драматург:
Грань веков
Среднестатистическая отечественная женщина, которой приоткрыли мир и другую жизнь, попадает в ситуацию колоссальной эмоциональной несбалансированности. У нее пока слишком мало поводов чувствовать себя женщиной: высокие цены на одежду и косметику, дорогостоящая и малоразвитая сфера услуг для поддержания формы (массаж, бассейны, гимнастические секции). В сексуальной жизни над ней тяготеет груз советского пуританского воспитания, восприятия собственного тела как механизма для деторождения и стояния в очередях. Как правило, она живет в несчастливом браке «ради детей», а не потому, что каждая ее ночь с мужем — праздник. Она идет на аборт без единой мысли о том, какая ответственность за это лежит на ее партнере. Ее так приучили.
Евгения ДОЛГИНОВА,
литератор, педагог:
Подруге не повезло: попала в престижнейший московский роддом как «бесплатница» — жила по соседству. В приемном покое, заглянув в карту, ей объявили, что кесарево — очень дорогая операция. «Знаете что, мы его щипцами вытащим, а вы молодая, еще родите. К тому же он мертвый у вас (постучали пальцем по животу), да, мертвый». «Он живой, — жалобно сказала подруга, — я же чувствую». «Ненормальная! — закричала завотделением, — а еще журналист!» — и назначила убийство на завтра.
Ночью, полуподпольно, подруге сделали кесарево два эфиопа — аспиранты Лумумбария; сделали блестяще. Родилась девочка, красивая, здоровая. Утром аспиранты стояли навытяжку перед беснующейся завотделением и придурковато-застенчиво улыбались: «Мы очень, очень плохо рашэн лэнгвидж...»
Языком мира и дружбы эти ребята владели в совершенстве (и еще тремя европейскими языками). В следующее свое дежурство они обсуждали с моей подругой проблемы поэтики позднего Достоевского.
Надежда БАЛАНОВСКАЯ,
директор комбината «Трехгорная мануфактура»:
Мы привыкли, что бельевые ткани, а значит, и простыни у нас шириной в 90 сантиметров. А если задуматься — куда такую? В общежитие на койку железную да в вагон общий на полку. Или взять тот же пододеяльник. Нас никогда не смущало, что он из кусков, что в нем шесть швов, а то и больше. А мир меняется. Меняется мебель. Меняются запросы. Простыни теперь нужны 120, 150, 180 сантиметров ширины. Ну мы-то люди ко всему привычные и не на таком спали, а на Западе — там просто понять не могут: как это — простыни со швом? Да и дополнительные расходы на шитье считают. Так что, будь тут ткани хоть какого высокого качества, но при таком «нашенском» подходе на мировой рынок не пробьешься.
Наум КОРЖАВИН,
поэт:
Долгие годы посреди самых интересных дискуссий с единомышленниками меня поражала мысль: вот мы тут увлеченно спорим, а в это время пединституты куют смерть нашей родины. Плохой пединститут, слабо подготовленный учитель — ведь это катастрофа. Но... идеальных учителей на всех не напасешься, а повышение уровня подготовки педагогов — это, в сущности, вопрос решаемый. Сейчас меня беспокоит другое — революционные преобразования в школе. Но революционная ломка образования так же недопустима, как революционная ломка общества! Опасны эксперименты, которые провозглашают необходимость следовать интересам ребенка. На первый взгляд, это благородная и демократическая теория. Но что получится, если интересы еще не сложились? Ярко талантливый ученик интересом к наукам наделен от природы. Но ребенок, объективно способный, но выросший в той среде, которая не могла привить ему интеллектуальных устремлений, обречен стать заложником своего исключительного интереса к футболу по телевизору и ленивого неинтереса ко всему остальному. Идти на поводу у незнания и неинтереса — это значит закреплять социальные рамки. Школа должна готовить человека к жизни, а не создавать узких специалистов — конечно! Мало детей станет математиками, но школа должна научить не бояться — той же математики, физики, химии. В сущности, гуманитарные науки гораздо сложнее точных, и давно пора покончить с тем ненормальным положением, когда человек идет в педагогику или в литературу только потому, что он неспособен к точным наукам или, вернее, боится их. Школа должна вывести человека на старт, создать детям из самых разных семей равные возможности для самореализации.
Традиционная система образования оправдала себя. Мы должны совершенствовать то лучшее, что получили в наследство, а не разрушать его революционными, опасными экспериментами.
Ролан БЫКОВ,
кинорежиссер:
Однажды, услышав крик, я бросился за дверь. В соседней квартире повесился человек. Все жильцы выскочили на лестничную клетку. Я сказал: «Топор». И один двухметровый детина принес топор и отдал его почему-то мне. И тогда я влетел в ту квартиру и открыл топором туалет. Человек там висел. Тогда я оглянулся — а вокруг никого нет. Самым смелым оказываешься тогда, когда никого нет вокруг. Ну что ж, я его и вынимал из петли. Казался он мне таким легким, как пушинка, такое у меня тогда было напряжение. И я запомнил это ощущение, это напряжение сил.
Так же до некоторой степени вышло с детским кино: оглянулся, а оно висит, и никого нет. Вот и оказался самым смелым. Есть, конечно, и другие художники. Но нужен, кто мог бы постоять за это, порадеть общественно. Вот так все и случилось, переплелось.
Наталья БЕЛЮШИНА,
литератор:
Когда человечество начнет вырождаться, появится итоговая художественная кинокартина: «Неприбытие поезда (платформа Люберцы)».
Булат ОКУДЖАВА,
поэт:
Поэт в России всегда был провозвестником, пророком. В начале шестидесятых, наших шестидесятых, это ощущалось особо. Мы выступали вместе с друзьями, с Ахмадулиной, Евтушенко, и знали, что с нами во Дворце спорта было 15 тысяч человек. И, конечно, мы недоумевали. Мы были совсем юные тогда, но я был все-таки старше моих друзей и говорил им, что в зале сидит триста настоящих любителей поэзии. А остальные — просто любопытные, страдающие люди. Они пришли за каким-то социальным рецептом.
Потом, когда поэтический бум окончился, все занялись своими делами, а триста человек остались...
Эдита ПЬЕХА,
певица:
Если бы у меня появилась такая возможность, я бы с удовольствием поехала за границу, но не артисткой, а туристкой. Чтобы просто посмотреть мир. Я бы отправилась непременно в самые красивые уголки Земли. Например, в Лас-Вегас, где выступают самые крупные звезды мира. Обязательно побывала бы на Багамах и Таити, на Канарских и Гавайских островах. И хотела бы понравиться какому-нибудь миллиардеру, чтобы жить, не зная ни в чем нужды. Люблю начинать жизнь сначала и трижды делала это. Еще бы раз с удовольствием заглянула на Кубу, побегала по знакомым парижским улочкам, посетила Варшаву, с которой у меня связано столько дорогих воспоминаний... Очень люблю Восток и непременно посетила бы Японию и Китай, где еще ни разу не была, и отведала бы по кусочку каждого блюда их экзотической кухни.
Я с удовольствием посетила бы самые разные уголки планеты. Я по натуре бродяга. Но корни мои в России. Потому что здесь мои друзья, дети, внуки. Здесь моя публика.
Алексей ДИДУРОВ,
литератор:
Иду по вечерней Петровке мимо павильонов и ларьков с модными дорогими шмотками. Даже не по тротуару иду, а по мостовой, ближе к кромке. Из одного «аквариума» выходит со шваброй и ведром то ли уборщик, то ли продавец, то ли охранник, а может, и то, и другое, и третье (в трех зарплатах един) — ступени мыть, а с ним пес. Глаза у пса смышленые, полуголодные. Завидел меня и бросился подачки торгаша отрабатывать — цапнул меня за ногу с лаем, преисполненным трудового энтузиазма. Охранник-полотер-торгаш гордо и радостно улыбается, доволен работой коллеги. Хотел я с асфальта кусок поднять, расписать свои права на спокойное хождение по улице на морде, да призадумался: на чьей из двух? Пес делал то, за что его хозяин кормит и на что науськивает. Работник за работодателя не отвечает. А торгаш тоже не от хорошей жизни садистские ЦУ дает зверю — небось спит и видит, как ему грабители горячую дырку во лбу буравят или рэкетиры выламывают руки. Со страху кто не озвереет пуще зверя? Этой зимой за мной метров двести бежал черный терьерище, минут десять одежду рвал, норовил до кожи и костей достать, а хозяйка, старушка в мехах, с еле сдерживаемым восторгом за нами наблюдала, близко не подходя. Хлопотные вещи у нас тут — меха и старость. И частная торговля. Да и вообще жизнь.
Елена ИВАНИЦКАЯ,
литератор:
А ведь у нас на самом деле нет высоких духовных оснований, разрешений на то, чтобы выбирать, любить, предпочитать счастливую и благополучную жизнь: нет авторитетного «благословения» от наших духовных учителей. У нас благословенно только страдание.
А если кто активно ненавидит страдание, то противопоставляет ему героику, подвиг, то есть то же страдание, только иное, но никак не спокойствие и счастье.
Сергей БУЛГАКОВ:
Человек не в силах вынести земного благополучия, ему дана только борьба, только крест, и когда он землю проклятия, которая так глубоко пропитана потом и кровью, превращает для себя в удобную постель и покойную подушку, забывая о всех противоречиях своего бытия, он опускается и пошлеет.