В Москве в Союзе архитекторов открылся крупнейший архитектурный фестиваль "Зодчество-99" — единственная площадка, на которой можно увидеть архитектуру всей России. Гран-при фестиваля — главная национальная награда в области архитектуры, ее лауреат почти автоматически становится лауреатом Госпремии.
Звезды вне игры
Из семи ежегодных фестивалей, которые я наблюдал, этот производит самое удручающее впечатление. Архитектура — медленное дело, прошлогоднее "Зодчество", попавшее прямо на разгар кризиса, еще представляло докризисный успех, сегодняшнее — то, как в кризис выживали. Выставка в полтора раза меньше, чем в прошлом году, постройки — то, что начато в 1996-1997 годах и зачастую до сих пор не достроено, проектов вообще мало: в год кризиса никто ничего достойного не заказывал.
К этому добавился конфликт России с Москвой. С 1997 года Москва проводит свой собственный архитектурный фестиваль "Золотое сечение", куда утягивает все московские постройки. На проходящем параллельно с "Зодчеством" пленуме Союза архитекторов его председатель Юрий Гнедовский горько упрекал главного архитектора Москвы Александра Кузьмина в том, что Москва саботирует "Зодчество". "Мы видим: кругом построены здания. Где они? Почему вы их не выдвигаете, почему игнорируете?"
Отдельная история со звездами. Летом погиб главный архитектор Нижнего Новгорода Александр Харитонов, присутствие которого всегда делало "Зодчество" площадкой, на которой соревнуются основные игроки. Михаил Филиппов и Андрей Боков, поделившие в прошлом году Гран-при, но неожиданно обнесенные Госпремией, надо полагать, обиделись. Филиппов проигнорировал фестиваль. Боков представил проект Ледового дворца Ирины Родниной, проработанный скорее на уровне концепции, чем сколько-нибудь детально,— при этом у него только что закончена реконструкция Музея Пушкина в Москве, работа, по всем параметрам претендующая на первую премию. Александр Скокан и Евгений Киселев, главы двух крупнейших частных архитектурных бюро Москвы, параллельно с "Зодчеством" провели свои персональные выставки в Экспоцентре на Красной Пресне, что выглядит просто вызовом, хотя спровоцировано не отношением к "Зодчеству", а предложением бесплатной площади на строительной выставке "Экспогород".
Это все равно как если бы на крупнейшем кинофестивале все гранды разбежались, а соревновались между собой рекламные бюро омского и барнаульского телевидения. По всем фестивальным критериям — провал. Но "Зодчество" — особое место. Здесь соревнуются другие звезды.
Губернские фараоны
"Я начну с того, что пирамида — она Хеопса. А имя архитектора, который ее выстроил, никто в этом зале не вспомнит. И Париж — миттерановский. И так далее". Это выступление главного архитектора Москвы Александра Кузьмина на проходящем параллельно с "Зодчеством" пленуме Союза архитекторов. Следуя его логике, правильнее сказать — главного архитектора города Лужкова.
Он прав. В отечественной архитектуре соревнуются между собой не столько архитекторы, сколько заказчики, а точнее, начальники. На нынешнем "Зодчестве" это губернатор Петербурга Владимир Яковлев, нижегородский Иван Скляров, президент Татарии Минтимер Шаймиев и друг степей Кирсан Илюмжинов. У них скрытый конкурс на звание "самый похожий на главного". Главный, Юрий Лужков, вне конкурса, он задает критерии соревнования.
Основное достоинство Яковлева заключается в том, что он победил в себе Собчака. Интеллигентный Собчак как-то не мог позволить, чтобы на фоне исторического Санкт-Петербурга вылезали здания в духе отечественного варианта постмодернизма, который называется "лужковский стиль". Он стыдился и упирал на реконструкцию наследия. В результате возникло ощущение, что в Питере ничего не строят и дела там плохи. Яковлев не стыдится. Его архитектура — жилой дом на Дворянской улице (архитектор Марк Рейнберг), банк на Фурштадтской улице (Никита Явейн, лауреат Госпремии прошлого года) и десяток других — спокойно изготовляется по лужковским рецептам. Постмодерн с иронически упрощенными историческими деталями, вся ирония которых полностью теряется из-за пафоса богатства и власти, прущего из гранитных облицовок и желтометаллических деталей. Правда, есть отличия: в Москве детали упрощаются, так сказать, тяп-ляп, как вышло, а здесь — по линейке, жестко. Видимо, влияет город — он все же больше по линейке, чем Москва.
Шаймиев, если судить по зданию концертного зала в Казани (архитектор Виталий Логинов), относится к московскому образцу более творчески, создавая архитектуру, "национальную по форме и лужковскую по содержанию". Здание до неприличия напоминает деловой центр мэрии на Тверской, однако вместо круглых арок применены мусульманские. В остальном то же самое — упрощенный историзм, золото, камень, властно, богато и удручающе безвкусно.
Со Скляровым особая история. Он неожиданно стал наследником погибшего Харитонова. Раньше в архитектуре Нижний был городом Харитонова, а теперь лишился стержня. Дело не в том, что архитектура стала хуже,— все выставленные здания начинались еще при Харитонове, здесь же присутствует и его последняя работа — дом-куча. Но Харитонов умел произвести отбор и эффектно подать одно-два здания, которые и претендовали на первое место. Без него все нижегородские зодчие привезли все, что у них есть — около 30 проектов и построек,— и все плохо подали. В результате они представляют не архитектурное произведение, а регион, а это уже Скляров. Регион, судя по выставке, у него передовой, строят много, смотрят много западных журналов. Некоторые здания очень хороши по архитектуре (работы Владимира Никишина) и совершенно не похожи на Лужкова. До высот московского стиля Склярову надо подтянуться.
Но первую премию в конкурсе высоких мужей на звание Юрия Лужкова регионального значения я бы отдал Кирсану Илюмжинову. В нем все московские начинания отражаются с безудержной непосредственностью. Представьте, среди голых степей стоит поселок особнячков — что-то вроде скопления "замчиков" в подмосковных селениях "новых русских". Это Сити-Чесс, мировая шахматная столица. В центре его лихое стекло-гранитное здание вроде московских банков докризисной поры — зал для игры в Чесс (архитекторы Сергей Корнеев и Ахмет Босчаев). И кроме того, уже совсем среди степи — Хурульный комплекс Сякусн-Сюме. Местный храм Христа Спасителя, буддийский монастырь, так же, как и в Москве напоминающий XIX век, только не русский стиль, а чайный домик Романа Клейна на Мясницкой. Но из-за экзотичности сюжета все это выглядит не столько безвкусным, сколько этнографически занятным.
Отечественный стиль
Что из этого следует? Вывод может показаться странным, но я в нем уверен. Юрий Лужков — идеальный правитель России. Ранее термин "лужковский стиль" относился только к архитектуре и только к московской. Но сегодня он определяет не столько архитектуру, сколько идеальный образ миросозерцания и поведения регионов. Это уже не здание в лужковском стиле, а жизнь в лужковском стиле. Заключается он в следующем. Главный субъект, главное лицо территории — местный Хеопс. Во-первых, он просто обязан строить, стройка — лицо преуспеяния региона, при этом не связанного с ним — его вкусом и политикой — строительства либо быть не должно вовсе, либо оно не должно быть заметно. Во-вторых, он должен опираться на местные — желательно религиозные — традиции и в них черпать свою легитимность. В-третьих, он не должен стесняться своей слабости в знании этих традиций и, как следствие, дурного вкуса в их использовании. Напротив, аляповатость воспроизведения исторической канвы — будь то православный храм или буддийский — создают ему имидж неповторимого своеобразия и близости к народному вкусу. И, в-четвертых, все это — строительный напор, безвкусие, близость к народу — следует подавать с напором, стремясь к какой-нибудь запредельной цели. Превратим Москву в самый красивый город мира. Превратим Элисту в шахматную столицу планеты. Чем страннее — тем лучше.
Стоит понять эту ситуацию, и становится ясным, почему нет ни звезд, ни ярких произведений. Звезды — детище свободной конкуренции. Выстроенные ими здания — как, скажем, Музей Гуггенхайма в Бильбао Френка Герри — аттракционы в мире экономики шоу-бизнеса. Чем громче имя, тем больше зрителей и тем дороже входной билет. У нас же — это аттракцион по привлечению граждан к власти. Имя звезды — имя местного Хеопса, и оно должно стать самым громким. А из-за того, что это Хеопс выборный, он не может быть меценатом, ориентирующимся на высокое искусство. Он должен быть напористым хозяйственником, ориентирующимся на вкус плебса.
ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН