В Москву прилетел известный дирижер Клаудио Аббадо. Как и восемь лет назад, его единственный концерт с Берлинским филармоническим оркестром вызвал ажиотаж у публики и у журналистов. Через несколько минут после приземления в Шереметьево-2 маэстро устроил короткий брифинг для телевидения, а два часа спустя дал пресс-конференцию в здании московского Бизнес-центра.
Как это обычно бывает, гастролер подобного масштаба стал приманкой для ротозеев, занявших эффектное колодцеобразное фойе Бизнес-центра задолго до начала пресс-конференции. Обозревателям, бившимся в это время за билеты на откидных местах либо во втором амфитеатре Большого зала Консерватории, достался лишь стоячий пятачок прямо под носом у президиума.
Ждали Аббадо всего семнадцать минут. Он появился в сопровождении посольско-спонсорской свиты. Надо сказать, дирижерское окружение смотрелось гораздо внушительнее, чем сам щуплый и желтоватый маэстро. Всячески демонстрируя неловкость и желание поскорее закончить с этим делом, Аббадо через организатора акции Игоря Гуревича ("Росинтерфест") попросил всех "быть интеллигентными настолько, насколько вы можете".
Для кого звучало предупреждение — не ясно, потому что на фоне народа, который безмолвствовал, действующее меньшинство представляли всего пять-шесть московских критиков. Ответы дирижера устроили далеко не всех. Маэстро растекался по древу, а нередко говорил прямо противоположное тому, что спрашивали.
На просьбу откомментировать программу московского концерта, куда, в отличие от других пунктов мирового турне Берлинского филармонического, включили не Малера, а Дворжака (славянская ветвь мирового симфонизма), Аббадо рассказал о современном опусе немца Вольфганга Рима. В ответ на вопрос о лидерах русской культуры ХХ века посыпались имена Мусоргского, Пушкина, Толстого и Достоевского. Правда, спохватившись, маэстро вспомнил и Прокофьева со Стравинским и Шостаковичем, и Рихтера, Гилельса, Гутман, и даже Эйзенштейна с Тарковским. "С Андреем мы дружили. Мы вместе работали над 'Борисом Годуновым'". Последнее журналисты оценили как щедрый мемуарный улов.
Впрочем, кое-какими откровениями Аббадо, который умеет балансировать между демонстрацией антипатии к коллективному общению ("Я предпочитаю личное общение, а не такие вот встречи...", "Почему я люблю лыжи? — На все существует тысяча причин..." и т. п.) и увлеченностью профессиональными темами ("В Вене я боролся с системой ротации музыкантов..."), все же побаловал.
Выяснилось, что дирижеру "совсем не нравится тот образ жизни, который мы все ведем". В сезоне 2001/2002 года он покидает Берлинский филармонический, и одна из причин — "огромная любовь к этому оркестру". У маэстро три внука, которым он хочет уделять больше времени, и чувственные взаимоотношения с музыкой. "Когда я работаю над каким-то произведением,— признался Аббадо,— я влюбляюсь в музыку. Случается, что после одного или двух исполнений такое проходит. Это все равно, что, полюбив женщину, ты через месяц не можешь ее видеть". Настигнет ли эта судьба кого-либо из привезенных им в Москву композиторов — Бетховена (Четвертая симфония), Дворжака (симфония "Из Нового Света") или Рима ("На двойной глубине") — читайте в следующих номерах Ъ.
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ