить с ним по Нью-Йорку. Миллионера (по самым скромным подсчетам, состояние покойного Синатры оценивается примерно в 200 миллионов долларов), конечно, повязали и подвергли принудительному лечению, после которого он другому «соловью» больше не завидовал и более в подобных манифестациях замечен не был. Ну, возможно, осталось у Фрэнка в глубине души что-то невысказанное. Но — одностороннее. Ибо сам Иосиф Давидович, по его собственному признанию, когда-то принадлежал к поклонникам творчества Синатры, но давно покинул их ряды, приобрел приличествующие певцу такого ранга и государственной значимости самостоятельность и самобытность.

То помутнение выглядело еще более странным, если иметь в виду, что Синатру давно называли выразителем Эпохи мечты. Той мечты, той сказки, что становилась былью. Мечта и сказка были американскими. Сила личности, мощь таланта, умение своим талантом распорядиться отличали Синатру от других певцов того же лирико-романтического стиля. Даже про тех исполнителей, кто взлетел не менее высоко, нельзя было сказать, что их голос сопровождал несколько поколений американцев в их невзгодах. К Синатре же это утверждение подходило полностью. Да, его голос (в сопровождении оркестров сначала Гарри Джеймса, потом — Томми Дорси) был слышен уже во времена Великой депрессии. Не просто слышен — Синатра оказался первым исполнителем, одно появление которого вызывало истерию. Уже в конце 30-х годов у Синатры были толпы «фанок», их называли — «кеды и белые носки». А уж про то, что голос Синатры помогал пережить миллионам американцев разлуку, потери и утраты второй мировой войны, и говорить не приходится. Фрэнку было тридцать с небольшим, а его дружбы и расположения искали самые влиятельные люди Америки, его слово значило многое в избирательной кампании Гарри Трумэна, с которым, как говорят, Синатру связывала личная дружба. Гарри и Фрэнки — в Овальном кабинете Белого дома, Гарри играет на рояле, Фрэнки поет. Такой дуэт дорогого стоил.

Потом Синатру понесла нелегкая — он окунулся в политику, он пытался влиять на принятие самых серьезных решений. Он поддерживал тех, кто, по его мнению, выражал линию кумира его молодости — Франклина Рузвельта. Так, в 1956-м он поддержал Стивенсона против Эйзенхауэра и проиграл. Правда, на следующих выборах он уже дружил с демократом Кеннеди. Однако демократ вспомнил, что Синатру долгие годы подозревали в связях с мафией, и, уже став президентом, про Фрэнка «забыл».

Пережив такую обиду, Синатра перешел в другой лагерь и уже навсегда связал себя с республиканцами. С Рейганом они вообще были друзья. Сам Рейган, ныне тяжело больной, говорил, что Синатра «пел об обыкновенных, реальных людях и настоящих чувствах, а его песни объединяли поколения и времена».

Правда, несмотря на всеамериканскую любовь, дружбу с президентами, владение виллами, самолетами и «роллс-ройсами», за последние сорок с лишним лет песни в исполнении Фрэнка Синатры лишь дважды поднимались на самую высокую ступеньку хит-парадов: «Strangers in the Night» (в 1966-м) и «Somethin' Stupid» (в 1967-м), спетая вместе с дочерью Нэнси. Но для Синатры никакие хит-парады уже не имели значения. К началу 70-х, к тому времени, когда он объявил о своей «отставке» (как и большинство «звездных» отставок, оказавшейся мнимой), Синатра окончательно занял место на олимпе. И даже самые нерасположенные к нему критики признавали и признают, что наряду с Элвисом Пресли и Бобом Диланом Фрэнк Синатра внес самый большой вклад в поп-музыку послевоенных десятилетий.

...Удивительно, но этот американский кумир приживался на советской почве так же трудно, как и все прочие. Впрочем, в этом проявлялась до конца не изжитая твердость почвы, ее — если дозволено так выразиться — негибкость. А ведь в конце 50-х — начале 60-х, когда упал железный занавес, было самое время пустить сюда и Синатру и Пресли. Но все еще оборону держали по-большевистски крепко и дождались того, что мир начал бредить рок-н-роллом. Вот ритмическое, на подкорке, воздействие остановить уже было невозможно.

Сам я, испорченный битлами, роллингами, а ранее — гибкими пластинками «на ребрах», с Синатрой (к слову — и со многими другими исполнителями) познакомился через одного очень хорошего и очень больного человека. Человек этот был репетитором и, страдая онкологическим заболеванием, доживал последние месяцы. Это был один из самых известных коллекционеров и ценителей музыки в Москве. Пластинки — только «фирма», никаких «демократов»! — плотными рядами стояли у него на полках. И, естественно, никому не выдавались. Однако разрешалось, пока идет занятие, подключить свой, привезенный с другого конца города, магнитофон и сделать запись. Так сказать, вслепую. Помню, с каким трепетом я вез домой свою многострадальную «Ноту», как в метро вынимал из сумки катушку с пленкой и разглядывал ее, словно по едва уловимым царапинкам на ней можно было понять, как и что на пленке записано. Помню, как вихрем я ворвался домой, подключил «Ноту», поставил катушку... Разочарование было чудовищным! Показалось, что это совершенно «наш» певец! Какой-то оркестр, какие-то подпевки. Ну, ладно, пел он на английском, ну, играли его оркестранты на порядок лучше наших, но это была та же самая, уже давно нелюбимая эстрада!

...Немудрено, что уход «сладкоголосой птицы юности» вызвал столько печальных эмоций у тех, кто еще тридцать-сорок лет назад мог слушать и слушал Фрэнка Синатру. Для прочих в России — позволю себе предположить — его смерть не стала тем горестным событием, каким она стала в США. Но что характерно: подавляющее большинство из того, что грело раньше, сейчас совершенно не воспринимается, а вот послушав вновь Синатру (уже, конечно, не ту запись на катушке), понимаешь — это был действительно матерый человечище.

Да, он играл в политические игры, возможно, был связан с мафией, собирал состояние, женился-разводился... а вот петь так, как Синатра, не мог и не может никто. Его песня «Нью-Йорк, Нью-Йорк!» стала настоящим гимном города-гиганта. Его называют величайшим исполнителем популярных песен в истории США, идолом, великим итало-американцем, великим американцем просто, человеком, который сыграл огромную роль в романтизации прагматической и довольно-таки жесткой страны. И называют не зря. Фрэнк Синатра был и тем, и другим, и третьим. Но главное — он был фантастически талантлив и обладал феноменальным эстетическим чутьем. Последнего — уж точно — в мире становится все меньше...

На фото:

• 1953. «Оскар» за роль второго плана в фильме «Отсюда в вечность».
• Фрэнк Синатра, 1949. Кинопроба.
• Ава Гарднер — самый долгий роман в его жизни.
• Конец 1995 г. 80-летие Синатры.
• Фрэнк и Барбара Синатра.
• Свеча и желтая роза в память о самом великом певце среднего класса.

Фото ИТАР-ТАСС, REUTER, AFP