Письма в «Огонек»

Письма в «Огонек»

ДАЖЕ ТОГДА МЫ ОСТАВАЛИСЬ ЛЮДЬМИ

На это письмо меня подвигло интервью с актрисой Окуневской в № 17. Прочитала и вспомнила всю свою жизнь и тех людей в тайге, за колючей проволокой, среди которых были поэты, художники и артисты — такого исполнения арии Антониды, как там, я в жизни не слыхивала...

Пишет вам русская немка, предки которой, два брата Петри, Фридрих и Иоганн (они родом из-под Цюриха), служили канонирами у Суворова. Братья, видимо, были хорошими мастерами и угодили Екатерине II, если она монаршей волей жаловала им звания, награды и земли на Волге. Вот так обрусели мы, потомки доблестных канониров. Моя мать из Киева, я там родилась в семье красного командира Федора Петри (он из немцев Поволжья), убежавшего в 17 лет в Москву к старшему брату Карлу — революционеру со стажем: делать революцию. Карла в 1936 г. расстреляли как родственника дворян Петри. В 1937 --1938 гг. расстреляли еще их пятерых потомков, а их дети отсидели в лагерях по 15 — 20 лет. Так вот, в нашем роду сплошной коктейль — немецкая, украинская, русская, голландская, французская и т.п. кровь. И к национализму я отношусь как к политическому фокусу.

Бабушка моя была правнучкой одного из создателей русско-цыганской семиструнной гитары и автора первого для нее самоучителя Игнаца фон Хельда — немца из Богемии. О нем (как гитаристе) наворочено в романе Пикуля «Фаворит» то, чего не было, но читать интересно. Если учесть, что переселение немцев Поволжья по секретному указу в 1941 г. было спешным (и страшным) и все имущество брошено — заходи и бери, — то сколько тайн уплыло из бабушкиной богатейшей библиотеки и из ее кованого запретного для нас сундука... К слову, из этого сундука я осмелилась достать на свою первую новогоднюю елку в 8-м классе (1940 г., школа № 136, г. Энгельс) ее бальное платье. Политическую баню на бюро комсомола запомнила на всю жизнь. Повезло, что две мои тетки прожили долго и я узнала то, что в свои зрелые годы они боялись сказать: сколько жуткой правды унесло с собой старшее поколение от страха перед НКВД — КГБ.

Я сама в 16 лет стала «немецкой шпионкой» благодаря тому же указу. Прошла лагеря и спецпоселения, с 17 лет — на нефтеразработках в Ишимбае. Там за ночь гибли в бараке зимой 1942 г. по 10 --15 человек. Мне повезло. Наш отряд в 250 человек перевели на кирпичный завод в Стерлитамак, где я месила глину, цемент с песком и водой: делала огнеупор для дзотов и землянок — ночами, без сил, голодная. И с окриком табельщицы с ангельским лицом по имени Ная: «Шевелись, фашистка, норму не выполнишь!» Оттуда полиартрит, счастье, что два пальца правой руки держат ручку. Впрочем, со скрюченными пальцами я иногда сажусь за фортепиано. Но продолжу... Нас, немок кагэбэшных, спасали от голода русские баптисты, которых тоже преследовали. А татарин-врач без ноги, на фронте потерял, спас мне, 17-летней немке, ногу: голодный, как и я, конь Игнашка на нее наступил. Нога пухла, гноилась — отрезать и все. Он тайком вылечил ногу редким тогда стрептоцидом. Даже в нечеловеческих условиях мы оставались людьми.

Вот я и добралась до сути своего письма — добрые люди есть всегда и повсюду, и в лагерях тоже. Как известно, отсидевшие были обязаны остаться на спецпоселении, часто там, где был лагерь. Этих людей мы с мужем (он тоже русский немец, врач, но в лагере был шахтером, застудил почки и оставил меня в 30 лет вдовой с тремя детьми), — так вот, мы с мужем встречали в тайге и на шахте «Волчанка», как я уже сказала, цвет русской интеллигенции. Многих сохранила память. Директором ДК шахтеров на поселении (дальше 5 км от поселка не удаляться!) был А.И. Соловьев, отсидевший 10 лет артист МХАТа — что-то не так сострил на концерте в Кремле. Помню его жену, тоже 10 лет отсидевшую, певицу Большого театра. И многих, многих...

В эти июньские дни мы вспоминаем о начале войны, так круто повернувшей жизнь целых народов. Несмотря на то, что нас предал Сталин, русские немцы тоже воевали с фашизмом. Под Тулой в 1941 г. был тяжело ранен мой двоюродный брат ст. лейтенант Юрий Шмид. После госпиталя он рвался на фронт, но при выписке его вдруг направили домой, почему-то... в Сибирь. Он не знал, что, пока лежал в госпитале, его русскую жену Нину с четырехмесячным сыном переселяли в Сибирь как жену поволжского немца. Мальчик умер в дороге. По приезде Юрий — на учете в КГБ, а в 1942 г. отправлен на шахты Приморья. Летом 1943 г. с таким же лейтенантом, бывшим художником Николаем Вольфом, бежали они из дальнего забоя, предварительно переправив фамилии в военных билетах (талантлив был Николай) на Шмелева и Волкова. Двинулись к ж-д магистрали, к воинскому эшелону: отстали, мол, от полка и т.д. И — прямиком на фронт. Нина все знала, но об этом мне поведала только в 1972 году. Погиб Юра Шмид (Шмелев) за советскую Родину под Будапештом, но где могила — неизвестно. Есть среди нашей родни и Герой Советского Союза Николай Леонов — немец из г. Бальцер (ныне Красноармейск). Осиротел в детстве, еще до революции, и отец ему с тремя братьями взял в няньки русскую девушку Настю Леонову. Она их вырастила, и Николай еще в гражданскую, после смерти отца, взял фамилию «мамы» Насти. И его и тетю не переселили с Волги, в паспорте стояло — «русский». Николай Николаевич сражался под Сталинградом, затем под Ленинградом, и там геройски погиб.

Вот так жили и воевали мы, русские немцы — советские граждане, в самом начале войны обвиненные сталинским указом в помощи и пособничестве фашистам. Да разве только мы? А сколько других народов... Но, несмотря ни на что, люди, как я уже сказала, оставались людьми, не зверели. Лет 15 назад я начала писать записки русской немки. Ваш «Огонек» дал мне силы их продолжить — в последнее время я к ним охладела. О себе. Я профессиональный учитель пения и хормейстер с 35-летним стажем. Одна вырастила и дала высшее образование детям. Как вы будете разбирать мой почерк, не знаю. Но почему-то верю, что разберете...