В летние отпуска в репетиционных залах ведущих балетных театров основные посетители — многочисленные балетные эмигранты (повальный отъезд русских артистов в конце 80-х--начале 90-х сопоставим разве что с массовым послереволюционным "бегом"). На утреннем классе Мариинки замаячили известные фигуры. Корреспондент "Коммерсанта" ЮЛИЯ Ъ-ЯКОВЛЕВА взяла интервью у экс-премьеров Мариинского театра, ныне principal dansers Баварского балета ЕЛЕНЫ ПАНКОВОЙ и КИРИЛЛА МЕЛЬНИКОВА.
Е. П. В июне я была на спектакле в Мариинке. Поднимаюсь с контрамаркой на второй ярус. Там бабушка-капельдинерша берет контрамарку, пристально смотрит на меня: "А вы не Лена Панкова?" А потом цедит этак по-ленинградски: "Что же вы от нас уехали?" Как будто бы мы уехали за длинным рублем. Но ведь солисты Кировского зарабатывали и зарабатывают намного больше, чем солисты за границей. Мы просто хотели работать и там, и там.
К. М. Олег Михайлович (главный балетмейстер Кировского театра Виноградов.— Ъ) на это сказал: "Это невозможно. Наш театр самый лучший в мире. Если уедете, назад дороги не будет". У меня были неважные отношения с Виноградовым. Уехать было спонтанным решением, но я ни о чем сейчас не жалею.
Е. П. Нет, у меня отношения были нормальные: и в поездки я ездила, и танцевать танцевала. Но казалось, уедешь на Запад, будешь танцевать абсолютно все. Хочешь "Онегина" — "Онегина". Хочешь Баланчина — Баланчина.
Ъ. Получилось?
К. М. За все надо платить, за каждое исполнение. Хочешь танцевать Килиана или Ван Манена — отправляйся к ним за разрешением. Ведь как делаются концерты здесь? Все танцуют что угодно, выучив с видеокассеты. А потом мы слышим, что Ноймайер был в бешенстве, когда Илзе Лиепа без спросу станцевала pas de deux из "Дамы с камелиями".
Ъ. Вы уезжали из Петербурга специально в Баварский балет или выбрали труппу позднее?
К. М. Вначале мы немножко танцевали в Лондоне. Это были разъездные компании, у которых было очень много спектаклей. У одного меня, например, было пятнадцать спектаклей в месяц. В принципе, очень хорошая практика — особенно когда ты молод. Здесь я бы никогда столько не танцевал. Совсем другой режим работы. Здесь, в России, в день спектакля никаких прогонов в полную силу. А там дневная генеральная репетиция с двух до пяти, а в семь начинался спектакль. Труппа же не 230 человек, как здесь. Солистам приходится танцевать все. Сегодня модерн, завтра — классику, послезавтра — неоклассику. Сначала было тяжело. Я не мог совладать с собственным телом. Потом привыкаешь. Становишься очень flexible: гибким, подвижным.
Е. П. Мы много ездили. Но потом родился ребенок, и мы решили осесть. Нам посоветовали Баварский балет: хорошая стабильная труппа. Репертуар действительно что надо: идет вся наша классика плюс Ноймайер, Килиан, Эк, Кранко, модерн. Словом, все.
К. М. Когда мы пришли просматриваться, Баварский балет только-только возглавила мадам Вернон. Волевая, сильная. Именно она отделила балет от оперы, забиравшей львиную долю денег и вообще имевшей приоритет перед балетом. Она ориентировалась на русскую школу. Вернон нас сразу взяла.
Е. П. Когда русские приезжают на Запад, очень важно, чтобы директор компании хорошо относился именно к их школе. Что мне очень мешало в Англии, так это откровенное неприятие нашей школы: они считают, что лучше пусть и худшее, но свое.
Ъ. Вы работаете на контракте?
К. М. Годовой, автоматически продлеваемый контракт — общая практика. Действует ли это на нервы? Нет. Если ты не устраиваешь компанию или она тебя не устраивает, стороны должны обсудить это осенью — за год до окончания контракта. Всегда остается время для поиска новой работы: в пустоту никто не вышвыривает. Но, конечно, не расслабишься: труппа очень профессиональна, работоспособна и молода.
Ъ. Как меняется психология русского артиста за рубежом?
Е. П. Совершенно улетучивается всякая зависть, ревность к коллегам, мотив соперничества — как бы урвать больше спектаклей. Это не от людей зависит: в Петербурге люди не хуже, чем в Мюнхене. Все определяет не психология, а арифметика: допустим, мы с другой ведущей солисткой вдвоем танцуем "Онегина". У нас четыре "Онегина" в неделю. Да я молюсь, чтобы с моей коллегой ничего не случилось! Хотя, конечно, если понадобится, вытяну все четыре спектакля.
К. М. И потом — все друг другу помогают. В Мюнхене подойти, попросить ведущего солиста с тобой порепетировать — запросто. Нет такого, как в Кировском: наверху — звезды, а где-то внизу — никто. В Мюнхене, если видели твой спектакль, всегда подойдут поздравить. Никогда не скрывают, если получили удовольствие. Когда премьера у кого-то — дарят подарки. Какие-то шоколадки, бутылочки, цветы. Приятно. А после генеральной: "Ты выглядишь замечательно, ты будешь лучше всех". На спектакль выходишь с другим настроением.
Е. П. Естественно, все "на ты". Сначала меня это шокировало. Какая-то девочка только что из училища вдруг мне говорит: "Слушай, ты вчера что-то там в спектакле ручкой сделала". У меня первая реакция: девочка, знай свое место. А теперь привыкла. Ну подходит, ну говорит — значит, из лучших побуждений: смотрела спектакль, что-то понравилось, хочет перенять. Впрочем, сейчас они к нам относятся несколько иначе — чувствуют, что мы воспитаны на другой дистанции. Но теперь и я не жду, пока со мной поздоровается какая-нибудь кордебалетная девочка, а делаю это первой.
К. М. Что еще? В Кировском театре я всегда знал: у меня есть педагог, он всегда со мной, всегда направит, куда надо. Когда я очутился один, сначала был шок. Возиться с тобой там никто не будет. Только сам. Конечно, глаз педагога нужен. И, когда можем, мы работаем с педагогом, благо в нашей труппе — ведущий московский педагог Александр Прокофьев. Но основная работа проходит в зале под собственное "ля-ля".
Не уехав тогда, мы бы здесь успокоились. Нам было бы ничего не надо, как многим ребятам в сегодняшней Мариинке. Работал бы себе до пенсии по накатанной колее, танцевал бы свои спектакли — сегодня хуже, завтра лучше, послезавтра средненько. И не переживал бы по этому поводу. Кировское "Лебединое озеро" по сравнению с баварским кажется каким-то выхолощенным, мертвым. У нас оно трагично. Жутковатые декорации, черные двойники. И сам принц Зигфрид — не парковая скульптура, а балетный Гамлет. Эта роль ставилась на меня. И многое в ней я сделал сам.
Ъ. Вы пересекались в Европе со многими русскими. Люди адаптируются или чаще ломаются?
К. М. По крайней мере, среди наших знакомых нет никого, кто бы вернулся домой.