Шестеро финалистов премии "Smirnoff-Букер" были названы вчера в Московском коммерческом клубе при большом стечении всевозможных литературных знаменитостей, от Владимира Войновича до Дмитрия Пригова. Шорт-лист демонстрирует не столько тенденции развития русской прозы, сколько то занятное обстоятельство, что коллективный вкус статусной интеллигенции хорош для составления школьных хрестоматий.
Загадка для психолога: отчего шесть солидных, профессионально состоятельных людей по отдельности высказывающихся вполне разумно, собравшись вместе, словно бы гасят друг друга и являют миру какие-то трюки по опыту доктора Гальвани? Кто знает ответ — пишите в редакцию; пока же остается констатировать факт: букеровские жюри как занимались всю дорогу гальванизацией реализма, так и продолжают в том же духе. Судите сами, вот произведения, попавшие в финал (в скобках — издательство или журнал, опубликовавшие соответствующий текст):
Юрий Буйда, "Прусская невеста" ("НЛО-Соло"); Михаил Бутов, "Свобода" ("Новый мир"); Александра Васильева, "Моя Марусечка" ("Знамя"); Леонид Гиршович, "Прайс" (Издательство Ивана Лимбаха); Владимир Маканин, "Андеграунд, или Герой нашего времени" ("Знамя", "Вагриус"); Виктория Платонова, "Берег" ("Время и мы").
Надо сказать справедливости ради, что выбор, похоже, несколько удивил и самих членов жюри. Процедура такова: каждый из пяти судей составляет собственный список, затем, в день объявления шорт-листа, эти списки совмещаются и из них выводится такой, который устраивает всех. И в этот раз, как всегда, литература пала жертвой консенсуса. Во всяком случае, извиняющиеся интонации все время проскальзывали. "Были вещи,— рассказал Сергей Юрский, артист, литератор и член жюри о своих впечатлениях от чтения книг из букеровского лонг-листа,— которые вызвали глубокое и постоянное отвращение. Были вещи, которые вызвали удивление и внутреннюю радость. Хотя ни одного радостного произведения в шорт-лист не вошло, я не жалею, что влез в это дело. В целом было нескучно".
В том же духе высказалась поэтесса и литературовед Ольга Седакова: "Это проза в основном о 'свинцовых мерзостях жизни'. Но дело не в этом, а в том, что здесь нет вещей, где градус артистизма меня вполне удовлетворил бы. Все это — продолжение критического реализма, 'литература доноса' — когда писатель кому-то пишет о том, как мы плохо живем".
Член жюри, финский славист Пека Песонен посетовал, что в списке нет ни авангарда, ни фантастики, и сообщил, что он был единственным, кто предлагал в шорт-лист Сорокина. На что ему тут же было строго указано председателем собрания критиком Игорем Шайтановым: это, дескать, такая специальная бывает литература — для славистов.
Еще одна, совсем специальная по отношению к русским букеровцам литература — эта та, которую читают. На вопрос, есть ли хоть у одного произведения из вышедших в финал шансы на коммерческий успех, ответ был категорический: нет таких шансов. "Эту премию,— объяснила Ольга Славникова,— жюри воспринимает как премию качества, интеллектуальных и литературных достоинств. Такие вещи должны иметь неуспех".
Зачем культивировать этот двойной стандарт — непонятно. Тем не менее едва ли не единственная из выдвигавшихся на премию коммерчески успешная вещь — пресловутый "Generation 'П'" — в шорт-лист не попала. "Пролетели" и жанровые стилизации Л. Гурского и Б. Акунина.
Из текстов, что пробились сквозь пелену судейских предубеждений, наиболее предпочтительно выглядят шансы двух эмигрантов — живущего в Израиле Леонида Гиршовича и американки Виктории Платовой. "Прусской невесте" неуклонно набирающего репутацию в узких кругах Юрия Буйды, по всей вероятности, помешает то, что книга эта — сборник рассказов. Владимир Маканин "Букера" уже получал. Формально не возбраняется и еще разок, конечно, но — едва ли. Александра Васильева — дебютантка; Михаил Бутов просто еще слишком молод... Так или иначе, прилежный читатель, взявшийся за букеровский шорт-лист, пусть не рассчитывает на приятное времяпрепровождение: все это произведения старомодные, как драповое пальто, стилистически вторичные и, увы, лишенные той волшебной повествовательной легкости, за которую вообще-то и любят романы.
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ