АНДРЕЙ КОНЧАЛОВСКИЙ: «ЭПОХА ОТКРОВЕНИЙ В КИНО ЗАКАНЧИВАЕТСЯ»

Культура

Фестиваль — это, конечно, фильмы. На этом фестивале фильмы были разные, очень разные, и, наверное, в этом главная причина фестивального успеха. Бесхитростный французский «Опасная профессия» — старая как мир история о педагоге, который завоевывает доверие детей и коллег. Только педагог — невероятно обаятельный Жерар Депардье, а в «роли детей» — настоящий арабский пригород Парижа, с его невыдуманными лицами, пейзажами и проблемами. Немецкий «Достучаться до небес» — тоже бесхитростная и невероятно оптимистическая притча о безнадежно больных молодых людях, которые поставлены перед выбором «последнего желания». Итальянский «Марианна Укриа» — драма о средневековой женщине, которая вырывается из-под гнета больной психики, семейных предрассудков и самого времени. Комедия Вуди Аллена «Все говорят, что я тебя люблю» — как всегда, невероятно добрая и парадоксальная, и как ни странно, о любви, а не о сексе. И наконец — американские и французские хиты, которые шли в информационной программе: «Крик», «Бэтмен и Робин», «Нелли и господин Арно».

...Остальное доделали журналисты, реклама, престижные музыкальные вечера и то неуловимое ощущение в фестивальной атмосфере, когда всем становится ясно: да, это успех! Это аншлаг!

Фестиваль — это еще, конечно, и зритель... Зритель Москвы соскучился по кино. Оказалось, что нужно ему, московскому зрителю, немногое — уважение. Нормальные фильмы, нормальные удобные залы, нормальная реклама.

И наконец, любой фестиваль — это люди. Герои фестиваля. У этого фестиваля было много героев — начиная от джазового оркестра из Татарстана, который каждый вечер честно и на высоком уровне играл на главной фестивальной площади... И кончая культовыми актерами прошлого и настоящего: от Джины Лоллобриджиды до Роберта Де Ниро.

Центральной же фигурой XX Московского кинофестиваля оказался Андрей Михалков-Кончаловский. Его четырехчасовой телевизионный «Одиссей» был самой крупной премьерой. Его ретроспектива в «Художественном» была главной фестивальной ретроспективой. И наконец, сам этот человек-мост между нашим и американским, между «зрительским» и «авторским», между прошлым и настоящим кинематографом оказался главным фестивальным человеком.

Андрей КОНЧАЛОВСКИЙ:

«ЭПОХА ОТКРОВЕНИЙ В КИНО ЗАКАНЧИВАЕТСЯ...»

— Андрей Сергеевич, как вы полагаете, для отечественного кинематографа наступят времена Ренессанса?
— Конечно. Неизбежно. Хотя, Ренессанс — это такое слово... Я думаю, что времена наступят, да. Ну, можно это назвать и Ренессансом. Наступит обязательно состояние, когда люди поймут, что надо крепко просить не денег и не закрывать фестивали, а требовать от правительства и помогать правительству организовать кинорынок так, чтобы он эксплуатировался цивильно. Или хотя бы не цивильно, но, во всяком случае, контролируемо, для того, чтобы эти деньги частично шли на создание фильмов.

Кино должно само зарабатывать деньги, но для того, чтобы их зарабатывать, нужно, чтобы кинорынок был в порядке. А поскольку государственный кинорынок был разрушен Союзом кинематографистов, после того знаменитого съезда, сразу рухнул источник финансирования кинематографа. Поэтому кино стало попрошайкой, вместо того чтобы использовать зрительский интерес. Ведь можно прокатывать американские картины. Под деньги. А разница-то в чем? Дело в том, что деньги идут в чьи-то карманы — плохо. А хорошо — это прокатывать американское кино, а деньги чтобы шли в русский кинематограф.

— Можно ли сравнивать российский и американский кинематограф?
— Американский зритель, в принципе, очень специфичен, его сознание не принимает полутонов. Американский зритель любит ясность оценки. Кино для него должно быть занимательным. Оно может быть глубоким или не глубоким, но занимательным — обязательно. У американского зрителя более простые схемы восприятия, потому что у них ясная система ценностей, но одновременно с этим и более требовательная. То есть он не пойдет на бог знает что, он пойдет именно на эту картину, на определенную вещь. Американский зритель как бы открыто говорит: «Мне нужно развлечение. Мне не нужно открывать какие-то истины, дайте мне развлечение, чтобы было интересно смотреть, чтоб у меня челюсть отвисла. Если не интересно, я уйду и скажу своим приятелям, что кино не интересное. И картина провалится».

— А снимая свое кино, вы рассчитываете на то, чтобы зритель развлекался, или на то, чтобы задумывался?
— Толстой в свое время сказал: «Когда я пишу, моим пером водят две руки — рука писателя и рука читателя». Поэтому он по девятнадцать раз переписывал свои произведения. Я по девятнадцать раз не переснимаю, но «рука писателя» и «рука читателя» в моей работе присутствуют.

— То есть вы не абстрагируетесь от конъюнктуры?
— А почему надо абстрагироваться? Не надо. Надо просто все делать так, как тебе хочется. Всем места хватит — и тем, кто абстрагируется, и тем, кто не абстрагируется. Вообще каких-то указывающих знаков, что надо делать, а что не надо, не существует. Если есть деньги, сними, что хочешь. А там посмотрим, кому что нужно.

— О чем сегодня выгодно снимать кино?
— С какой точки зрения выгодно?

— С коммерческой.
— А я не знаю.

— То есть лично для себя вы это никак не определяете?
— В России выгодна хорошая лубочная комедия. Вот такая вещь может идти здесь хорошо, может быть типа «Национальной охоты». Трудно, я не могу этого сказать... Я никогда не задавался этим вопросом: какую коммерческую картину снять в России? Если снимать в России, то здесь надо говорить о том, что важно лично для меня. Но то, что было важно для меня, оказалось ненужным здесь.

— И именно поэтому вы перестали снимать в России?
— Я перестал работать здесь потому, во-первых, что очень сложно стало достать деньги, столько, сколько требуется для осуществления моих проектов. Во-вторых, потому что я хотел бы говорить сейчас на более универсальные темы, которые отвечают глубинным интересам человечества.

— Конкретизируйте, пожалуйста.
— Вроде «Одиссея». Мифы... Это не значит сказки. Да, я написал сценарий о России, но не смог найти денег. Поэтому этот фильм не снимаю. Но если появятся, то, возможно, работа состоится. А вообще деньги начнут появляться тогда, когда кино станет рентабельным.

— Для какой именно категории зрителей вы делаете кино?
— Для самой широкой. Так мне кажется, во всяком случае. Бывает, что картину не понимают и она мало кому нужна, но это вовсе не говорит о ее элитарности. Понимаете, «Курочка Ряба» в России мало кому нужна. Я говорю о массовом зрителе. Массовому зрителю она оказалась не нужна, хотя для меня она была очень важна.

— Чем?
— Тем, что я говорил в ней о тех вещах, о которых, как мне кажется, мало говорили — что такое национальный характер, в чем его прелесть и в чем его недостаток.

— Как вы относитесь к тому, что ваш старший сын сейчас тоже работает в кинематографе?
— Человек должен сам с собою заниматься. Егор уже большой мальчик. Уже дядя, тридцать лет. Пусть делает то, что хочет, а ошибся он или нет — время покажет. А потом, знаете, это ему нравится. Счастливы те, кто делает то, что им нравится, и если еще за это платят деньги. Ведь большинство людей на планете занимаются тем, что они не любят делать.

— Андрей Сергеевич, не могу не полюбопытствовать, каким образом вас утвердили главным режиссером юбилейных празднеств в связи с приближающимся 850-летием Москвы?
— Не имею представления. Мне просто позвонили и предложили. Я высказал свою идею, а потом мне сказали, что меня назначили. Позже я выяснил, что там, оказывается, писались какие-то заявки от многих режиссеров, но, очевидно, моя идея более соответствовала.

— А что для вас Москва?
— Лично для меня уже достаточно сказать, что это родной город. Ведь любишь не город отдельно, а любишь себя в городе, там, где ты что-то пережил. Любишь свою юность, те места, где был счастлив. Что и где я пережил, надо книгу писать на эту тему. Кстати, я только сейчас написал книгу, она скоро будет издаваться, уже вышли отдельные куски из нее.

— Москва вашего детства, она какая, чисто по ощущениям?
— Москва моего детства была Москвою довольно безопасной. Я жил в семье, где меня любили, жил буквально в двух кварталах отсюда, в доме № 8 по улице Горького, где у меня была первая любовь, где моими врагами были любимые люди — родители. В детстве всегда ведь родители воспринимаются как враги, которые тебя наказывают, у которых надо что-то таскать, им надо врать, подделывать школьные дневники...

— И вы это делали?
— А как же! Что касается Москвы сегодняшней, она очень изменилась. И продолжает меняться. Это естественно. Она перестает быть городом, в котором я жил, и становится городом другим, в котором я сейчас живу. Мы все становимся. Мы же тоже меняемся. Есть люди, которые старятся, есть люди, которые становятся.

— Вы старитесь или становитесь?
— Думаю, что не старюсь, а становлюсь. Во всяком случае, я работаю над этим.

Но, понимаете, мы не знаем, что такое Москва. Плохо знаем. Для того чтобы знать, что такое Москва, надо ее почувствовать. Но мало того, надо почувствовать, что такое Россия, что такое история. Это очень трудно вообще — почувствовать себя в мире. Не почувствовать себя, а почувствовать себя в мире. Улавливаете разницу? Почувствовать себя в мире, в космосе, почувствовать свое место во вселенной. Так же как почувствовать, что такое Москва. Или Париж. Это ощущение дыхания веков. Это довольно сложно объяснить. Но может быть, мне удастся в этом проекте, посвященном 850-летию столицы, передать дыхание времени, эту почву и чернозем, из которых произрастало дыхание русскости.

— Вы не так много проводите времени в России, вам здесь не комфортно?
— Я во многих странах себя чувствую комфортно. Я себя хорошо чувствую и в Париже, и в Лондоне, и в Лос-Анджелесе, и в Москве. Но, вы знаете, для ощущения комфорта нужны определенные обстоятельства — нужно иметь деньги, нужно иметь крышу над головой. Это все очень важно. Поэтому, когда есть крыша в Париже, то это твоя крыша, твой дом. Человеку это необходимо. Ведь на самом деле человек больше всего на свете боится, реально боится, не одиночества, а голода и холода. Это самое сущее, я тоже этого боюсь.

— Вы внутренне закрытый человек?
— Что закрытый, так я не могу сказать, но я пускаю других только туда, куда я хочу пускать.

— Так что, и в вашем кино никаких откровений не происходит?
— Счастливы те, кому удается быть откровенным. В принципе, времена откровений в кино заканчиваются. Я делаю то, что мне хочется. Иногда я делаю больше, иногда меньше. Но ведь все равно люди подозревают тебя в неискренности, что бы ты ни делал. Критики особенно. Вот клоун, насколько он откровенен? Мы должны быть прежде всего мастера. Шуты — это мастера, развлекающие людей. Когда через это сквозит какая-то правда, то она мало кому нужна. Правда, как правило, пугает. Значит, людям нужна только видимость правды. Один умный человек сказал, что для человека, который чувствует, жизнь — это трагедия, а для человека, который думает, жизнь — это комедия.

— Делая кино, вы надеваете маску или снимаете ее?
— Это происходит одновременно. Все зависит от того, насколько то, во что вы верите, является иллюзией. Хотя вообще-то мы верим только в иллюзии. Насколько ваши иллюзии соответствуют иллюзиям других.

— То есть получается, что успех зависит от того, насколько иллюзии зрителя и иллюзии художника в какой-то момент совпадут?
— Да. Это успех.

— Как часто это у вас происходит?
— Не часто. У меня успешных картин вообще очень мало.

— А какие из своих картин вы считаете успешными?
— «Танго и Кэш» — успешная картина по деньгам, ее посмотрело много народу. И «Ближний круг». Остальные картины все в прокате прошли очень скромно. «Курочка Ряба» вообще провалилась. Но это не значит, что я не делал то, что я хотел. Успех — это когда ты можешь делать то, что хочешь и с кем хочешь.

— Как на вас действует провал?
— Плохо.

— А если бы успеха не было вовсе, вы бы бросили делать кино?
— Нет. За то, что я все-таки умею это делать, мне платят деньги.

— Говорят, что творческие люди очень ранимы?
— Ранимы-то ранимы, но со временем возникают мозоли. Раз провал, два провал... а потом мозоли появляются. И кроме того, все зависит от характера, — есть люди, которые более стойки, а есть менее. Все зависит от характера, как я уже сказал, от многих вещей, от знака Зодиака...

— Вы верите в астрологию?
— Я верю в знаки Зодиака, в то, что они влияют на характер человека.

— А вы человек православный?
— Я крещен в православной вере. Но это не значит, что я догматик православия и никаких других вещей не принимаю. У меня с этим все гораздо сложнее, меня интересует дзэн-буддизм ничуть не меньше, чем православие. Мне кажется, что в иудаизме есть потрясающие откровения. Но посмотрите, что творится — каждая религия считает себя обладателем единственной истины и каждая религия считает себя единственной обладательницей истины. Разве это объективная точка зрения? Это джунгли религиозных убеждений. Но мне кажется, что каждый человек, которому дает облегчение та или иная религия, должен ее иметь. Вот и все. Это его свобода выбора.

...Только я не представляю, кому нужны наши с вами философские рассуждения?

ФЕСТИВАЛЬ КОНЧИЛСЯ. ЗРИТЕЛЬ ОСТАЛСЯ...

Фильм «Комната Марвина» (США) режиссера Джерри Закса логично получил Главный приз XX Московского международного кинофестиваля («Золотой Святой Георгий») как наиболее точно воплотивший тему неизлечимых болезней, тайных психических недугов, душевных надломов, которая главенствовала в конкурсной программе. Однако почти во всех фильмах медицинскую обреченность или социально-семейную паранойю преодолевает надежда на добро и свет. В этом смысле программа фестиваля оказалась достаточно мягкой и гуманной для зрителя (в отличие, скажем, от некоторых каннских фильмов, которые кинокритики до сих пор вспоминают, как ночной кошмар).

«Гостевая программа» тоже вполне логично завершилась вручением сразу пяти (!) фестивальных наград «За выдающийся вклад в мировое киноискусство»), их получили: Андрей Михалков-Кончаловский, Роберт Де Ниро, Софи Лорен. Зритель (даже телевизионный) остался вполне доволен таким количеством знаменитостей, собравшихся на фестивальной сцене.

Заслуженный сюрреалист Российской Федерации Александр Сокуров, чьи фильмы давно уже вызывают восторг у определенной части публики, настроенной на живописно-изысканное восприятие кино, наконец-то получил на родине большую награду — Большой специальный приз жюри и приз ФИПРЕССИ (ассоциации кинокритиков) за фильм «Мать и сын» (Россия-Германия).

Приз за лучшую режиссуру получил режиссер Януш Сас: фильм «Мальчики Витман» (Венгрия).

«Серебряного Георгия» за лучшую мужскую роль получил молодой немецкий актер Тиль Швайгер за роль опять же безнадежно больного в фильме «Достучаться до небес» (Германия). Таким образом, по-видимому, жюри решило отметить не только актера, но и прекрасный дебют немецкого режиссера Тома Яна.

И, наконец, «Серебряного Георгия» за лучшую женскую роль в фильме «Шевроле» (Испания) получила актриса Изабель Ордас.

Большой зрительский успех фестиваля и насыщенная конкурсная программа, к сожалению, не получила эмоционального завершения во время торжественного закрытия. По нехорошей отечественной традиции оно получилось немного нервным, напряженным и испуганным. Хотя на самом-то деле все было хорошо... Или — почти все.

Фото М. Штейнбока