85 лет назад родился один из самых популярных в России латиноамериканских писателей — Хулио Кортасар. В отличие от таких южноамериканских почвенников, как Габриель Гарсиа Маркес или Жоржи Амаду, чьи вещи находятся для нас за неким этнографическим барьером, Кортасар всегда воспринимался в наших краях как писатель европейский.
Для самого нового поколения русских открытие Европы едва ли представляет хоть какую-то проблему: чего там открывать, взял билет да поехал. Для тех же, кто вырос и мужал при советской власти, единственным способом убедиться, что другая жизнь существует и даже как-то сопоставима с нашей, были книги. Хулио Кортасар, аргентинец, проживший большую часть жизни в Европе (работал переводчиком в ЮНЕСКО), оказался для исполнения этой просветительской задачи едва ли не идеальным автором. В том, как он выстраивал европейские мизансцены своих рассказов, ощущаются и наивная созерцательность пришельца, вечное удивление мальчишки-провинциала, и зоркость наследника, вступающего в права владения и по-хозяйски оглядывающего родовые угодья.
Однако страноведческое обаяние кортасаровских новелл нисколько не затмевает его крепких, как хороший сруб, сюжетов. Достаточно вспомнить такую его историю, как "Преследователь", где речь идет о джазовом музыканте Чарли Паркере, артисте, по необъяснимым на первый взгляд причинам загоняющем себя в смертельный тупик. Кто из нас не видел таких артистов, кто не пытался помочь им, заранее зная, что помощь бесполезна? Или рассказ "Другое небо" — об успешном клерке, в удушливой пелене семейного благополучия и карьерных успехов вспоминающем о дешевой уличной проститутке, с которой бедняга только и был счастлив. Наконец, прославленный антониониевским фильмом Blow-up сюжет "Слюней дьявола" — тоже из архетипических: случайно увиденная трагедия чужой жизни необратимо меняет твою собственную и тебя самого.
Романы Кортасара, на вкус 90-х годов, кажутся тяжеловесными и переусложненными — такими вещами мог упиваться только читатель с неограниченными ресурсами свободного времени. Однако и в них сказывается удивительная, никогда не зависевшая от физического возраста молодость Кортасара. Впечатление такое, что писатель, доживший до семидесяти, и в преклонные годы писал каждую свою вещь с отчаянным, запредельным порывом, который испытывает человек, впервые взявший в руки перо. Искренность этого усилия и обеспечивает вещи Кортасара простым, но редким качеством: открыв его книгу наудачу, в любом месте, читаешь до конца.
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ