КАРЛСОН, КОТОРЫЙ ЖИВЕТ В КОММУНАЛКЕ. И ЕМУ НРАВИТСЯ

Странные люди эти шведы: по вечерам они любят собираться на общей кухне

Частная жизнь

...Больше всего меня поразило, когда Биргит Крантс, профессор архитектуры из шведского города Лунда, рассказывая о том, как ее земляки справляются с бытовыми заботами, сказала:

— А саму идею мы взяли у Советского Союза.

«Может ли прийти из Назарета что-нибудь хорошее?» Причем не куда-нибудь, а в Швецию, в ту сферу ее жизни, которая для нас все еще недосягаема — в быт?.. Я еще больше удивлю читателя, если скажу, чему позавидовали шведы: коммунальным квартирам! Впрочем, вскоре выяснилось, что имеются в виду вовсе не те квартиры, где «удобства» в конце коридора, а над каждым столом — своя лампочка. Другие. Такие, какие нам, действительно, еще и не снились. Но все-таки — коммуналки. И стало быть: идея наша!

— Шведы по природе своей, — продолжала г-жа Крантс, — люди флегматичные, замкнутые. Каждый живет будто на своей планете, и орбиты этих планет все дальше удаляются друг от друга. Побывав в России — а первые встречи с иностранцами у вас, кажется, начались в конце 50-х годов, — мы возвращались пораженные, удивленные, отдохнувшие душой. Совсем другая жизнь! Мы знали Россию только по Достоевскому и вдруг убедились: она такая и есть! Открытость, эмоциональность, бесконечные разговоры... Это было самое сильное впечатление. Кажется, тогда многие и полюбили вашу страну.

Думаю, профессор была не столь наивна, чтобы не знать о прелестях нашего коммунального быта. Но, видимо, и то малое, незамечаемое нами и уж совсем ничтожное в сравнении с многочисленными зависимостями рабского коммунального быта было подмечено, оценено, показалось интересным. И шведы решили перенести на свою землю наш зощенковско-булгаковско-ильфпетровский рай.

...Есть у кинематографистов такое понятие: уходящая натура. Ею может быть что угодно: последний снег, роскошный закат, неповторимый штиль на море. Еще час, минута — исчезнет. Надо побыстрее снять. Потом не повторится.

Такой «уходящей натурой» стало наше общение. Опустели почтовые ящики, приумолкли телефоны, пропали куда-то гости. И никто ни с кем не стремится съесть пуд соли. Что-то случилось. Мы стали неинтересны друг другу.

...Вечерний звонок. Первая реакция — раздражение: «Я же занят! Можно было найти время и поудобнее!» От чего нас отрывают? От телевизора. «32 человека на улице сказали, что неудобно спать на потолке, и только 10 — на гвоздях. У вас 10 очков. Вы проиграли!»

Когда это телевизор называли «ящиком для идиотов»? Определение явно опередило свое время. Это он сейчас таким стал. А то, что было? Господи, да это Феллини и Тарковский нашего быта! На первый взгляд, мы все вдруг катастрофически поглупели. Более точно: мы минимизировали свои духовные запросы. Вполне хватает чужого и примитивного азарта.

Кто это говорит о ментальности? Какая к черту ментальность! Общинный уклад жизни, уходящий корнями в пореформенную Русь, а скорее даже в глубинные, национальные корни, переживший колхозы да и саму советскую власть, — этот уклад развеялся в прах от легкого прикосновения рынка. Даже не рынка — его подобия.

Мы — деловые.

Плохо это или хорошо? Задаваясь этим вопросом, я понимаю его бессмысленность. Разве можно давать моральную оценку явлению природы? Немодный нынче Маркс сказал когда-то, что страны менее экономически развитые вынуждены во всем повторять страны более развитые. Как это там в Англии или США? «Мы приглашаем вас в гости на такой-то день — от 17 до 18 часов 15 минут».

А между тем еще до Маркса его старший современник великий немецкий философ Шопенгауэр рассказал притчу. Стадо дикобразов легло в холодный зимний день тесной кучей, чтобы согреваться взаимной теплотой. Однако вскоре они почувствовали уколы игл соседей, что заставило их отдалиться друг от друга. Затем, когда потребность согреться вновь заставила их придвинуться, они опять попали в прежнее неприятное положение. Так и метались, пока не легли на умеренном расстоянии друг от друга, при котором с наибольшими удобствами могли переносить холод. Так потребность в обществе толкает людей друг к другу; но их отталкивающие свойства и недостатки заставляют их расходиться. Средняя мера расстояния, которую они находят возможной для совместного пребывания, — это вежливость и воспитанность нравов.

Маленькая хитрость — я не ставлю кавычек. Ведь все это — даже без ссылок на Шопенгауэра — мы могли бы сказать о нашей жизни. Порядочность, доброжелательность («смайл»!), корректность, уравновешенность, верность обязательствам, данному слову, чувство ответственности, честность, умение не выделяться — что здесь плохого? А то, что пока не у нас. Мы традиционно шли своим путем.

Что такое — по рассказам профессора Биргит Крантс — шведские коммуналки? Обыкновенный дом на 20 — 30 семей с отдельными квартирами и всем мыслимым в ХХ веке комфортом. Но, кроме того, есть и коммунальная кухня, где хозяйки собираются вместе и вместе готовят.

Впрочем, важны и детали. Рабочие столы стоят не вдоль стен, а есть один большой стол, который находится в центре. Женщины стоят не спиной друг к другу, а лицом. Готовя, они еще и беседуют.

А потом собираются — в тех же кухнях — на совместные трапезы. Раз или два в неделю. Собственно говоря, для них и готовят. Могли бы, понятно, встретиться в каком-нибудь клубе. Но еда — второе по приятности и интимности человеческое занятие — располагает все же к более близкому общению.

Есть и общая мастерская, где собираются мужчины и тоже делают вместе какие-то свои домашние дела. И детская, где играет малышня и где по очереди дежурит одна из соседок, на попечение которой занятые мамы скидывают своих детей и бегут по делам. И общая гостевая, удобная не только гостям, но и хозяевам: повод встретиться и обсудить очередность ее заселения.

«Роскошь общения». В данном случае это надо понимать буквально: за нее надо платить, и немало. Но, видимо, общение того стоит. На него скидываются — квадратными метрами. Каждая квартира на 10 процентов меньше, но домовладельцу платят так, будто эти 10 процентов есть.

Что мне нравится в шведском эксперименте? А то, что не пропал русский опыт. Не все ж нам, как мрачно сказал Чаадаев, показывать миру дурной пример, предостерегая его от ложного пути.

О коммунальном житье-бытье большинство из нас знает, увы, не понаслышке. Последний президент СССР обещал обеспечить всех соотечественников отдельными квартирами к 2000 году. Не вышло. Коммуналка по-прежнему жива. И не только на необъятных просторах нашей родины, но и в Швеции — стране, по нашим меркам, вполне благополучной. И если одни лелеют мечту об отдельном жилище, то для других оно не столь уж привлекательно.

...Шестьдесят лет назад она вместе с двумя маленькими дочками поселилась в одной из комнат огромной коммунальной квартиры на Невском проспекте. Сюда приезжала многочисленная родня из других городов — благо места хватало всем, целых 32 квадратных метра. Здесь, когда выросли обе дочери, она нянчилась с соседскими малышами, организовав что-то вроде детского сада прямо в квартире. Денег, естественно, не брала: какие счеты могут быть между людьми, прожившими бок о бок не один десяток лет? Уже выйдя на пенсию, она по утрам отправлялась по магазинам и, несмотря на запреты врачей, каждый раз тащила домой тяжелые сумки — продукты в те времена доставали, вот она и старалась снабдить припасами всех соседей, которые днем были на работе. Она до глубокой старости не пропускала ни одной премьеры в театрах, ходила в филармонию и сумела приохотить к этому кое-кого из обитателей огромной пятикомнатной квартиры.

А потом она получила новую, отдельную — не так уж и далеко, в новом районе, до которого можно было добраться за полчаса на троллейбусе. Соседи по лестничной площадке, с которыми она тут же попыталась познакомиться, сначала все никак не могли понять, чего же от них хочет эта сухонькая энергичная бабуся, а уразумев наконец, ловко и без лишних слов выпроводили ее за дверь. Из ее окон открывался вид на огромный, продуваемый всеми ветрами пустырь, где-то на другом его краю по вечерам зажигались окна других домов, и она подолгу смотрела на них, зябко кутаясь в платок и пытаясь представить, какая жизнь идет там, у чужих, незнакомых ей людей...

Мне кажется, в последние годы жизни она чувствовала себя очень одинокой, покинутой. Я любила ее. Она была моей бабушкой.

Фото А. Басалаева, С. Петрухина