На кинофестивале в Локарно почетный "Золотой леопард" был вручен режиссеру Даниелю Шмиду. На пьяцце Гранде показали его фильм "Березина" с молодой актрисой Еленой Пановой в роли проститутки для хай-класса. Но шок вызвал не разгул русской проституции, а язвительность, с какой Шмид показал своих соотечественников. И еще больше — его неполиткорректное заявление о том, что из-за косности швейцарцев они — как нечлены ЕС — вынуждены стоять в очередях на паспортном контроле "рядом с какими-то африканцами". С ДАНИЕЛЕМ ШМИДОМ беседует корреспондент "Коммерсанта" АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ.
Русская тема не впервые возникает в творчестве "самого европейского из швейцарских режиссеров". В пародийно-абсурдистском фильме "Палома", снятом еще во времена советской власти, некие странные швейцарцы играют в казино на рубли. В "Гекате" муж героини пребывает с таинственной миссией в Сибири, и ревнивый любовник едет туда, чтобы проверить легенду (Сибирь тогда была снята в двадцати километрах от Цюриха).
В "Мертвом сезоне" Джеральдина Чаплин играет террористку-бомбометательницу. Шмид в этом фильме реконструирует "бель эпок" — золотой век буржуазии, еще не принявшейся пожирать и истреблять себя самое с помощью своего исторического могильщика — пролетариата. Революция казалась тогда делом романтическим, щекочущим нервы, и зарождалась от пресыщенной скуки в очагах аристократических салонов и богемных кафе.
— Говорят, вы нашли еще живых свидетелей и провели небольшое расследование о деятельности некоего Владимира Ульянова в Цюрихе.
— Я выяснил, что тот исправно платил за квартиру и оставил о себе добрую память у местных обывателей. Наследник хозяев квартиры сказал: "Больше мы о нем никогда не слышали".
— Зато теперь в Швейцарии много говорят о новом русском криминалитете. Не с этим ли связан выбор темы вашего последнего фильма?
— Это типично обывательское мнение о России: раз у многих молодых людей в этой стране появились деньги, значит, перед нами мафия. Многие до сих пор не понимают, что Россия — это Европа и что она проходит сейчас тот же путь, который не так давно прошли мы. Все повторяется. Возьмите хотя бы покупку ваших газет. На Западе это уже давно произошло. "Република" в Италии, "Либерасьон" во Франции — самые интеллектуальные, самые левые газеты — принадлежат денежным магнатам правой ориентации. Газеты, телеканалы разоблачают, пишут об отмывании денег, а сами служат средствами для этого отмывания. Таков закон капитализма, и Россия не исключение.
Что касается культуры, здесь Россия никогда не отставала. Шостакович — величайший композитор ХХ века. Чехов — мой любимый европейский писатель. В Москве я купил кошку на Птичьем рынке и назвал Антон Чехов.
— И все-таки почему именно отношение к России становится в фильме лакмусовой бумажкой для швейцарской политической элиты?
— Для старых консерваторов Россия все еще остается империей зла. Мы задумали в своем фильме показать настоящий конец холодной войны: он наступает в тот момент, когда швейцарский генерал влюбляется в русскую проститутку.
Замысел "Березины" возник от вопроса, который кажется риторическим: а что если в Швейцарии произойдет путч, военный переворот? Первая реакция: это невозможно. Вторая реакция: сделаем это кино как сказку. Введем в нее элементы реальности: например, в Швейцарии есть небольшой горный городок, в котором орудуют сто двадцать проституток из Восточной Европы. Чешские девушки, польские сутенеры. В фильме мы решили показать все еще более гротескным, экзотичным. Может быть, сделать героиней кубинку? Остановились на русской. Благодаря Чехову.
— Роль проститутки не слишком почетна.
— Как вы можете так говорить! Ирина из города Электросталь — единственная положительная героиня в нашем фильме. Она падший ангел, и, как в "Теореме" Пазолини, ее никто не узнает в этом качестве. Зато в финале она становится царицей — как в мыльной опере. Ириной Первой. Сначала мы даже собирались назвать фильм "Последняя царица льдов".
— Почему поменяли на "Березину"?
— На Березине произошла большая битва швейцарских легионеров с наполеоновской армией. Это сражение известно у нас не меньше, чем Ватерлоо.
— Вы смотрели многих наших известных молодых актрис. И выбрали почти неизвестную Елену Панову, которая мелькнула только в эпизоде фильма "Мама" в роли молодой Мордюковой.
— Я приехал на "Мосфильм", и среди предложенных мне кандидаток Пановой не было. Она вообще появилась чудом, случайно: пришла вместе с подругой. После тщательного отбора из ста двадцати кандидаток осталось шесть. Я повез видеопробы в Швейцарию, показал своему сценаристу. И выбор пал на Елену.
— Не ошиблись?
— Я уверен, что у этой девушки огромный потенциал. Она обладает волшебным и очень редким качеством — киногенией. Она особенная, она совершает то, что я могу определить только как акт любви с камерой. Не подумайте, что я просто влюбился. Все фотографы в Канне говорили, что Елена обладает чрезвычайно нежной кожей, она впитывает в себя свет, а потом отражает его, как бы иллюминирует. Как Луиза Брукс, Грета Гарбо или Марлен Дитрих. Она концентрирует на себе пространство кадра, на нее никогда не скучно смотреть.
— Вы чувствовали себя Пигмалионом, создающим новую Галатею?
— Да, эффект Пигмалиона присутствовал. И ощущал его не только я. Джеральдина Чаплин сказала, что никогда не видела такой чуткой актерской натуры у молодых актрис. Елену окружали лучшие немецкоязычные актеры-мужчины. И у них с ней не было языковых проблем: они просто любили ее.
— Что вы думаете о будущем кинематографа?
— Пока у людей окончательно не выветрилось желание сообща грезить в затемненной комнате, кино будет существовать. Быть может, на периферии, подобно камерной музыке. Особенно тот тип фильмов, который занимает меня: личные, персональные фильмы, а не так называемые большие. Я верю, что у людей есть тяга к мифическим формам, загадочным образам, атавистическим сказкам и магическим символам, которые возвращают их к скрытой памяти их детства и культуры.