Что читать
Иван Засурский. Масс-медиа Второй республики. Москва: Издательство МГУ, 1999.

       После какого-нибудь годами назревавшего события — например, развода — люди долго мучаются, пытаясь осознать, что же с ними произошло за эти годы. Многим это так и не удается. Еще хуже будет статистика, если событие не внутрисемейное, а общенациональное, и, более того, если и события-то нет, а есть смутное ощущение, что жизнь уж не та, что была раньше, но когда именно все пошло не туда — нет сил вспомнить. Исследование Засурского (младшего, чтобы отличить его от декана факультета журналистики Ясена Засурского) тут может отчасти помочь. Под словами "вторая республика" в книге понимается Россия 1991-1999 годов, вторая республика после февральской 1917 года. То, о чем автор пишет, проходило на глазах у каждого, кто смотрел телевизор в России в последние десять лет, и эффект "а вот как это было на самом деле" срабатывает: научное исследование читается как детектив.
       С автором за эти годы произошло вот что: он работал, судя по всему, для газеты "Совершенно секретно" (что бывает), а параллельно думал о том, что делает (что бывает гораздо реже), и читал умные англоязычные книги о современном информационном обществе. Теперь он применил эти теории к российской специфике. И это немало: мы часто и справедливо говорим об изолированности России, но она прежде всего и состоит в изолированности и даже, можно сказать, защищенности русской действительности от неких новооткрытых фактов, мнений и углов зрения. Поэтому у нас до сих пор царят мифы, о которых Засурский справедливо пишет именно как о мифах, причем старомодных. Прежде всего это миф о переходе от ужасного социализма к великому рынку, который решит все проблемы (основой идеологии России минувшего десятилетия автор считает "рыночный фундаментализм"), а также миф о СМИ как о "четвертой власти" и независимом наблюдателе.
       Сам автор этим, по крайней мере, мифам не подвержен: советскую власть он рассматривает не как преступление перед человечеством, а как специфический проект, напоминающий рекламный,— во многом успешный, но во многом оказавшийся неконкурентоспособным. Современные российские СМИ — как агентов тех или иных политических сил (хотя и не считает это нормальным). С его точки зрения, в России создалась медиа-политическая система, частично реконструирующая советскую модель прессы, с преобладанием агитации и просвещения над информированием, с отсутствующим обществом и прессой, не осознающей своей ответственности перед ним (СМИ обращаются фактически напрямую к президенту). По Засурскому, в конце 80-х российские журналисты были проповедниками, с середины и всю вторую половину 90-х — киномеханиками фабрики грез, а сегодня — осветителями на съемках фильма. Еще, правда, есть Интернет, информационное пространство совершенно другой структуры, но пока неясно, какое именно влияние он окажет на "нормальные" российские СМИ.
       В книге описаны причины неудачи независимых изданий на примере "Независимой газеты", противостояние СМИ и власти во время чеченской войны, сочные подробности про предвыборную кампанию 1996 года, про технологии компромата и про то, кому можно верить, а кому нельзя (журналисты ИД "Коммерсантъ" в основном отнесены к первым). Засурский старается быть фактичным и объективным, хотя из его собственного текста ясно, что никакая объективность не беспредельна: так, он явно лоялен к тем, кто давал ему информацию. Ну ладно.
       
       Александр Бренер, Барбара Шурц. Что делать? 54 технологии культурного сопротивления отношениям власти в эпоху позднего капитализма. Москва: Гилея, 1999.
       Бунтарь, поэт, автор скандальных перформансов, уничтожитель картины Малевича и бывший узник амстердамской тюрьмы Александр Бренер теперь укрощен очень здравомыслящей и очень образованной австрийской девушкой Барбарой Шурц. Как утверждается, они страстно любят друг друга. Вместе они написали хорошую книгу. Особенно приятно, когда сквозь целеустремленный, вменяемый анализ власти, инструментов господства и подавления прорываются подзабытые уже вопли Бренера: "Так вперед же, дохлые котята! Вперед, дети рябчиков и пауков!" Оказывается, этих криков не хватает в Москве — все стало как-то скучнее без Бренера, который вот уже несколько лет как отсутствует.
       Для Бренера и Шурц власть — такая же универсальная категория описания мира, как для структуралистов язык. Те, впрочем, были как бы за власть (систему, структуру, схему), а эти — против. Власть авторов интересует как абстрактная, неуничтожимая категория. Она "осуществляется из бесчисленных точек в игре подвижных отношений неравенства", и поэтому сопротивление ей (совершенно необходимое, хотя и практически бесполезное) есть сопротивление чему-то в самом себе. Институционализированные формы сопротивления власти (демонстрации, издание независимых журналов и так далее) авторами отвергаются. Для них сопротивление есть "человеческий прецедент", смехотворный жест, истерический индивидуализм человека, не вписавшегося ни во что, кроме самой ситуации невписанности и одиночества, которое тоже неуничтожимо.
       Лишь некоторые из технологий лично опробованы авторами. Попробуйте угадать, какие именно: сбежать в Мексику (но не найти там никаких контактов с повстанцами команданте Маркоса и проваляться на пляже). Жить на крыше. Кусать. Бросить торт в физиономию. Испускать зловоние. Требовать от правительства невозможного (это реминисценция лозунгов 1968 года). Иметь всегда при себе три тысячи долларов (чтобы в любой момент сбежать). Ходить без трусов. Бороться с культом гения при помощи плагиата. Символически захватывать город при помощи граффити. Быть художником. Быть непрозрачным. Быть прозрачным. Куковать, квакать и кукарекать. Быть суверенным субъектом. Стыдиться. Смотреть телевизор. Быть демократичным.
       Перед нами феномен политико-художественного авангарда, который особенно нов у нас, где революции 1968 года так и не произошло. Книга неожиданным образом возвращает смысл когда-то героическому современному искусству, которое без бренеров превращается сейчас в дизайн, малоинтересным образом ласкающий глаза буржуа. С другой стороны, она симпатичнее и политических видов протеста (например, залегания на рельсах), которые по сравнению с ней кажутся угрюмыми и недостаточно самокритичными. В общем, все бы лучше книги писали.
       
       Екатерина Ъ-Деготь
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...