ЕКАТЕРИНА Ъ-ДЕГОТЬ
Российские учреждения культуры в последние годы не раз становились местом эффектных скандалов: интриги за место директора библиотеки, или шумного развода режиссера с актерами, или какого-нибудь шокирующего перформанса в музее. Но чтобы скучнейший, зато очень крупный финансовый скандал — такого еще не было. Прямо как у больших.
Это кажется неприличным. Учреждения культуры у нас считаются стоящими как бы вне экономики. Во всяком случае, государство, которое им денег практически не дает, на это вовсю намекает. Наивные люди верят, что культура и вправду дело духовное, неземное. Люди более опытные догадываются, что, видимо, есть некая подпольная культурная экономика. Люди знающие — в курсе всего. Их не удивят результаты грянувшей как гром с ясного неба аудиторской проверки историко-культурного музея-заповедника "Московский Кремль", по которым выходит (так утверждает сегодняшний собеседник "Коммерсанта" аудитор Счетной палаты Петр Черноморд), что музей недодал бюджету около $1 млн.
Музей Кремля, территория которого включает собственно Кремль, Красную площадь и Александровский сад, как легко понять, является в нашей стране одним из относительно благополучных. Несмотря на то что в 1998-м, например, году его профинансировали из бюджета всего на 22,5% от запланированного, на входных билетах в соборы и Оружейную палату музей зарабатывает солидную сумму. Одна за другой выставки из музея отправляются за границу. "Серебро Кремля", "Сокровища Кремля", "Екатерина Великая и Москва", "Искусство Святой Руси. Иконы из Москвы", "Слава Византии", "Век Фаберже" — ясно, что так можно продержаться долго. В принципе, это должно приносить музею немалые деньги.
Но по документам, а точнее по их отсутствию, выходит, что директор музея Ирина Родимцева проявляет беспечность и выгоду для музея извлечь как бы не может. Выставки предоставляются вроде бы безвозмездно, а когда возмездно, то сумма аренды экспонатов от одного документа к другому снижается. Впрочем, какая сумма является нормальной, неизвестно, поскольку Министерство культуры соответствующего акта так и не разработало.
Кроме того, директор, по документам, стесняется стребовать арендную плату со множества самых разнообразных учреждений, включая свадебный салон и загадочную контору "Наука разума", которые арендуют у него площади. Среди учреждений особое место занимает Фонд русского наследия (им руководит сын Родимцевой), учрежденный в 1991 году, который на паях с музеем торгует ювелирными изделиями из драгметаллов и, в свою очередь, учредил ювелирную фирму "Парюра". При этом "наука разума", очевидно, не помогает, так как легковерный музей своей доли прибыли от фонда, по документам, не получает. Слезную картину дополняет история со съемкой 26-минутного видеофильма "Российский герб. 500 лет", который вышел длиной в час и все равно не получил прокатного удостоверения в Госкино — так был плох. В общем, прекрасные, но неумелые (интеллигенция!) попытки коммерческого выживания. Тут надо бы помочь, подсказать, а не осуждать.
Есть, разумеется, и менее идиллические детали, которые тоже, впрочем, мало кого удивят. На государственные деньги куплены какие-то квартиры. Из госбюджета оплачивались все дела Ирины Родимцевой в качестве председателя российского отделения ИКОМ (мировой совет музеев, общественная организация) — от командировок (в 1997 году на это пошло около $10 тыс.) до ежегодного взноса в размере $100. Надо отдать Родимцевой должное: платили не только за нее, но и еще за десять членов ИКОМа из числа сотрудников. Сотрудников вообще не забывали, например, одна из них получала постоянные командировки за счет музея на лыжные марафоны.
Все это совершенно не ново. В советское время на всех так называемых рабочих местах действовал негласный договор: государство не платит, а сотрудники не работают и по возможности более или менее легально воруют. Сегодня эта ситуация сохраняется в учреждениях науки и культуры. Правда, у сотрудников стало больше возможностей для левых доходов. Поездки за границу и официальные и неофициальные суточные, спонсорские подарки, взятки от страховых компаний за заключение контракта именно с ними, тайные дополнения к контрактам. Неучтенные деньги оседают на зарубежных счетах музея, а в некоторых случаях на личных счетах директора. Который из этих денег может и поощрить кое-кого из сотрудников — не все же себе. Вообще, "хороший" директор использует деньги с внебюджетных счетов для вознаграждения своих людей, что вообще-то запрещено, а "плохой", не любимый коллективом,— нет.
Еще одна возможность для музеев получить "живые" деньги — вечеринки в экспозиции для разных солидных организаций. Залы можно было бы сдавать им в аренду, но за это нужно будет платить огромный налог (как за коммерческую деятельность), поэтому такое мероприятие обычно проводится как бесплатный вечер для спонсора, а деньги попадают на счет музея (в случае честного директора). Ну и еще можно, наконец, тихонько распродавать коллекцию — в Кремле такого вроде не было, но в других музеях, по слухам, бывает.
В общем, возможностей много. Государство смотрит на это сквозь пальцы, а культурные работники, которым государство платит по $20 в месяц, обманывают его не только со спокойным сердцем, но и с ощущением того, что справедливость торжествует. Интеллигенция вообще со времен Хрущева считает себя жертвой необразованной и немытой власти. И отказываться от этой позиции интеллигенции совершенно не выгодно.
Все это, конечно, плохо для казны. Но еще это плохо для музеев, живущих по таким законам. Моральный климат отвратительный, поскольку строится на круговой поруке (все обо всем знают) и системе фаворитизма (потрафишь директору — получишь поездку, денег или заказ на статью в зарубежный каталог). Понятно, что о науке тут уж речь не идет. Искусствоведы со склонностью к самостоятельному мышлению редко шли работать в музеи, поскольку их там не любили. И ситуация только ухудшилась. Музейные сотрудники в нашей стране — за редким исключением — теперь уже совсем не пишут оригинальных научных работ и не делают интересных выставок. Они хранят, или, как говорят в музеях, "сидят в материале".
К распаду СССР все наши граждане пришли с тем, что хранили, и стали пытаться это легально или нелегально приватизировать. Наши музеи — те же естественные монополии, которые ничего не производят, а только продают (или, в данном случае, прокатывают) сокровища недр. Музеям не под силу быть исключением, если все общество таково.