За 91 год он был коммунистом, врагом народа, зеком, реабилитированным, молодым энтузиастом, старым оптимистом, строителем светлого будущего, обличителем проклятого прошлого, приятелем диссидентов и властителей, писателем и любителем застолий, мужем красавиц и другом мыслителей. Широко известен он стал как "лицо перестройки" — одно из ее самых симпатичных лиц.
Он мог не принимать политическое устройство, ненавидеть тирана, страдать от чужих несчастий — но мир в целом ему был всегда мил. По отношению к действительности — не советской или постсоветской, а к действительности вообще — он был конформистом. И действительность платила ему тем же. Жизнь любила его и, даже обрушивая самые большие несчастья, вовремя поддерживала, не давала упасть. Долголетие и красота не даются кому попало, это надо заслужить. Он заслужил то и другое глубочайшим приятием жизни.
Величие Разгона в том, что он был типичным, а потом стал нетипичным — выжившим.
В двадцатые-тридцатые невозможно было представить себе интеллигентного молодого человека, еврея, из приличной культурной семьи, да еще и не обделенного ни внешностью, ни способностями, находящимся вне строя строителей новой жизни. Это сейчас мы все такие умные, буржуазно-консервативные, приверженные либеральным ценностям и общечеловеческим идеалам. А тогда это было немодно. Неприлично, как сейчас нелюбовь к постмодернизму и идеологическая упертость.
Поэтому в двадцать лет выпускник истфака Разгон стал комсомольским литератором, в тридцать — заключенным "за контрреволюционную агитацию", в сорок семь — реабилитированным, потом — детским писателем, автором биографических книг об ученых и "встольных" мемуаров... До лагеря он был женат на дочери одного из чекистских монстров Бокия, после лагеря — на дочери известного правого эсера Берга, обеих очень любил и пережил...
Могли ли перестройка и гласность обойтись без такого человека? Его воспоминания "Непридуманное" и "Позавчера и сегодня" придали легкий светлый оттенок сумрачным откровениям, полившимся в то время на наши давно готовые к этому головы,— без этого оттенка сумрачность казалась бы нам недостаточной. Он вошел в комиссию по помилованию — помилованный судьбой, он знал, что это значит. Ему дали премию имени Сахарова "За гражданское мужество писателя". Специально для него надо было бы учредить награду "За согласие с жизнью".
Собственно говоря, он ее получил.
ОТДЕЛ КУЛЬТУРЫ