В Большом зале консерватории дал концерт Российский национальный оркестр (РНО) с именитым финским дирижером Пааво Берглундом. Как оказалось, календарное соседство с сенсационным Берлинским филармоническим под руководством Аббадо совсем не расстроило РНО.
После феноменальных берлинцев ничего особенного от РНО, честно говоря, не ждали. Пааво Берглунд — первый в мировом рейтинге исполнителей Сибелиуса, еще в позапрошлом году выступал с тем же оркестром в том же зале. Первая симфония финского классика звучала тогда качественно и скучно. Год назад на 80-летии Солженицына, никого особенно не задев, Берглунд отыграл и Третью симфонию любимого композитора. Поэтому единственной приманкой сейчас казалась японская скрипачка Хидеко Удагава, последние годы практикующая в Англии.
Популярный Скрипичный концерт Бетховена, сыгранный ею в далеких от оригинала темпах, с фальшью и не без противного жеманства, дал понять, что уровень артистки ниже среднего. Сказалась бедственная сторона восточной экспансии в европейскую классику: прилежание и склонность к муштре у "звезд" типа Удагавы — воплощенное желание быть европейкой. Лояльные критики называют это традиционным стилем исполнения, реальные — исполнительской беспомощностью и отсутствием индивидуальности. Родилось неприятное чувство за дирижера, которому нашли такую партнершу.
К счастью, оно прошло, едва Берглунд встал за пульт во втором отделении. Опять играл Сибелиуса, вернее, его Симфонию номер четыре. Подарок оказался что надо: музыку Скандинавии, время от времени звучавшую здесь, считали загадкой главным образом потому, что прежние исполнения не несли практически никакой информации о самобытной северной ноте. "Грустный вальс" Сибелиуса (верный бис каждого второго концерта) не в счет.
В нынешнем варианте Берглунда Север поразил одновременно европейскостью и ориентализмом. Дирижер демонстрировал дивное варево, ингредиенты которого — медь "Парсифаля", струнная космогония Малера, простодушный монументализм Брукнера,— нескончаемо и тихо кипели, накрытые плотной крышкой. Монтаж частей словно насмехался над европейскими требованиями смены темпов и настроений. Что финал, что первая часть — все одно. И так четыре раза. Градации оркестрового звука были невероятны. Из Российского национального Берглунд тянул и вытягивал лучшее: тишайшие струнные тремоло, идеально точную медь, безукоризненный баланс. Всего один раз у флейты сплющилось начало фразы, и то, похоже, от чрезмерного усердия.
После этого завершавший концерт "Грустный вальс" уже не казался легкой добавкой к серьезному меню. Берглунд сделал его горьким (по Ибсену), строгим (по Гамсуну) и мудрым (по Бергману). То есть северным и непопулярным.
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ