БРАВО, НОЯБРЬ!

Шизореализм Дмитрия Липскерова

Культура

Роман 32-летнего писателя, известного ранее как автор пьес «Школа для эмигрантов» и «Река на асфальте», вполне может стать тем долгожданным бестселлером, о котором интеллигентные люди при встрече будут спрашивать друг друга: «Ну как? Читал?» И рвать из рук приятелей два номера «Нового мира» (№ 7, 8, 1996 г.) и отдельную книгу издательства «Вагриус» (М., 1996), где этот роман — «Сорок лет Чанчжоэ» — и опубликован.

Странное название, не зря отсылающее к маркесовскому «Сто лет одиночества». Однако почему — Чанчжоэ? Конечно, не про Китай. Обычный российский городишко, подвергшийся нашествию несметного количества... кур, которые, однако, принесли туда экономический расцвет и благоденствие. Но и это не главное.

Главное то, с каким азартом не можешь оторваться от этой непонятно о чем написанной книги. Ну затоптало нашествие кур капитана в отставке Ренатова, так что лишь один сапог от него остался. А полковник Генрих Шаллер занимается любовью с молодыми девушками, а жена полковника не пьет, не ест, а целый день печатает на машинке непонятный набор букв, который сумел расшифровать только местный учитель Теплый. Текст оказывается летописью города Чанчжоэ, а учитель — садистом-некрофилом. Шаллер догадывается, кто убийца-маньяк, но кто тогда расшифрует абракадабру его жены? В которой одна странность: пишет она обо всех жителях, кто и откуда, со всеми тайнами, а о нем, своем муже, полковнике Шаллере, не пишет ни слова, как будто его нет...

Тем временем купец Ягудин строит на свои деньги башню Счастья, чтобы с воплем «Идиоты! Быдло!» броситься с нее головой вниз, учитель Гоголь летит искать страну счастья на воздушном шаре, полковник читает в летописи о нашествии степных народов, об отшельнике Мохамеде Абали, который жил тут, когда и города не было. В городе начинается эпидемия: у людей пробиваются сзади куриные перья, от которых, впрочем, спасают синие яблоки, выведенные местным гениальным мичуринцем-монахом, но чан с компотом из яблок, который всех спасет, разливает взбунтовавшийся народ, а куры вдруг поднимаются все в воздух и улетают многокилометровой тучей, а народ решает, что быть беде, и разбегается из города... а тем временем возвращается на воздушном шаре нашедший счастье физик Гоголь и не может понять, куда же город-то исчез.

Буддизм, господа! Блестящий, прекрасный, завлекательный покров майи, видимости, иллюзии, искусной прозы соткал Дмитрий Липскеров, рассказавший намедни в программе «Намедни» не о романе, а лишь о том, как он открыл и раскрутил два ресторана, а потом бросил это дело, а там, глядишь, через полгода опять займется бизнесом или чем-нибудь еще — и вот, глядь, ни «Намедни», ни Липскерова, ни ресторанов, ни Чанчжоэ, а жить-то, господа, все интересней и увлекательней. Скоро, наверное, просветление.

Достоинство запоздалого юбилея: выставка в Эрмитаже

В начале века в Петербурге было два модных института: Театральный и барона Штиглица. Учиться студенты (а в основном студенточки) старались в них одновременно. В первом — сами знаете чему, а у Штиглица — (якобы) техническому рисованию... На самом же деле это был мини-Эрмитаж для будущих инженеров и (переходя на язык ХХ века) дизайнеров.

Сегодня же Эрмитаж настоящий показывает шедевры из бывшего Музея при училище Штиглица — той части, что после большевистского разорения попала сюда.

Как ни странно, но выставка эта стала одной из лучших в Петербурге в нынешнем году. Может, потому, что задачи ее более чем скромны? Просто показать уже собранную кем-то коллекцию? А красивых вещей у Штиглица с избытком. Хотя, казалось бы, главное дело Эрмитажа сезона 1996 года — выставка с не вполне понятным (ибо почти неизученным) названием «Историзм в России. Стиль и эпоха в декоративном искусстве, 1820 — 1890 годы». Она шла с начала лета до поздней осени. Тоже вроде бы масса красивых предметов: мебель, торшеры, шкатулки... Но здесь уже требовалась концепция, связанная с объяснением самого желания подражать всем векам и народам, охватившего Европу в прошлом веке: почему мастера по интерьерам и живописцы заболели тогда одной и той же болезнью? И связано ли это как-то с печальным будущим Старого Света? И если да, то как? Но нам предложили просто полюбоваться красивыми вещами, стилизованными под разные художественные эпохи.

Никаких ответов выставка, увы, давать не хочет. И это входит в практику. В Третьяковке вот открылись «Очарованные морем» — к 300-летию российского флота (работает до конца года). Из запасников вытащили буквально все, что касается морских пейзажей, кораблей и адмиралов (лишь из постоянной экспозиции не дали ничего снять). Развесили. Выпустили каталог. И что?

В мире в понятие «выставка» вкладывают нечто иное, чем просто подбор картин и экспонатов на одну тему. В мире выставка становится шагом в изучении темы, а не сбором материалов по ней. Она отталкивается от какой-либо существующей проблемы (что такое море? люди моря? что такое российская государственность?) и ставит новые вопросы. У нас же любое, даже плохо мотивированное высказывание сразу же приобретает статус ценного.

Одна надежда: вот вырастут новые Штиглицы, пошлют людей по западным университетам (или отечественные станут в таком порядке содержать, что никакая профессура не разбежится), и тогда каждая выставка станет удаваться. А не через раз.

«Чесс» — издание исправленное и дополненное Театром Моссовета

Великий Эндрю Ллойд Уэббер и на этот раз оказал влияние на моссоветовцев (постановка Павла Хомского). Но если в «Иисусе Христе» музыкальный ряд полностью взят из знаменитой рок-оперы, то новый спектакль «Игра» роднит с не менее знаменитой бродвейской постановкой «Chess» всего лишь две-три мелодии и тема шахмат. Шахматы — фатальная игра. Передвигая фигурки, игрок решает свою собственную судьбу. Два конкурента — Чемпион (Александр Яцко) и Претендент (Валерий Сторожик) — отчаянно сражаются за право обладать шахматной короной. Но на поле король — самая безвольная фигура, которая полностью зависит от игроков своей команды. Музыка к спектаклю — фантазия на темы песен «Битлз», «Аббы», Андерсона, других легендарных шести- и семидесятников. Возможно, закоренелым битломанам и не понравится, что на музыку «Когда мне будет 64» поются совсем другие слова (ария Председателя оргкомитета матча Леди М.). Ярослав Кеслер, автор либретто, признался в том, что все это — «эксперимент над театром». Но он видит в этом эксперименте возможность донести до нынешнего поколения то, о чем думали и пели в 70-е.

Рыбников открыл новую сцену

Известный композитор, отец жанра советской рок-оперы, автор музыки к кино- и телефильмам (и к самым любимым Ленкомовским спектаклям — «Хоакину Мурьетте» и «Юноне и Авось») арендовал зал Театра киноактера для спектаклей своего коллектива «Современная опера» (до сего дня постоянной сцены не имевшего). И не только арендовал, а и полностью переоборудовал, сделав зал «бархатным» — отныне он так и будет называться, — а также оснастив мощной современной техникой. И теперь в этом хорошо звукоизолированном пространстве можно слушать «Литургию оглашенных», над которой Рыбников начал работать еще пятнадцать лет назад. Это не спектакль, не опера и не мюзикл — а, по замыслу автора, современная мистерия, то есть «божественное действо», насыщенное проповедническими, лирическими, религиозными текстами, и она должна погружать слушателя в несколько иной эстетический мир, чем тот, к которому он привык. Зрелище и в самом деле непривычное... Отныне этот спектакль станет вполне доступен для всех желающих его посмотреть и послушать.

Роберт Франк. Дорогое путешествие на автобусе.

15 фотографий Роберта Франка из серии «На автобусе по Нью-Йорку» выставлены на аукционе «Кристи» по стартовой цене 120 000 долларов.

Обратите внимание на этого лысого персонажа. Скорее всего он клерк или какой-нибудь нью-йоркский бухгалтер. Он то ли ловит такси, то ли поджидает автобус. Витрины магазина, к которым направлен его пронзительный взгляд, ощетинились несколькими солнечными бликами. Но что там, в глубине супермаркета? Этот вопрос блуждает по профилю лысого пешехода. Его раздирает дилемма — ехать ли в автобусе или идти в магазин? Это настоящий американский горожанин образца 1958 года.

Автор снимков принадлежал к славному течению в фотоискусстве — школе «решающего момента». Движение к этому «решающему моменту» определяло и творчество американца Роберта Франка.

Сегодня за эти натуралистические снимки предлагают выложить 120 000 баксов! Это не только победа старины Франка. Увлечение художественной фотографией стало новым бумом, новой культурной манией. Растут аукционные цены. Ах, если бы старые фотографы могли таким образом компенсировать свои накладные расходы и цену пленки и оборудования! Нет, барыши будут подсчитывать новые владельцы их действительно бесценных снимков.

Выставка Врубеля в ЦДХ

28 работ Михаила Врубеля выставлены в ЦДХ в экспозиции, организованной Столичным банком сбережений к 140-летию со дня рождения художника. Все картины взяты из частных коллекций, и многие впервые показаны широкой публике. Выставка уже имела большой успех в Омске, где летом состоялась ее премьера. По словам устроителей, очереди на нее на родине художника были, как «в прежние добрые времена», а весь тираж каталога раскупили «на корню».

В экспозиции в основном представлены графические работы, эскизы и наброски. Главная гордость — масляный эскиз к картине «Демон поверженный». Ведь именно Демон, про которого в свое время отец художника писал так: «Демон показался мне... злою, чувственной, отталкивающей, пожилой женщиной...» — в сознании большинства соотечественников прежде всего ассоциируется с творчеством Врубеля. Впрочем, на выставке есть и радостные, яркие театральные эскизы и грустные, нежные, совсем не похожие на обычного, декоративного Врубеля наброски, сделанные им в последние годы в больнице. Экспозиция оформлена стильно и, что важнее, предлагает зрителю довольно подробные комментарии, как к работам, так и к жизни популярного художника.

Эта небольшая выставка — только начало «года Врубеля». В будущем году планируется большая экспозиция в Третьяковской галерее, а затем — в Мюнхене и Дюссельдорфе. Михаил Врубель не вошел в число знаменитых русских художников, представляющих в мире расцвет русского искусства рубежа веков. Слава его домашняя, внутрироссйская. Однако, возможно, именно теперь у него впереди всемирная известность.