В Москве состоялось общественное обсуждение проектов памятника Михаилу Булгакову. Конкурс проводит Академия художеств совместно с Москомархитектурой, жюри начинает свою работу через неделю, однако победитель, по общему мнению, уже известен. Им станет скульптор Рукавишников.
Конкурс на памятник Булгакову проводится по всем правилам. Он открытый, в нем может участвовать любой профессиональный скульптор, проекты подаются под шифрами, а жюри, по идее, не знает, какой проект кто представил. В общем, полная анонимность и полная объективность жюри.
Однако реально ситуация складывается не совсем так. В конкурсе участвует 12 проектов. Собравшиеся на общественное обсуждение — в основном скульпторы и архитекторы — прекрасно знают почерк друг друга и авторов определяют сразу. Выступления поэтому приобретают отчасти парадоксальный характер ("Я не помню точно номера, под которым выставился Рукавишников, но хочу сказать о его проекте", "Бурганов, номер такой-то, предлагает следующее..."). Поскольку раскрытие номеров, по положению о конкурсах, утвержденному московским правительством, должно приводить к снятию работ с конкурса, в этом репортаже я вынужден пользоваться условными номерами, называя Рукавишникова #0333441, а Бурганова — #07777621.
Сама экспозиция явно выделяла фаворита. Проект #0333441 был выставлен прямо перед столом президиума, занимая целую стену. Поэтому каждый выступавший так или иначе к нему обращался. Проект представлял писателя Булгакова, сидящего на полуразрушенной лавочке. Фигура Булгакова с одной стороны напоминала одну известную фотографию писателя, часто печатающуюся на обложке его сочинений, с другой — фигуру Пушкина, сидящего на лавочке в Царском Селе, вдохновенно подперев рукой щечку. Словом, стопроцентно проходное решение — тут тебе и портретное сходство, и национальный стереотип гения.
Чувствуя, однако, что пройти через многочисленные советы без существенных потерь не удастся, #0333441 вставил в свой проект то, что эти советы впоследствии могут посоветовать ему убрать. А именно — гигантский трехэтажный примус, двумя ногами стоящий на земле, а одной кокетливо уходящий в синюю гладь пруда. Это — своего рода высший пилотаж конкурсной стратегии: худсоветы будут так страстно бороться против примуса, что можно будет, бросив им эту кость, оставить Булгакова без изменений.
Обсуждение шло по заранее намеченному плану. Можно совершенно корректно утверждать, что проект #0333441 вызвал наибольший интерес собравшихся, поскольку каждый выступавший так или иначе упирался в этот проект глазами. Выступали скульпторы и архитекторы, усилиями которых Москва сегодня преображается на глазах. Хвалили конкурс, решение поставить памятник, говорили о значимости этого решения для жителей нашего города. Казалось, что прямо не Булгакова обсуждают, а Ленина.
Однако Булгаков взял свое. Чинное течение собрания нарушила писательница Татьяна Толстая. Она заранее подготовилась к бою и прямо-таки клокотала от негодования, хотя памятник скульптора #0333441 ей в принципе понравился. Это придало ее речи известную сбивчивость, компенсированную страстностью. В платье ало-кровавого цвета уверенным шагом она вышла в центр — и громовым голосом возвестила: "Они изгадили наш Александровский сад". "Они" затихли. "Теперь они гадят Патриаршие. Мне нравится Булгаков на лавочке. Сломанная скамейка символизирует два мира, это правильно и для 20-х, и для романа. Но я не замолчу. В спальный район эти памятники, в спальный район. Примус — в три этажа — я вас спрашиваю: зачем? Это литература! Я вас умоляю, не лезьте в литературу — отдайте детям. Дети великолепно лепят и рисуют. Отдайте все детям, они сделают".
После этого заговорили все сразу. Булгаковед и член президентского совета по культуре Мариэта Чудакова выступала с государственных позиций: "Булгаков должен сидеть именно на Патриарших. К нему уже проросла народная тропа и как раз сюда. Это важно не для нас — для нашей молодежи. Молодежь, старшеклассники любят в Булгакове детали. Я вам ответственно заявляю — они оценят примус". Приятный господин из Москомархитектуры решил, что настал момент для диверсии против скульптора #0333441, и обходительно произнес: "Я согласен с Мариэтой Омаровной — Булгакову место на Патриарших. Но пусть встанет. Не вижу сидящего Булгакова. Как профессионал — не вижу!" "У нас Толстой сидит, Достоевский сидит,— растревожился молчавший всю дорогу член президиума.— Пушкин, и тот иногда сидит. У нас все сидят. Рядом Крылов сидит. Пусть Булгаков сядет!" "Здесь, в этой аудитории я ждала другого,— вспомнила свое оппозиционное прошлое член президентского совета.— Крылова поставили, когда со всех сторон народ требовал установить там Булгакова. Здесь, в этой аудитории, я ждала от вас решения о демонтаже Крылова". "Примус,— покрыл весь этот бедлам вкрадчиво-громовым голосом актер Филиппенко, представившийся членом правления ЦДРИ.— Примус — это смело. В примусе есть дерзание, есть фантазия. Я вижу в нем символ XXI века!" Интеллигентный представитель Минкульта, как раз досеменивший в этот момент до стола президиума, проникновенно заверещал, закатывая глаза: "Нет, ну что вы. Я понимаю, примус — это емкий символ творчества Булгакова. Я понимаю — примус, вы понимаете — примус. А вы уверены, что все, кто придет на Патриаршие, знают, что такое примус? Народ увидит примус, не читая Булгакова. Он ужаснется". "Народ не читает Булгакова? — внятно и пронзительно процедила сквозь зубы член президентского совета.— Вы понимаете, что вы говорите?" "Мой внук лучше вашего рисует, но я же с его работами не лезу",— отдельно обратилась в этот момент к Татьяне Толстой в прошлом умеренно прогрессивный критик, а ныне известный почитатель Церетели Марина Чегодаева.
Словом, ад. И было видение в аду. Посередине этого бурного человеческого моря появился необыкновенно широкоплечий невысокий человек. От него исходила необыкновенная энергия. Модный пиджак был натянут на мятую и запачканную краской потную майку — видно было, что он прямо от мольберта. Он оглядел зал с восточным покоем и всепониманием в глазах. Кто-то затих, понимая, что его сейчас зарежут. Человек широко улыбнулся, и у зала отлегло. Потом он сказал что-то неразборчивое и склонил голову. Тут особо прозорливые увидели, что в его огромной руке прячется крошечная телефонная трубка и вся его мимика, собственно, не имеет к залу никакого отношения. Не переставая говорить по телефону, он прошел по залу, поздоровался за руку с сыном скульптора #07777621 и ласково ущипнул #0333441. После чего удалился в противоположную дверь.
Это был Церетели.
ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН