Во вторник вечером случилось доселе в истории русского театра невиданное. На сцену Малого театра вышел актер, которому в этот день исполнилось сто лет. Засвидетельствовать этот необыкновенный факт собралась вся театральная Москва.
Однако юбиляра публике показали не сразу. Малый театр решился не просто порадоваться долголетию одного из его актеров, но и доказать, что в Доме Островского между понятиями "жить" и "играть" не делают разницы. Поэтому гостям предложили целый акт из спектакля "Царь Борис", где Анненков играет пятиминутный эпизод. Так что перед тем, как лицезреть почтенного старца, публика больше часа глотала невыносимо фальшивое, посконно-позолоченное действо из Смутных времен.
Впрочем, нет худа без добра: пока бородатые бояре с боярынями завывали и кручинились о судьбе Руси, гости вечера имели время одолеть небесстыдное самочувствие любопытствующих и осознать, что пришли все-таки не в кунсткамеру, а в театр, и не просто убедиться в жизнеспособности диковинного долгожителя, а увидеть его в деле, играющим на сцене.
Опирающегося на палку старика встретили стоя, блицы фотокорреспондентов долго не давали ему начать роль. Схимник Клешнин опустился на приготовленную для него скамейку и начал разговор с царем. Горловому, надтреснутому, но сильному голосу старого актера публика внимала, затаив дыхание, вытянув шеи, не особо вдумываясь в слова роли и неслышно заклиная небеса от какой-нибудь случайности. Николай Александрович Анненков шел на абсолютный рекорд сценического долгожительства. Рекорд российский и, наверное, мировой.
Короткий диалог кончился, актер тяжело, но самостоятельно поднялся с места, повернулся спиной к залу и очень медленно отправился в обратный путь, к кулисам. Когда до них оставался последний метр, театр перевел дух и взорвался аплодисментами. В зале задышали, зашуршали, заерзали, телевизионщики загремели штативами, публика расслабилась, и свой смертный час Борис Годунов Виктора Коршунова встретил без всякого сочувствия со стороны зала.
Потом уставшего победителя посадили на возвышение под цифрой 100 и принялись поздравлять. Положение у выходивших на сцену было незавидное. Что желать человеку в таком возрасте: счастья в личной жизни? творческих успехов? Некоторые выходили из положения наилучшим образом, как Михаил Ульянов, напомнивший, что главная награда для актера — это жизнь. Некоторые — наихудшим, вроде критика Веры Максимовой, сложившей руки в елейный кулачок и возопившей: "Государь наш, Николай Александрович!" Видимо, перепутала актера с императором, коронованным в год рождения юбиляра.
На пляшущих посланцев Якутии, танцующих студентов Щепкинского училища, представителей газеты "Труд" и трудового коллектива завода "Компрессор" Николай Анненков смотрел безучастно — только такого взгляда и заслуживает советско-застойное юбилейное поздравлялище. Директор театра лишь время от времени "усиливал" на ухо старику здравицы. Когда пришла пора ответного слова, поддерживаемый администрацией театра юбиляр поднялся из кресла и прочитал пушкинского "Пророка". Он сделал в стихотворении всего одну оговорку — в первой строчке заменил "духовной жаждою" на "духовной жизнию". Почему-то стало страшно. Женщины в зале плакали.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ