Каждый состоявшийся гражданин нашей страны некогда испытал то «чудное мгновение», когда ему вдруг помогли — словом ли, делом, участием, лаской, любовью, примером, советом, деньгами. И если бы не эта помощь, жизнь его потекла бы совсем по иному руслу. Успешный политик прозябал бы в безвестности, к поэту не пришли его главные строки, хороший врач оказался плохим инженером, романтичный юноша полжизни провел в тюрьме, бизнесмен считал бы копейки до получки. Именно об этом наша новая рубрика «Карта памяти», где известный писатель ЕВГЕНИЙ ПОПОВ будет беседовать с нашими знаменитыми современниками, которые, конечно же, самостоятельно «вышли в люди», но хорошо помнят то свое далекое начало и добрых людей, встреченных ими тогда.
Фото: Василий Попов, Коммерсантъ
1972 год. Мне было 26, примерно как Лермонтову перед дуэлью, и я уже обошел со своими рассказами практически все московские редакции, везде получив стандартный «отлуп» с обвинениями в мелкотемье, клевете, грубости, непочтительности к общественному строю, «чрезмерном сгущении теневых сторон нашей действительности» и пожеланиями читать больше советской художественной литературы.
Но я был молод и счастлив, окончив геологоразведочный институт, уехал в Сибирь, жил в Красноярске, много писал, читал, выпивал, гордился тем, что меня хоть и не печатает, но привечает лучший журнал страны «Новый мир», что я видел в редакции самого Твардовского, что о моем литературном существовании хоть кто-то знает.
Примерно раз в год появлялись где-нибудь в разделе сатиры и юмора — «Литгазеты», «Литроссии» или «Сибирских огней» — мои так называемые юмористические рассказы, отчего слова «юмореска» и «изошутка» долго снились мне в кошмарах. Трагическая составляющая этих рассказов тщательно вымарывалась редакцией, а то и, не стану врать, самим мною. Ведь писателю хочется печататься всегда, «цыпленки тоже хочут жить», как поется в известной песне.
Не получилось и с пьесой «Плешивый мальчик», которую я написал по заказу МХАТа. Олег Николаевич Ефремов честно сказал мне тогда, что парень я хороший, но подобное, на тему сибирской пьяни и рвани, «пробить» на сцене он не сможет.
И вот вдруг замаячила на горизонте перспектива напечататься серьезно в бурятском литературном журнале «Байкал», издававшемся в Улан-Удэ и прославившемся тогда скандальными публикациями невозвращенца Аркадия Белинкова и братьев Стругацких. Однако в редакции мне прямо объяснили, что необходимым условием моей публикации, особенно на фоне этих недавних скандалов, является врезка, предисловие кого-нибудь известного и московского. «Кого?» — спросил я. «Ну хотя бы Шукшина»,— ответили мне. «Я с ним не знаком».— «А вот уж это не наше дело».
Я и позвонил тогда из Сибири в Москву с просьбой показать мои рассказы Шукшину.
А дальше начались чудеса.
Ибо уже через две недели я получил на почте в Красноярске (имейлов тогда, естественно, не было) конверт с шукшинским предисловием к моим рассказам. То есть Шукшин сработал мгновенно. Так практически не бывает в литературной среде, где каждый — гений, каждый большей частию занят самим собой, где у всех свои проблемы и нет свободного времени на других.
Увы, это предисловие не устроило тогда «Байкал» и было напечатано лишь при публикации двух моих рассказов в «Новом мире» в 1976 году, после чего я — извините, читатели,— поутру проснулся знаменитым, хотя ясно сознавал, что успехом этим я в первую очередь обязан Василию Макаровичу, чье имя тогда было у всех на устах после его столь раннего ухода из жизни в 1974 году.
И я горд, я счастлив, что успел с ним повидаться в его квартире на улице Бочкова и поговорить хоть и коротко, но обо всем.
Стриженный почти налысо для «Калины красной», скуластый, болезненно худой, он, кинозвезда и лауреат, наставлял меня, провинциала, не чураясь крепкого словца:
— Тебе в Москву уезжать надо. В Красноярске или сопьешься, или посадят… Или еще хуже — станешь писать, как все эти…
— Ты говоришь, в Москве волки по редакциям сидят? Ты что? Волк — благородное животное. Не волки, а шакалы гребучие…
Он умер. Меня раз-другой по инерции опубликовали, но потом все снова застопорилось, казалось, навсегда, хотя у меня к тому времени скопилось уже около двухсот ненапечатанных рассказов. Итогом этой ситуации, когда в «официалы» меня не брали, а в «самиздат» и «тамиздат» я и сам не хотел, так как не желал сидеть в тюрьме или эмигрировать, стал альманах «Метрополь», послуживший причиной последнего крупного литературного скандала брежневской эпохи. Альманах, во время создания которого я познакомился и на всю жизнь подружился с Василием Аксеновым, Беллой Ахмадулиной, Фазилем Искандером и множеством других замечательных людей эпохи.
Судьба альманаха известна, моя — тоже. Альманах разгромили, меня выперли из Союза писателей.
Зато сейчас мои тексты переведены на десятки языков, я объездил полмира, а началось все с Шукшина.
Низкий поклон, Василий Макарович! Докладываю: я на письма молодых, безвестных творцов тоже всегда отвечаю.