Ночная бабочка и спасение мира

Из жизни незаменимых

Спасать людей надо с умом. Когда есть шансы. Заведомо безнадежные случаи, которые видны издалека,— отсеивать сразу. Иначе можно все испортить. И пропасть самому.

Один человек, назовем его Гена, решил спасти юную красавицу. Не то чтоб она заболела и нуждалась в операции, нет. Она была как раз наоборот здорова и очень хороша собой, глаз не оторвать. Но получалось так, что как посмотришь на нее, так сразу хочется чем-то ей помочь, не жалея личного времени. Познакомился он с этой красавицей во дворе офиса, который стоял пустой после окончания рабочего, то есть точнее офисного, дня. С наступлением темноты туда слетались ночные бабочки. Гена заехал в этот двор не то чтобы решить вопрос с пятничным вечерним отдыхом, а просто посмотреть на симпатичных девчонок, точка недавно открылась и была недалеко от его дома.

Но кончилось все не так, как задумывалось. Гена красавицу пригласил в машину. Они заехали в кафе перекусить, а потом отправились к нему. Но не домой, там была жена с ребенком. А в гараж. Не то чтобы это была тесная коробка из шлакоблоков с ямой, из которой можно было по старой советской привычке перетягивать «Жигули», а над жалкой этой коробкой еще был второй этаж, комната пьянок и отдыха, чистая и с какими-то даже удобствами.

В этом гараже-высотке Гена предался разврату. Хотя это был не совсем разврат. Во-первых, все было скромно, без излишеств и без ужасов. А во-вторых, Гена сразу понял, что девица не такая, как все, и это серьезно. Он сразу дал красавице денег — все, какие нашлись в карманах и в гаражной заначке,— но! Это был не ее гонорар, а его благотворительный типа взнос. В исправление девушки, в спасение как бы. Он девицу отправил в провинцию к маме, не к своей, а, слава богу, к ее маме, которую девица, по ее словам, давно хотела повидать, но никак не могла высвободиться из паутины порока хоть на неделю. А тут все совпало.

Деньги девица с радостью, изображая, впрочем, для проформы неохоту, взяла и уехала быстро на вокзал, заскочив только за вещами на съемную в доле с подругами квартиру.

Гена пришел ко мне рассказать про перемену в своей жизни и занять денег. Под новый проект, этот вот самый. А денег я ему не дал. Он удивился: как же так, деньги ему нужны, и у меня они точно есть, а я не даю. Это несправедливо и неправильно, откуда ни глянь, осуждал он меня и кипятился. Я денег все равно не дал: они ж мои, что хочу с ними, то и делаю.

— Но ведь я тебе всегда возвращал, когда брал! — привел он и такой аргумент. Наверно, имея в виду, что честность не так часто встречается в нашей жизни. И надо радоваться каждому случаю и медаль, что ли, давать.

— Ну, не всегда.

Я напомнил ему про то, как он взял у меня некую сумму и не отдал.

— Не помню! — сделал он большие глаза.

— Главное, что я помню, а ты-то что…

Честность встречается, стало быть, согласен, нечасто, куда реже, чем склероз. Гена ушел от меня, обидевшись, еще к кому-то собирать пожертвования. Именно такой статус, как мне казалось, будут иметь данные якобы в долг деньги. С другой стороны, людям надо помогать и все такое прочее в таком духе.

Ночная бабочка слетала к маме и вернулась. Гена снова пришел ко мне. По тому же самому вопросу. Я занимал все ту же позицию.

– Но ведь ты же гуманист, ну и кто там еще! — взывал он к моим слабостям, пытался воззвать.— Я хочу спасти заблудшую душу! Хочу вернуть ее к нормальной жизни! Ты должен помочь!

— Материально?

— Ну да.

— Не могу: я морально устойчив. Как же я к ней пойду… эээ…

— Но ведь ее же надо воспитать!

— Слушай, я раньше не замечал за тобой интереса к воспитанию.

— И вот он появился! Разве это плохо?

— Это прекрасно.

— Ну вот видишь!

— Есть охота воспитывать — иди домой и воспитывай там ребенка. Жену тоже можно. Не чужая. Тоже повоспитывай.

Он хлопнул дверью, уходя.

Инвестиции в спасение девицы не дали никакого результата. Это еще хуже сельского хозяйства и дорожного строительства: деньги таки тратятся, а этот мир все равно не становится лучше. И — брюхо старого добра не помнит. Я видел, как бешеные деньги уходили на пустые проекты. На мощение дорог добрыми намерениями и деньгами. На издание ненужных книг…

Красавица вскоре снова уехала к маме, чтоб у нее вести тихую размеренную жизнь и читать книги. Список ей от меня передал Гена. То есть я его составлял не для нее, а вроде для Гены, он мне клялся, что увлекся духовным ростом. И вот все бросит и побежит в книжный. Я на это купился, хотя уж мы знаем, что книги не улучшают человеческой натуры, да хотя бы потому, что прочий мир перевешивает хрупкие бумажные страницы с их беспомощными тихими буковками.

Гена разрывался между женой и ребенком — и своей волоокой девицей. Он скучал по ней и вздыхал, рассказывая мне о переживаниях. Я молчал о том, что она вовсе не в Муроме, в родовом гнезде, и я ее встретил в ночном клубе возле зоопарка. Девица умоляла меня, практически на коленях, не говорить ничего Гене, и я просто пожалел даже не ее, а его: парень бы просто запил от такой новости, он правда лирический и влюбчивый.

Говорят, что лучше рубить весь хвост одним махом, а не кусками. Но живых людей так тянет длить страдания, мы же нация мазохистов, с этой нашей невкусной водкой, с воровским начальством, с жестокой армией и бесчеловечной тюрьмой. Они еще долго страдали и тянули друг из друга жилы, пили и звонили друг другу по ночам, обмениваясь последними по нецензурности словами. Но расстались очень дружно — чуть ли не синхронно послав друг друга очень-очень далеко. Расстались — и больше уж не виделись никогда, и никто из знакомых ее тоже не встречал.

На память о девице у Гены осталась приличная сумма долга. Он сперва ударился в бега, от страха, потом вернулся, перезанял и целыми днями лежал на диване, придумывая великую русскую схему, как сразу и сильно разбогатеть.

Я напоминал ему о том, сколько б он смог сделать добрых дел на эти вот деньги, утонувшие в океане (или в болоте) любви. Этого Гена мне простить не смог, выбежал из дома… Ушел — и больше не приходил и не звонил. Гена после совсем пропал, когда рухнула какая-то из его схем. Жив ли он, нет — поди знай…